Крупным планом

— Да, но я бы не смог прожить здесь один продолжительное время.

— Знаешь, со временем одиночество начинает нравиться. Даже такой городской крысе, как ты, может понравиться.

— Давно этот домик у тебя?

— Лет пять. Заплатила за него сущие пустяки. Оно и заметно.

Она открыла дверцу печки и растопила ее.

— Я всегда вычищаю печку и закладываю туда новые дрова. Тогда не приходится тратить час на рубку дров, когда я возвращаюсь. Потому что здесь — неважно, лето это или зима, — всегда чертовски холодно, когда приезжаешь.

Я спорить не стал.

— Часа через два, когда печь разогреется, здесь будет терпимо. Давай пока погуляем.

Мы пошли по узкой тропинке, тянущейся вдоль кромки озера. Солнце уже грело вовсю. Под его лучами неподвижное озеро напоминало блестящий, только что натертый пол. Воздух был бодрящий, как шампанское, легкий ветер раскачивал сосны. Тишина была всепоглощающей. Мы шли молча. Пока шли вперед по берегу, мне пришло в голову, что в этом штате мне нравятся не столько пустые дороги и огромное небо, сколько уважение к тишине. Что там сказал Паскаль о том, что все беды человека проистекают от его неспособности тихо сидеть одному в своей комнате? Монтана инстинктивно понимала эту дилемму и сделала все возможное, чтобы поставить барьер для шума, который царил в других местах. Здесь тишина считалась благом, необходимостью.

Примерно через час после начала нашей прогулки Анна неожиданно протянула руку и схватила меня за плечо. Когда я повернулся, то увидел, что она прижала палец к губам и показывает вглубь леса. Там, примерно в тридцати футах от нас, я увидел большую медведицу-гризли с двумя медвежатами. Она их умывала, облизывая длинным языком. Мы с Анной замерли, так как отлично знали, что любое резкое движение может напугать мамашу, которая, в свою очередь, может решить, что мы представляем опасность для ее детей. Каждый преданный читатель «Нэшнл джеографик» отлично знает, что самый надежный способ подвергнуться нападению медведицы-гризли — это разбудить ее материнские инстинкты. Вот мы и стояли очень тихо — тайные свидетели трогательной домашней сцены. Сначала я отбросил мысль достать из кармана парки лежавшую там «Лейку». Но когда стало ясно, что мамаша не подозревает о нашем присутствии, я тихонько вынул камеру и снял колпачок с объектива. Глаза Анна расширились от страха. Она коснулась моего плеча и решительно потрясла головой. Я жестом попросил ее не волноваться. Затем взглянул в видоискатель и сделал восемь мгновенных снимков гризли с медвежатами. Я очень пожалел, что у меня нет с собой телеобъектива, и, чтобы подойти поближе, сделал два осторожных шага вперед.

Это было огромной ошибкой. Как только я ступил на промерзшую землю, медведица замерла. Притянула к себе медвежат. Оглянулась вокруг и заметила нас. Тогда она загородила медвежат спиной и выпрямилась во весь свой немалый рост. Я услышал, как Анна резко втянула воздух, заглушив стук моего сердца. Медведица была так же неподвижна, как и мы. Это противостояние длилось не больше тридцати секунд, но показалось, что прошел час. Наконец она опустилась на землю, сгребла своих детей одной лапой и погнала их вглубь леса.

Мы подождали несколько минут, прежде чем пошевелиться. Когда медведи скрылись из виду, Анна выдохнула. Я знал, что сейчас будет.

— Ты настоящий кретин, — сердито прошептала она.

— Это вышло случайно…

— Как же, случайно. Я же сказала, чтобы ты не двигался…

— Я в самом деле не думал…

— Вот это верно, ты не думал.Мы чуть из-за тебя не погибли. В следующий раз…

— Я постараюсь впредь остерегаться медведей, — сказал я, пытаясь погасить ее гнев. — В следующий раз…

Но я выбрал неудачную тактику.

— Черт бы тебя побрал, Гари, не смейся надо мной!

С этими словами она бросилась к домику. Я не стал ее догонять, просто потащился следом. За тот час, что мы шли назад, она ни разу не оглянулась. Она обогнала меня минут на пять. Я слышал издалека, как хлопнула дверь домика. Когда я вошел, Анна стояла в кухонном отсеке и открывала бутылку вина. Печка сделала свое дело: комната перестала походить на погреб. Анна налила немного шираза в стакан, сделала большой глоток и стряхнула мою руку, когда я попытался ее обнять.

— Не сердись на меня, — попросил я.

— Тебе должно быть стыдно, — не унималась она.

— Я не подумал…

— Ты думал… только как фотограф.

Я улыбнулся:

— Получатся замечательные кадры.

— Я знаю, — сказала она. — И если ты захочешь заслужить прощение, ты отдашь их мне для газеты.

— Идет, — согласился я и протянул руку, чтобы погладить ее по щеке.

Она схватила мою руку и крепко сжала.

— Она бы уложила тебя двумя ударами лапы. Я была сзади, возможно, мне удалось бы убежать… но у тебя не было никаких шансов. Не смей больше никогда подвергать себя такому риску…

— Иди сюда, — сказал я, притягивая ее к себе.

Кровать скрипела, простыни оказались немного влажными, и, хотя мы укрылись двумя теплыми одеялами, все равно приходилось прижиматься друг к другу, чтобы согреться.

— Давай не будем завтра возвращаться, — предложил я, наклоняясь, чтобы поднять с пола бутылку вина и два стакана. — Запремся здесь, и пусть все думают, что мы исчезли, не оставив следа.

— Этот домишко слишком мал для двоих, дружок.

— Какой же из тебя романтик?

— Я практичный романтик… — сказала она.

— Это что, оксюморон?

— …и я очень не хочу тебя потерять. Именно поэтому я никогда, слышишь, никогда не согласилась бы провести здесь с тобой две недели.

— Почему? — спросил я, внезапно обидевшись.

— Когда-нибудь слышал о домашней лихорадке? Раздражительность зашкаливает. Конец всякой романтике. Две недели вдвоем в маленьком изолированном месте — и мы будем мечтать избавиться друг от друга и… или решим создать нашу собственную милицию.

— Прекрасное времяпровождение в Монтане, — заметил я.

— Знаешь, почему этот штат обгоняет все остальные по числу помешанных на оружии, ненавидящих правительство безумных сепаратистов? Потому что здесь очень много людей живут в тесных домах.

Она выскочила из постели и начала быстро натягивать одежду.

— Как насчет того, чтобы познакомиться с моим чудесным походным соусом для пасты? — поинтересовалась она.

Четыре кухонные полки были плотно заставлены банками с супом, овощами, бобами, чили, тунцом, моллюсками, сардинами, консервированным молоком. Стояли там и пакеты с разными макаронами, рисом, смесью для выпечки хлеба, банки с кофе, чаем и «Оувалтином», и маленькие баночки с разными специями. Анна налила оливкового масла в большую сковородку и поставила ее на плиту. Через пару минут масло стало бурлить.

— Значит, плита и в самом деле работает, — заметил я.

— Ты такой городской мальчик, — сказала она, бросая на сковородку сухой чеснок и розмарин.

— Как ты регулируешь жар?

— Легко, — ответила она, открыла дверцу печки и бросила туда три полешка дров. — Вот так.

— Ты такая деревенская девушка.

— Ты собираешься весь вечер валяться в кровати, пока я готовлю?

— Мне приходило такое в голову.

— Открыл бы лучше еще вина.