Круглая Радуга

– Ещё как понимаю. В той же самой Америке, тебе об этом говорят прежде всего прочего. У Гарварда там особое назначение. Его «образовательная» часть всего лишь только вывеска.

– Мы тут ещё совершенно невинны, как видишь.

– Возможно, некоторые из вас. Сочувствую насчёт Блота.

– Я всё ещё надеюсь, что ошибся.

– Это заметно. Но что теперь?

– Ну, как по-моему—сходи на свидание, будь осторожен. Держи меня в курсе. Возможно, завтра и мне будет что рассказать о приключении или двух, тебе на потеху. А если нужна помощь,– взблеснули зубы, лицо чуть зарделось,– так только кликни, я тебе помогу.

– Спасибо, Тантиви.– Иисусе, Британский союзник. Заглянули Ивонна с Франсуазой, манят их на выход. Затем Шпильзаль-Гимлера и до полуночи за баккара. Слотроп закончил с чем начинал, Тантиви проиграл, а девушки выиграли. Блот так и не показался, хотя не одна дюжина офицеров заходили и выходили, коричневые и отдалённые, как в ротогравюрах, по ходу вечера. Его девушку Ислейн тоже нигде не видно. Слотроп спросил, Ивонна пожимает плечами: «Гуляет с вашим другом? Как знать?»– Длинные волосы Ислейн и руки тронутые загаром, её лицо в улыбке шестилетней... Если усекут, что ей известно что-то, она не пострадает?

В 11:59, Слотроп оборачивается к Тантиви, кивает обеим девушкам, пытается похотливо хмыкнуть и отвешивает другу быстрый, подбадривающий тычок в плечо сжатым кулаком. Однажды, ещё в школе, перед тем как послать его на поле, футбольный тренер юного Слотропа точно так же пристукивал его, придавая уверенности секунд на пятьдесят хотя бы, перед тем, как его, опрокинут на задницу и растопчет свора мордоворотов из школы Чойт, каждый с инстинктами и живой массой носорога-убийцы.

– Удачи,– говорит Тантиви искренне, рука уже тянется к сладкому шифону на попке Ивонны. Минуты сомнения, да, да… Слотроп подымается по маршам красно-ковровой лестницы (Добро Пожаловать Мистер Слотроп Добро Пожаловать в Наше Заведение Надеемся Вам Понравится Ваш Визит Сюда), малахитовые нимфы и сатиры парализованы в погоне, вечнозелёные, на молчаливых лестничных площадках, к единственной лампе на самом верху...

У её двери он останавливается пригладить волосы. Сейчас на ней белый пелис весь в блёстках, на подплечниках, неровный белый плюмаж страусиных перьев по декольте и на запястьях. Тиары нет: под электричеством её волосы как свежий снегопад. Но внутри горит всего одна ароматичная свеча, и весь номер залит лунным светом. Она наливает бренди в узкие высокие стаканы, а когда он тянется взять, их пальцы соприкасаются. «Вот уж не знал, что ты так сдвинута на этом гольфе!» Безупречно романтичный Слотроп.

– Он старался быть приятным. Я отвечала приятностью,– один глаз типа дрогнул, лоб наморщился. Слотроп опасается, не распахнулась ли у него ширинка.

– А игнорировать меня. Зачем?– Вот это грамотный захват, Слотроп—но она лишь растворяется перед вопросом, возникает в другой части комнаты...

– Разве я тебя игнорирую?– Она перед окном, море ниже и позади неё, полуночное море, бег его отдельных волн невозможно прослеживать на таком расстоянии, всё слилось в зависшую неподвижность старой картины в покинутой галерее, где ты затаился в тени, забыв зачем ты тут, охваченный жутью в этом освещении, льющемся из такой же выбеленной засечки месяца, что располосовала море в эту ночь.

– Не знаю. Но ты заигрываешь налево и направо.

– Может быть, в этом моё назначение.

– Типа: «Наверно, нам предназначалось встретиться».

– О, ты видишь во мне нечто большее, чем я есть,– проскользнула к дивану, подкладывает одну ногу под себя.

– Я знаю. Ты всего лишь голландская молочница или типа того. Одёжный отсек забит накрахмаленными фартуками и теми, как их, деревянными башмаками, верно?

– Пойди, проверь.

– Окей. Проверю!– Он распахивает её отделение для одежды и, в лунном свете отражённом зеркалом, обнаруживает переполненный лабиринт из сатина, тафты, замши, эпонжа, воротники и отделку тёмного меха, пуговицы, кушаки, позументы, мягкие, сбивающие с толку, женские системы тоннелей, что могут длиться милями—он бы заблудился в пол-минуты… кружево мерцает, проймы мигают, креповый шарф трётся о его лицо… Ага! минуточку, ключевой запах тут чистый углерод, Джексон, и этот здешний гардероб, в основном, бутафория.– Шикарный ништяк.

– Если это комплимент, то спасибо.

Пусть Они поблагодарят меня, крошка: –«Это такой Американизм».

– Ты первый Американец, который мне встретился.

– Хм. Должно быть, ты выезжала из страны через тот Арнхем, верно?

– Ох, до чего ты сообразительный,– её тон предупреждает его оставить эту тему. Он вздыхает, щелчком ногтя извлекает из стакана тонкий звон. В тёмной комнате, с обездвиженным молчащим морем за спиной, он пробует запеть:

Слишком рано, чтоб понять (фокс-трот)

Мы всё ещё не целовались в страсти жаркой,

Не мчались за луной, круша покой ночной,

Когда утихли танцы

Над тайною лужайкой…

Слишком рано, чтоб понять

Была ли наша болтовня,

Вздох или два тому назад,

Не просто флирт, обычный флирт,

Который унесётся прочь,

Минует, как и эта ночь…

Как можно знать,

Как угадать?

Любовь готовит сети втайне,

Не нам решать…

Быть может,

Это начало радостной любви,

И день вдруг превратится в ночь вращением Земли

Милая, откуда же нам знать,

Ещё так СЛИШКОМ РАНО, ЧТОБ ПОНЯТЬ.

Зная что от неё ожидается, она с досужим видом ждёт пока он допоёт, мелодичные свирельные ноты ещё миг звучат в воздухе, потом протягивает руку, тая перед ним пока он в замедленном движении припадает к её рту, перья соскальзывают, рукава закатываются, обнажившиеся вскинутые руки, мелко запорошённые луной, пробегают вверх и вокруг его спины, её липкий язык, нервный как мотылёк, его руки скрипят по блёсткам… затем её груди плющатся об него, а руки спешат вверх и за спину, нашарить зиппер и вжикнуть его донизу...

Кожа Катье белее белизны одежды, из которой она восстаёт. Рождённая заново… через створки окна ему почти видно то место, где каракатица вползала на скалу. Она ступает как балерина, на цыпочках, длинный изгиб ляжек, Слотроп расстёгивает пояс, пуговицы, шнурки обуви, скача то на одной, то на другой ноге, ох, парень, парень, но лунный свет обеливает лишь её спину, и всё ещё остаётся тёмная сторона, её входная сторона, её лицо, которое ему уже не видно, и ужасающая звериная перемена прокатывается по пасти и нижней челюсти, чёрные зрачки расплываются, целиком покрывают пространства глаз, вытеснив белки, и в них лишь красное живое отражение когда долетает свет показать неизвестно когда свет долетает—

Она опрокинулась в глубокую постель, потянув его следом, вниз в атласную, серафимовую, цветастую вышивку, тут же развернулась принять его торчащий хуй в свою растянутую развилину, в единственную вибрацию для настройки ночи… в ебле она ходит ходуном, тело проваливается под ним на мили в кремовый и ноче-синий, всякий звук приглушен, глаза полумесяцами под золотом ресниц, нефритовые серьги, длинные, восьмигранные, бесшумно мечутся, ударяясь о её щёки, чёрный снег с дождём, его лицо над нею безучастно, обладает отличной техничностью—это она для себя? или включено в Слотропианскую Случайную Встречу, как её инструктировали—она его доведёт, не даст, чтоб её покрывала пластиковая скорлупа… её дыхание погрубело, перевалив за порог в звучание… думая, что она близка к оргазму, он запускает руку в её волосы, пытается укротить её голову, ему нужно видеть её лицо: и это вдруг становится борьбой, злой и непритворной—она не сдаст своё лицо—и из ниоткуда она начинает кончать, и то же самое Слотроп.