Кровавая схватка

Её рука метнулась ко рту, когда она уставилась на целенаправленное кровопускание, на перерезанные и разорванные сухожилия и мышцы, которые демонстрировали, что Джаск знал все слабости вампиров. Что он, без сомнения, знал и человеческие. Пытка была делом рук мастера — быстрого, умелого и опытного мастера.

Вот почему Джаск был альфой в своей стае. Вот почему Джаск мог быть альфой везде, где бы он ни захотел быть. Потому что, когда дело дошло до этого, Джаск сделал то, что должен был сделать. Он сделал именно то, о чем когда-то предупреждал ликанов — он порвал во всех нужных местах.

И в результате преуспел в получении того, чего хотел.

Жар внутри, нарастающий в нескольких сантиметрах ниже её живота, обжигал. Пролитая кровь пробудила что-то в ней точно так же, как это пробудило волка в нём. Серрин снова всплыла на поверхность — вызванная запахом вампирской крови в воздухе. Её инстинкты выживания включились при виде резни. Она почувствовала, что всё вокруг затуманивается, почувствовала, как тёмная комната надвигается на неё, так что всё, на чём она могла сосредоточиться, это Джаск и его силуэт, залитый лунным светом.

Он оставался спиной к ней, переплетенными руками держался за затылок. Его когти, всё еще частично вытянутые, были освещены лунным светом. Его ноги были расставлены в солдатской стойке, рукава всё ещё закатаны, обнажая мощные предплечья, дыхание медленное и затрудненное, как будто он успокаивал себя.

Или пытался успокоить.

Потому что он пытался быть солдатом; его действия были действиями солдата, заботящегося о своей стае. И теперь она чувствовала себя частью этой стаи — по крайней мере, в его предназначении для неё.

Его бескомпромиссное действие, направленное на то, чтобы получить от вампира то, что ему было нужно, дали ей чувство сопричастности, которого она не испытывала уже долгое время. Уют семейной ячейки, в которой, как она чувствовала, ей не было места с тех пор, как она была ответственна за разрушение своей собственной.

Только теперь она почувствовала, что вот-вот снова потеряет самообладание.

Её пульс участился, ладони покрылись испариной.

Слова, что Калеб хочет её, всё изменили. Джаск знал, что теперь, когда была подтверждена причастность печально известного вампира, они оба были по уши в дерьме. То, что их загонят в угол, было лишь вопросом времени — без сомнения, послужило катализатором гнева Джаска. И по тому, как он игнорировал её, она догадалась, что он возлагает на неё ответственность за возросшие шансы.

Но если это был его отказ, если он решил, что с Калебом не стоит связываться, тогда он собирался сказать ей об этом в лицо. Потому что за последние несколько часов они стали командой, и она пока не собиралась отказываться от этого.

Поскольку теперь Калеб охотился за ней, она нуждалась в Джаске больше, чем когда-либо. Более того, её сестры нуждались в нём. Им нужен был ликан, которого она только что мельком увидела.

И она собиралась отстаивать свою точку зрения, чтобы удержать его.

— Ты злишься, я понимаю, — сказала она.

Во рту у неё пересохло, онемевшие руки сжались в кулаки.

— Но если ты хочешь отказаться от меня сейчас, какой бы план у тебя ни был на мой счёт, тогда повернись и скажи мне об этом в лицо. Потому что я честно предупреждала тебя, Джаск. Я же говорила тебе, что в этом может быть замешан Калеб. Это не похоже на…

Она уловила в тишине его короткий выдох. Он опустил руки по швам и повернулся к ней лицом.

Искра электричества пронзила её насквозь — что-то внутреннее, что-то инстинктивное, что-то слишком вызывающее воспоминания проснулось прямо тогда. У неё скрутило живот. Его глаза были столь же гипнотизирующими, сколь и смертельными.

Это был монстр. Это было то, чего они все боялись. Это был Джаск на пороге того, чтобы дать волю своему истинному темпераменту.

Его глаза, насколько она могла видеть с расстояния в несколько метров, были поглощены опаловыми зрачками. Его клыки поблескивали в щели между чувственными губами. Губы, которые опустились на неё в камере, бесстыдно пробуя на вкус, выводя её за пределы того, что она считала возможным.

И он определенно пытался успокоиться. Его всё ещё затрудненное дыхание говорило ей об этом — его твёрдая грудь, ещё больше обнаженная из-за верхних пуговиц, оторванных от рубашки во время борьбы, поднималась и опускалась неритмично.

Несмотря на прохладу ночного воздуха, ей стало жарко, она разволновалась, когда эти глаза по-прежнему завораживающе смотрели на неё.

Она не знала, соглашалась ли она на самоубийство, глядя прямо на него в ответ — каждый инстинкт заставлял её отстраниться.

Потому что на ум пришла Эллен. Что именно так она встретила свой конец. Что по какой-то причине Джаск потерял самообладание — убил её случайно, а не убил её, как он утверждал.

Но она оставалась прикованной к месту, вооруженная только надеждой, что он всё ещё достаточно сосредоточен, чтобы помнить, что она действительно нужна ему живой.

И приросла к месту, потому что хотела его. Он стоял там, излучая всю свою силу, неукротимый блеск в его глазах. Она хотела его. Сильно.

И он почувствовал это.

Когда его глаза сузились, её инстинкты взяли верх. Её инстинкты, инстинкты серрин, были подавлены из-за того, что могло вот-вот произойти.

Она сбросила его куртку и осторожно отступила на шаг.

Он слегка повернул голову, наблюдая за ней краем глаза.

Она перевела дыхание. Поняв, что её нервы ещё больше раззадоривают его, она замерла.

Бежать было некуда. Спрятаться негде.

Он приблизился к ней за считанные секунды.

Он толкнул её вперёд, нагнув над полуразрушенной кухонной стойкой и с лёгкостью раздвинул ей ноги.

Её дыхание стало прерывистым, когда его пальцы запутались в её волосах, когда его мощные ноги прижались к задней поверхности её бёдер. Его рука легла ей на лопатки, удерживая её в позе покорности, которой он явно жаждал.

* * *

Всё, что он мог видеть, была она — Фия нагнутая над стойкой, готовая к тому, чтобы он взял её. Её тщетная попытка сопротивляться только ещё больше распаляла его.

Всё, что он мог учуять, это запах вампирской крови в воздухе, смешанный с её возбуждением. Его сердце бешено колотилось, быстро текущая по венам кровь возбуждала каждый нерв. У него перехватило дыхание, чувство освобождения было сильнее, чем он испытывал даже после их встречи в камере, — освобождения, которое он испытал, когда вместо того, чтобы отстраниться, поддался трепету, изливаясь в неё, в её серринское лоно, заманчиво неэффективное при любом подобии зарождения жизни. Бесполезно осуждать его.