Кровавый год

Мария резко вскочила, отбросив мои руки.

— Я не вспомнила? Я?! Да только ради них я жизнь свою под твой карнифакс бросила. Прости, Петя, но не о тебе я думала, когда письмо то проклятущее раскрыла. А о тех, кто в заботе еженошной нужду имеет.

— Машенька, прекрати истерику, и так на душе тошно, — устало ответил я. — Вот что тебе скажу: боль твоя, она и моя. В трудах ее только выйдет преодолеть. Не будет у тебя свадьбы — оно, может, и к лучшему. Хочу Царскосельский дворец преогромный превратить в Дом ветерана. Где увечному или старому вояке найдется и крыша над головой, и должное уважение к годам, войне отданным, к наградам, и к здоровью, на той войне потерянному. Искал главноначальника над сим нужным державе учреждением. И вот дождался. Заберешь под свое крыло.

Масимова стрельнула в меня глазами — не кокетливо, нет. С надеждой. Предложение мое пробило в ее закипевшем мозгу маленькую брешь, заставило мысли переключиться с разрешения на созидание. На одно-два удара сердца отвлекло от терзавшей ее боли.

Но ненадолго.

— Петя, скажи ты мне, как на духу. Что ты с Анджеем сотворишь?

* * *

Зал собраний, ротонда, вместил пятьсот тридцать три депутата Собора. Шум, говор, запахи — тут тебе и дорогой французский парфюм, и крестьянские опорши, и купеческое сукно. Лица разные — надменные, испуганные, любопытные, решительные. Сидели вперемешку, я запретил рассаживаться по бывшим сословиям.

Вошел Патриарх Платон со свитой. В белом клобуке, с крестом. Лицо у него всё ещё печальное, никак не может переварить историю с 5-м евангелием.

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа… — разнесся его голос под куполом.

Начался молебен. Долгий, торжественный. Дымок кадила плыл по залу, смешиваясь с мирскими запахами. Склонялись головы наряженных и в парчовые кафтаны, и в домотканые зипуны. Молились. О чем? Каждый о своём. О спасении души, о земле, о богатстве, о конце смуты… Я же молился о том, чтобы хватило у меня сил и разума эту махину сдвинуть с места, чтобы не потонула Россия в крови и хаосе. А еще просил Господа, чтобы все удачно прошло с Августой и Агатой. Роды через 4 месяца, разговор с дамами был тяжелый, много слез было пролито. Каждая девушка мечтает о замужестве, о семье… А у меня что? Недогарем какой-то выходит. Дал много невнятных обещаний, и на этом пока все закончилось.

Когда Платон закончил, наступила тишина. Я вышел на небольшое возвышение, где стояла трибуна. На мне был простой мундир, без лишних украшений, но на голове — Шапка Мономаха, а на шее солдатский Егорий.

— Депутаты Земского Собрания! — начал я, стараясь, чтобы голос звучал твердо и слышно было в каждом углу. — Благословением Господним, молитвами Святейшего Патриарха и волей народа русского, мы собрались здесь, чтобы заложить основы новой державы! Довольно крови, довольно смуты, довольно рабства! Я отменил крепостное право — тепереча каждый человек на Руси волен! Земля принадлежит тем, кто её обрабатывает! Подати снижены, налоги справедливы! В воинском наборе даны великие послабления. Но свобода — это не только воля, это и ответственность! Ответственность перед Богом, перед Отечеством, перед ближним!

Я сделал паузу, оглядел лица. Вот тут-то самое главное.

— Чтобы свобода наша была не дикой вольницей, а прочной основой для будущего России, нам нужна… Конституция! Закон, которому будут подчиняться все — и царь, и простой муж! Закон, который определит права и обязанности, который защитит каждого от произвола и беззакония! На этом Соборе мы должны принять этот Закон! Он станет щитом нашей свободы, мечом справедливости! Он определит, как мы будем жить дальше — как избирать власть, как судить, как управлять! Не я один, не кучка вельмож, а вы, избранники народа, вы должны принять этот Закон! В ваших руках — будущее России! Голосуйте! Обсуждайте! Спорьте! Но примите его! Примите Конституцию!

Закончил. Шум, одобрительные возгласы, где-то — ропот несогласия. Я спустился с возвышения.

Началась процедура выборов председателя. По регламенту — самый старший из присутствующих в высоком чине. Выдвинули самого верного мне аристократа, князя Щербатова Юрия Андреевича. Старого, почтенного вельможу, не замеченного в интригах, известного своей честностью. Поднялся он на трибуну, поправил мундир.

— Прошу простить, — произнес он тихо, но уверенно. — Я уже не князь. Волей Государя я теперь простой гражданин. Но служить России готов в любом звании. Раз уж выбрали председателем, то давайте начинать.

Щербатов, уже просто Юрий Андреевич, тяжело вздохнул, оглядел зал, огладил короткую белую, как лунь, бороду.

— Объявляю первое заседание Земского Собрания открытым! — Голос его прозвучал весомо. — Предлагаю…

Я не стал слушать, что он предлагает — дальше будут процедурные вопросы. Счетная комиссия и прочее. Мое дело здесь было сделано. Теперь начнется большая игра.

* * *

Вернулся в кабинет во дворце. Достал лист бумаги, перо. Нужно было набросать схему. Понять, кто есть кто в этом новом зверинце. Начертил круг — Земское Собрание. Внутри — секторы. Фракции.

Самая, пожалуй, заметная и крикливая — бывшая дворянская. Хотя теперь и они, как Щербатов, кто отказался от титула, кто просто смирился. Но суть их осталась. Они потеряли главное — крепостное право, землю. Часть перебежала ко мне из-за страха, часть — из расчета. Но большинство меня опасается. Лидером их, неформальным, вижу Михаила Щербатова. Тот самый историк, племянник председателя. Голова варит, язык подвешен. Пламенный оратор. Что ему нужно? Сохранить хоть остатки привилегий? Вернуть утраченное? Сомневаюсь. Скорее — найти себе место в новой системе. И он достаточно умен, чтобы понять: в открытую против меня не пойдешь. Будет интриговать. И искать союзников.

Кто его союзники? Первыми на ум приходят депутаты от национальных окраин. Прибалты — бюргеры, черпающие свою силу, свою независимость в прежних привилегиях ганзейских городов, и остзейские бароны, что меня просто возненавидели после указа о вольности и кто уцелел после кенигсбергского штурма. Они потеряли свои латифундии, где немцы властвовали над эстами и латышами. Поляки и литвины, небольшая часть малороссов — шляхта, что тоже цеплялась за права свои и власть над белорусско-украинскими хлопами. Финны, шведы — после победы под Выборгом и смерти Густава они, казалось, притихли, но их представители в Собрании будут отстаивать свои интересы, свою автономию. Сможет ли Щербатов собрать их всех под свое крыло? Возможно. У них общая боль — боль потери прежнего статуса, прежней власти. Общий страх перед новым, непонятным порядком.

Назовем их условно «Партия старого мира». В нее входит и более умеренное крыло. Те, кто, как, например, бывший граф Ефимовский, уже нашли себя в обновленной России. С ними, надеюсь, и Румянцев-Задунайский, и Долгоруков-Крымский, и Суворов, и еще многие тысячи армейских и флотских офицеров, чиновников и прочих бюрократов. Да, они многое потеряли, но многое и приобрели. И еще приобретут, коль станут служить не за страх, а за совесть. Ефимовский, вон, долго болел после «гостей» у Орлова, поправился и рвется в работу, на печи не лежит. В дворянской «партии» депутатов к его голосу прислушиваются.

Самая многочисленная фракция — крестьянская. Их представители, избранные от деревень, от волостей. Простые люди. Чего им нужно? Земля! Узаконить результаты Черного передела — это главное. Чтобы то, что взяли, теперь по закону стало их. Льготы на пользование лесом, водой — это тоже жизненно важно. Налоговые послабления для пострадавших от голода районов — я же знаю, как им тяжело пришлось, сам видел. И… что-то новое. Кто их лидер? Называли два имени. Николай Куропаткин — тот самый одноногий унтер, доросший до корпусного командира, которому Кулибин протез сделал. Или Болотов, Андрей Тимофеевич? Хоть и бывший дворянин, но всей душой с крестьянами, агроном. Видимо, пошли от его уездов депутаты, его и выдвинули. Неважно, кто лидер. Главное — их требования. Они про земное, про насущное. Про хлеб. Про жизнь. Назовем их «Партия Земли».