Крушение антенны
Шрифт:
– Баба - баба и есть. С вами свяжись... Не нужно мне... семьи... Понимаеш, што ль...
– Ды Ваничкяаааа... Ды неш я не понимаааю... Ды вернись ты ко мне хучь теперь, голубонь-каааай...
– Уйди... стерва...
Схватил за плечи, повернул, наподдал кулаком в шею; баба плюхнулась в снег, завыла. Быстро пошел прочь, с ветром донеслось:
– Связалси с какой-никакой сууу-кай... Ды неш я не знааааю...
Крепко
– нельзя. Культура.
Быстро пошел, наперекор метели. Не заметил, как дошел до перелеска, прижался лбом к ледяному стволу березы.
– Думал так, а вышло не так. Думал вон как, а вышло вон как. Вот-те и переговорил о земле. И все так будет. Все так будет. Хорошо, что пил мало. Деревня. Вот те и деревня.
Спохватился:
– Да ты что, раньше не знал, што ль, ду-рак? Сразу не переделаешь. Ку-да там! Агния... тоже еще... на кой чорт связался. Вот-те и не признал семью. От одной бабы к другой... Как кот... или любитель кипящих самоваров... Тьфу, пакость! Шаах-маты...
Повернулся лицом к деревне, и тотчас же встала в глазах распаренная беленая маска с приплюснутым носом.
– Врыссссь!
– взвыла метель и концами косм захлестала по лицу.
– Куда ж итти-то? В колонию... аль опять в деревню? А, к ляду. К ним с добром, а они с дубьем. К ним с культурой, а они с самогоном. И та, вспомнил опять про Агнию, - тоже... хороша. Не любит ни черта, а тоже: са-гласна. Баба, баба и есть. От нее самая главная гнусь и идет: семья.
Долго бродил по перелеску - между деревней и колонией; к утру решительно пошел на дачу. Собрал вещи, связал. Вышел наружу - утро голубело, обещало быть ясным, светлым. Глянул вверх, выругался скверно, дико, злобно: антенны снова не было на месте.
Подошел ближе - антенна вместе с верхушкой сосны висела перекладиной вниз; проволока провисла, осела. Сходил за топором, скинул шинель, полез на сосну; обрубил дерево, антенна рухнула вниз, что-то треснуло, дзенькнуло об мерзлый снег.
Спустился, осмотрел - лопнуло стеклянное кольцо на мачте; другое уцелело.
– А чорт с ним, сойдет и так!
– Выбрал другую сосну, рядом. Слазил на нее, вернулся за мачтой; обмотался проволокой, потащил мачту кверху. Долго не
Слез, облегченно вздохнул, оделся, забрал вещи, написал на старом конверте:
– Прощайте, чорт с вами со всеми, ухожу, как лев толстой, в питере пишут завод открылся. Стремоухов Иван Петров чорт.
Пришпилил конверт старым гвоздем к парадной двери, пошел на станцию. По дороге обернулся - антенна высилась почти как раньше. Бодро зашагал старинной мужицкой походкой - всегда мужики ходят так за сохой, вдавливая ноги по-очереди в землю.
Через десять минут в баню обливаться побежали Сережка и Коля Черный; бежали вприпрыжку, в накинутых прямо на нижнее белье арестантских каких-то бушлатах. Сережка остановился и ткнул пальцем вверх.
– Коля, глянь-кось! Чтой-то с антенной.
– И верно, кривая какая-то! Опять кто-то начудил.
В бане, фыркая и кривляясь, облились водой с ледышками. Дома, не шумя, - не полагается будить других до звонка, - оделись, вышли наружу.
– Ты, что ль, Коля, слазаешь?
– Нук что ж.
Полез, хватаясь голыми пальцами за сучья. Хорошо - фррр!
– лазать морозным утром по деревьям. В небе голубела еще далекая весна, зимняя заря матово стелилась по снегам.
– Эй, Сережкаааа!..
– Чтооо?
– Какой шут тут хозяйничааал?.. Дерево-то, ведь, не то...
– Кааак не то? И верно не то.
– Одного изолятора нееет...
– А гдееее ж он?
– А шууут его знааа-ет...
Коля слез с дерева:
– Проволока запутана, изоляция неполная, чудеса в решете, да и только.
– Что ж, давай чинить.
– Успеем до чаю-то?
– Мы, да не успеем? Эх, ты!..
– А изолятор?
– Башка! Ведь, можно не кольцо и даже не стекло! А хочешь стеклянный, битых стекляшек навяжем.
– И верно! Да тут хоть все черти соединись и пакости, - все одно вгвоздим антенну... Ты у меня, Сережка, ум-наааай.
– Главное дело, Шкраб не узнает и злиться не будет.
– Давай.
– Понес.
И - на Колиных плечах, - рысью, рысью, рысью, - Сережка торжественно в'ехал в дом.
Март 1923 г.