Кровавая жертва Молоху

«Да, чем?» – подумала она.

– Что-то тут не сходится, – проговорила она наконец. – У него были деньги?

– Насколько мне известно, ровно столько, чтобы хватило на оплату счетов и еду.

Некоторое время Рагнхильда Линдмарк размышляла, потом, честно глядя в глаза Ребекке, проговорила:

– Не знаю, почему ты задаешь мне все эти вопросы. Но ведь я его не особо близко знала. Кстати, у него тут, в деревне, была зазноба. Видишь ли, он был красавец. Высокий, с густыми вьющимися волосами. Она живет в трех домах отсюда. В эту сторону. Кирпичный дом – он один такой. Зовут ее Анна Яакко. Хочешь, одолжу тебе зонтик? Похоже, так и будет идти мокрый снег. Хотя на самом деле мне грех жаловаться. Зато не придется убирать старичкам снег. В мои обязанности это не входит, но куда деваться? Боже мой, в прошлом году они и вовсе не смогли бы выйти из дома, если бы мы с мужем не расчищали им дорожки. Почти каждый день мел снег.

«Я совсем умом тронулась, – сказала себе Ребекка, идя к дому Анны Яакко. – Сама не знаю, что мне нужно».

Анна Яакко была дома – она предложила районному прокурору кофе. Ребекка согласилась, но пила так медленно, как только могла, чтобы Анна не успела подлить в ее чашку еще.

Она была хороша собой, напоминала постаревшую балерину. Белые как снег волосы были собраны в хвост на затылке.

– Я не верю, что его задрал медведь, – проговорила Ребекка, решив наплевать на всякую осторожность.

Разговоры все равно пойдут, она может смело поделиться своими мыслями и, чем черт не шутит, получить что-то взамен.

– Мне кажется, что его застрелили, а потом медведь съел его.

Анна Яакко слегка побледнела.

– Прости, – смущенно пробормотала Ребекка.

– Ничего страшного, я не такая хрупкая, как кажется на первый взгляд. Но кому пришло в голову это сделать?

– Может быть, по ошибке, – вяло проговорила Ребекка. – Какой-нибудь охотник, который даже толком не разглядел его.

– По-моему, это совершенно неправдоподобно.

«Совершенно неправдоподобно, – подумала Ребекка. – Особенно учитывая тот факт, что ему выстрелили в ногу, а потом еще два раза в грудь».

– Даже не знаю, за чем я гоняюсь, – честно призналась Мартинссон. – У кого могли быть причины убить его? Может быть, незадолго до того, как он пропал, произошло что-то необычное?

– Нет, – ответила Анна Яакко. – Ничего такого не припоминаю. И никаких денег у него не было. Но он отлично умел танцевать. Мы с ним обычно танцевали здесь, на кухне.

Ее лицо проясняется при этих воспоминаниях.

– Если что-нибудь вспомнишь, позвони мне, – попросила Ребекка и написала свой номер телефона на обороте квитанции, которая оказалась у нее в сумочке.

Анна Яакко посмотрела на квитанцию и прочла номер вслух.

– Хотя – ничего особенного, – проговорила она, словно размышляя вслух. – И было это несколько лет назад.

– Что? – встрепенулась Ребекка.

– Единственное, что приходит мне на ум. Как я уже сказала, это было три года назад, – повторила Анна Яакко. – Я помню точно, потому что это было перед моим семидесятипятилетием. Он ведь был незаконнорожденным сыном Яльмара Лундбума.

– Да-да, знаю, – кивнула Ребекка.

– Его мать – не настоящая мать, а та, что его воспитала, – была домработницей у Лундбума. И у нее был на него зуб. Так что он вырос с таким представлением, что Лундбум был редкостным негодяем. Да, собственно, не совсем так – она рассказала ему, кто его настоящие родители, только когда умер его приемный отец. И тогда Франсу было уже за двадцать. Ну, как бы там ни было, три года назад он обнаружил какие-то древние акции, лежавшие в ящике со старыми фотографиями и дипломами. К ним прилагалось письмо, в котором Лундбум писал, что переводит акции на имя своего сына Франса Ууситало. У него ведь была фамилия приемного отца. И Франс сказал мне тогда в шутку, что теперь мы с ним сможем поехать в круиз, потому что он станет богатым. Состоятельным человеком. Именно так он сказал.

– И что дальше?

– Ну, похоже, ничего из всего этого не вышло, потому что больше он об этом не заговаривал. Кажется, его дочь узнавала, и оказалось, что они ничего не стоят. Хотя выглядели бумаги очень красиво. Сейчас-то акции существуют только в компьютере.

– Три года назад?

– Да.

«Сына Суль-Бритт сбили три года назад», – вспомнила Ребекка.

– Прости, – проговорила Анна Яакко и стала вытирать глаза, внезапно заполнившиеся слезами. – Понимаешь, мне его так не хватает. Если бы кто-то сказал мне, когда я была в твоем возрасте, что большую любовь своей жизни я встречу уже после семидесяти, я бы только рассмеялась.

Анна посмотрела на Ребекку остановившимся взглядом.

– Любовь надо беречь, – произнесла она. – В один прекрасный день окажется, что ты любила в последний раз, а все остальное – хаос.

Чтобы не сойти с ума, надо много работать. Щепка несколько раз навела уборку в квартире, выскоблила полы, помыла потолок, перестирала и нагладила тонкие льняные занавески, наконец, покрасила дверцы шкафов в кухне голубой краской.

– Ты рехнулась? – спрашивают соседки. – Стирать занавески среди зимы! Одной грязной шахтерской одежды куда как предостаточно.

Теперь она решила приготовить побольше пальтов: нарезала свинину и сало, скатала из муки и натертого на терке картофеля серые шарики. Шарики с плеском плюхаются в большой котел с кипящей водой, по всей кухне пар, как в настоящей бане.

Услышав за спиной какой-то звук, девушка на какую долю секунды думает, что это Элина.

Когда она оборачивается, в кухне стоит главный управляющий Фаст.

Его глаза как острия ножей на толстом красном лице. Он быстро заглядывает в комнату, чтобы убедиться, что они со Щепкой одни.

– Фрёёкен! – произносит он.

Его голос звучит жестко. От этого звука все тело леденеет до самого позвоночника. Как когда весь день полоскала белье на реке и все не можешь согреться, хотя вечером без конца подбрасываешь дров в камин.

– Мой жених сейчас придет обедать, – говорит Щепка. И тут же жалеет об этом. Слова звучат так жалобно. Взгляд ее невольно падает на нож.

А он лишь издевательски фыркает.

– Плевать я хотел на всех твоих женихов. Но теперь тебе придется меня выслушать. По городу пошли слухи. О шлюшке Элине Петтерссон и обо мне. И больше всех болтает Щепка…

– Да, господин управляющий так запугал своих служанок, что…

– Еще раз прервешь меня, получишь затрещину! Шлюхино дитя, не так ли?

Он кивает в сторону корзинки в углу, где спит маленький Франс.

– Если ты еще хоть слово вымолвишь об этом полицмейстеру, или директору, когда он вернется, или любому живому существу, я отберу у тебя ребенка. Я расскажу комиссии по заботе о детях о бурной жизни Щепки, которая живет одна с четырьмя мужиками. Или как? И еще имеет жениха на стороне. Раньше вас было двое, так что вы делили работу пополам. Но теперь тебе приходится одной со всеми управляться.