Крушение антенны

Стокгольм-Стокгольм... следите радио... лед начинается у Гохланда... задание не может быть выполнено... комра-комра-комра...

– Коля, что это за слово: комра?

– Не знаю, Марочка.

– Я не Марочка, а Мара. Сколько раз говорила.

– Мара. Успеваешь записывать?

– Кое-что пропускаю.

...ледоколы могут встретить вас не раньше марта тчк... советую в лед не входить, а ждать на якоре в безопасном месте прихода ледоколов... советую слушать - отвечать на вызовы.

– Это пароходы предупреждают.

– А кто предупреждает?

– Не знаю... Должно быть, главнокомандующий. Мара, ты обдумала, что я тогда говорил?

– Ннну... обдумала.

– И что?

– Так себе, ничего.

– Должна сказать.

– Вот. Помнишь... приставал ко мне с дружбой...

– Ну, помню. Дальше.

– А я еще ответила, что дружба обязательно перейдет в более сильное чувство, потому что... между мальчиком и девочкой.

– Ну?

– Ну, и рано. Надо школу кончить. Записывай, пропускаешь.

– Вовсе не рано. Очень ты уж... умная.

– А чего ж глупой-то быть? Я, ведь не маленькая.

Неясно, полухрипло:

Рай-рай-рай-рай...

– Мара, ктой-то рай вызывает, боженьку тревожит. Вот ад, так, небось, никто...

– Не смеши, мешаешь.

Рай-рай... Старайтесь соблюдать осторожность... осторожность... осторожность...

Пролетал над добруджинским пиком циклон - старый седой и лохматый, где-то в южных снегах проводивший каникулы, Вила Злочеста - рупором руки и крикнула что-то циклону. Тот ее подхватил и помчал.

Пролетал над Веной, - стонут предместья голодные Вены; зато с Пратера сотни рук протянулись с бокалами ввысь, в честь Вилы Злочесты.

Летели над грозным когда-то Берлином, - и Берлин затуманился весь испариной нездоровых, голодных людей; а среди испарины - танцы, цветы и огни, словно венчик в цветке из тумана (венчики смерти тоже бывают кладут их на лбы мертвецам).

Летели в снежном, морозном тумане, - вились, извиваясь, падая в пропасть, взлетая в бездонное тусклое небо; снова летели в тесном об'ятии, снежно прижавшись друг к другу; далеко - внизу - по земле - волочились лохмы циклона; он встряхивал лохмами - и пушистые листья снега плавно ложились, ложились на землю; но старый, мудрый и древний старик многое видел; любил он лишь мимолетных любимых - -

Бензинным дизелем зазвенел пропеллер встречного аэроплана; срыву шарахнулся в сторону мудрый старик: сидя в каникульных южных тысячелетних снегах все двенадцать последних веков, не видал он дизелей - в сторону, в сторону, - врысссь! Вила Злочеста: о-гэй, это люди!
– Люди?! Арррр-га, - и, присев, от земли прянул прямо на аэроплан. Крылья в острых колючках снега взметнулись, но бодрый упрямый мотор заревел, загудел, приказал, приказал!
– и пропеллер сквозь длинные белые космы прямо в сердце циклона всверлился. Упрямой бензинной струей. Где твоя мудрость? Врысссь твоя древность, мудрый старик!
– И выстрел с аэроплана, обыкновенный винтовочный выстрел, быстро и тускло сверкнув, потонул в нераздельных: вое циклона и реве мотора...

С визгом взвился в извилины злобного зева, - язвя, извиваясь, старик; и белую, длинную Вилу, так мимолетно любимую, - взвил, завил, закрутил

– снежные, жгучие искры посыпались в стороны, вниз - веером, бурей, метелью

и с великанской своей высоты швырнул старикашка Вилу на снежный восток, в равнины, в равнины и вслед ей провыл:

– Смотри, потеряешься там, - дороги назад не найдешшшшь...

Второй разговор в телефонной.

– Агния Алексанна - в будке?

– Здесь. Я дежурная.

– Поговорить бы надо... только с вами...

– Пожалуйста. Виктор, ступайте на урок. Я одна запишу. Садитесь, Иван Петрович. Только извините, буду слушать. В чем дело?

– Вот что, Агния Алексанна. Идите... за меня замуж.

– Замуж?! За вас?!

– Да что вы... так удивляетесь? Разве... непонятно было?

– Не-ет, понятно. Только... как-то сразу.

– Вот дак сразу! Ну, единым словом: идете или нет?

– Да почему вам пришло в голову?

– Па-нимаю. Я - мужик, рабочий, а вы - барышня, интеллигентка, значит - не пара. Хорошо-с. Прощайте.

– Да погодите вы, чудак какой. Вы не то... Стойте, погодите, не уходите, тут телефонят...

Центральная телефонная (басом):

Слушай-те, слушай-те, слушай-те, алло-алло. Религия и радио. Ре-лигия и радио. В Америке - в одной часовне, - в которой не полагается пастора - пришли к такому - заключению. В часовне этой около органа - поставили радио-телефонную установку...

...изголодалась... измучилась за последние годы... он хоть и грубый, а любящий...

– с громко говорящим - аппаратом и таким образом - прихожане - этой часовни могут слушать - проповедь пастора - другой церкви -

...нужно согласиться... нужно-нужно-нужно согласиться.

– известны - случаи - венчания - по радио - при расстоянии - между женихом и невестой в несколько тысяч - километров -

...да, расстояние порядочное...

– Дак как же, Агния Алексанна?

– Ну, что же? Я... согласна.

– Значит, так. Ладно. Ну... пока. А в деревне - будете жить?

– Мне все равно.

– Учительницей. Нужно, ведь, и им... культуру.

– Идите... мне нужно остаться одной.

Вечером горбачевская дача погрузилась в темноту: не хватило керосину; горели коптилки (каганцы) только в телефонной будке, в столовой, да в одном из классов топилась печка. У печки:

– Ничего ты, Мара, не понимаешь. Что ты со своей литературой сделаешь?.. Только языком трепать.

– А ты с математикой что сделаешь?

– Без математики - ни машин, ни паровозов, ни радио, ни аэропланов, ничего не было бы без математики. И дома-то построить нельзя. А с литературой что построишь?

– Коля, ты, все-таки... говоришь глупости. Литература развивает человека. Захочется тебе выразить свои чувства, ты и не можешь, а я могу. Я вышла из дома. Было уже поздно. Луна освещала своим серебристым светом сад, и ее нежный свет так и переливался на снегу. В воздухе чувствовалась нега...

– А вот и могу! А вот и могу! Я вышел из дому в семь с половиной часов вечера. Луна светила под углом в 45 градусов и освещала квадраты и кубы усадьбы. В воздухе носились незатухающие колебания...

– Не то это. Не то, не то и не то.

– Нет, то. Если тебе охота размазывать - размазывай, а я не хочу.

– Нет, это не то.
– Мара встала во весь рост - высокая, сильная, стройная; желтый, зловещий свет печки покрыл тенью ее лоб и глаза.
– В замке был веселый бал, музыканты пели... Ветерок в саду качал легкие качели... Прелесть, правда?