Кровавая схватка

Она остановилась только для того, чтобы расшнуровать их и скинуть, а потом прижать их к груди. Её босые ноги сливались с дёрном, пока она шла обратно к главному зданию.

Она остановилась в вестибюле. С её волос капало, промокшая рубашка прилипла к каждому изгибу, усугубляя её стыд, когда все взгляды устремились на неё.

Это было последнее место, куда ей хотелось идти, но в тот момент она понятия не имела, куда ещё пойти.

Она промаршировала вверх по лестнице и резко повернула налево, к комнате Джаска.

Она захлопнула за собой дверь и стояла в лучах утреннего света, дрожа всем телом от шока и холода.

Она направилась прямиком в ванную и включила горячую воду, задёрнув за собой занавески и пытаясь расстегнуть пуговицы рубашки, она встала под струю. Хотя вода была чуть тёплой, она обжигала и жалила, покалывая её кожу, пока она ждала, когда утихнет дрожь. Её онемевшие, дрожащие пальцы были бесполезны. В ярости и разочаровании она сорвала рубашку через голову, быстро разозлившись от того, что та прилипла к её коже и запуталась в волосах. Она разочарованно зарычала, когда рубашка больно дернула её за корни, пока она, наконец, не сорвала её.

Она дала волю слезам — там, в уединении душа, где они легко затерялись бы среди брызг.

Воспоминания об озере лишь снова заставили её с болью вспомнить о сёстрах. Как её старшая сестра Лейла всегда была рядом, когда она в ней нуждалась — всегда поддерживала, всегда оказывала спокойное влияние, всегда собирала осколки. Лейла, которая нырнула в воду, чтобы спасти её в тот день, несмотря на то, что именно она предупредила Софи, чтобы она не лазила по ветке дерева.

Но София не послушала… она никогда не слушала.

По иронии судьбы, только одна вещь поддержала её жизнь достаточно долго в тот день — то самое поведение, которое Лейла пыталась обуздать. Этому трюку она научилась с юных лет. Всякий раз, когда она не добивалась своего или Лейла отчитывала её, она задерживала дыхание. Задерживала дыхание, пока не синела. Это было жестоко. Оглядываясь в прошлое, она понимала, насколько это было жестоко.

Смерть стала слишком реальной для них всех в слишком раннем возрасте. Лейле было девять, когда умерла их мать; Софии было шесть, Алише всего два. Лейла перенесла это потерю тяжелее всех. Лейла переносила всё тяжелее всех… по крайней мере, так все думали. София слышала, как она рыдала несколько ночей подряд в уединении своей спальни. Она тоже плакала, когда слышала её, но никогда не рассказывала об этом Лейле или их дедушке, который взял на себя заботу о трёх маленьких девочках.

Но потом Лейла совершила ошибку, взяв на себя замещающую материнскую роль, и София, в своём горе, восприняла это с негодованием. В моменты своего гнева она обращала этот самый страх смерти обратно на Лейлу. Она задерживала дыхание на столько, сколько требовалось, чтобы настоять на своём, в то время как Алиша, их младшая сестра, слишком маленькая, чтобы понять манипулятивные действия своей сестры, стояла и кричала, чтобы она остановилась.

Те же самые крики паники, которые издавала Алиша, наблюдая, как её двенадцатилетняя сестра падает в озеро. Крики становились приглушёнными по мере того, как Софию утаскивало всё глубже под воду, всё глубже в темноту.

Она всегда была сильной пловчихой. Учитывая сколько озер и рек было в Саммертоне, это было просто необходимо, не говоря уже о том, что они путешествовали по другим местам, чтобы добраться до океана.

И это то, что делало весь этот опыт ещё более ужасающим — то, в чём она была так уверена, было так легко вырвано из-под её контроля. Что-то, что оказалось сильнее и могущественнее её. То, что всегда было её безопасным местом, в тот день чуть не убило её, причинив боль, как предательство любимого или лучшего друга.

Но когда она погрузилась на глубину, то почувствовала, как Лейла схватила её.

Она должна была умереть в последующие секунды, но решимость в глазах Лейлы убедила Софию продержаться дольше, чем это было возможно. Увидев свою старшую сестру, непокорную стихии, впервые увидев, насколько сильна Лейла, она продолжала сражаться. Потому что Лейла никогда не сдавалась. Со всей силы дёргая и дёргая камыши, София видела, насколько восхитительно спокойной оказалась Лейла под давлением. Не в последнюю очередь из-за того, что Лейла переключилась с дёрганья камышей на тщательное их вытаскивание, время от времени оглядываясь на сестру, убеждая её держаться, заверяя её, что с ней всё будет в порядке.

И в те моменты она любила свою сестру. Любила её молчаливую силу. Сестра, которую она высмеивала и на которую обижалась, которую называла слабой, мягкотелой и ничтожеством, стала её героиней.

Но героиня — это то, чем Лейла никогда не должна была быть. Этого бы не было, если бы не она. То, что случилось с их матерью, было связано с ней — с Софией. Их мать никогда бы не оказалась в центре города в ту ночь, если бы София не стала катализатором.

И она наказывала бы себя на каждом шагу, если это было необходимо, потому что ничто никогда, никогда не заставило бы её чувствовать себя лучше.

В то время ей сказали, что это был неприятный несчастный случай. Всего несколько лет назад она просмотрела прессу и узнала, что на самом деле их мать убил вампир, несмотря на то, что её всегда заверяли, что Мидтаун — безопасное место.

Власти солгали.

Так же, как члены королевской семьи вампиров, которым было позволено жить в Мидтауне, были такими же лжецами, утверждая, что они не причиняют вреда людям. Потому что один из них убил её мать. За их щитом обмана и респектабельности один из них убил Клэр Маккей.

И власти скрыли это, опасаясь, что недостатки в их драгоценной системе будут раскрыты.

Она ударила рукой по кафельной стене.

И теперь у неё наконец, наконец-то появился шанс что-то с этим сделать — принять мощную кровь, текущую в её венах, чтобы отомстить, а отомстить ей очень нужно было. Но вместо этого она оказалась в ловушке. Хуже того, она лишилась любого шанса выбраться отсюда. Всё из-за её глупой гордости, из-за глупой импульсивности, которая изначально разрушила её семью.

Она прислонилась лбом к плитке, позволяя воде стекать по ней, пока выплакивала всё до последней слезинки.

Ей нужно было быть умной, как её сестра, а не надирать задницы при каждой возможности.

Она ничего не получит от Джаска за то короткое время, что планировала тут пробыть, если будет продолжать чинить ему препятствия. Но она ничего не могла с собой поделать. Что-то в нём задело слишком глубоко. Что-то такое, от чего у неё волосы вставали дыбом просто в его присутствии. Было ли дело в его репутации, самой природе того, кем он был, или в том факте, что он был настолько совершенен, что был недосягаем, заставляя её чувствовать к нему то, что она чувствовала.