Крутой поворот (Повести, рассказ)

–  Нет, - отчужденно ответил Мокригин.

–  А у вас есть родные?

–  Какое это имеет значение? Вы ведь хотели узнать о Зотове, а не обо мне?

–  Простите, если задал неприятный вопрос, - дружелюбно сказал Игорь Васильевич.
– Я не хотел вас обидеть.

Бухгалтер смотрел на Корнилова с ненавистью.

–  Да, да! Нет у меня родных! Не знал никогда о них и знать не хочу!

–  А друзья?

–  Что вы ко мне в душу лезете?

«Одиночество, одиночество его мучает!» - подумал Корнилов.

–  А зачем Зотов убил сына?

–  Откуда я знаю?
– закричал бухгалтер. Веко на правом глазу у него задергалось. От его несокрушимого спокойствия не осталось и следа.

– Что вы не даете покоя старику? Он умер! Умер! И никто не узнает, зачем он убил сына.

Корнилов подождал, пока бухгалтер успокоится, и примирительно сказал:

–  Ладно, оставим в покое Зотова, начнем с другой стороны…

Он достал из папки стопку бумаги, авторучку. И вдруг почувствовал, как напрягся Мокригин. Лицо у него стало каменным, только зрачки еще больше сузились.

–  Григорий Иванович, - сказал Корнилов.
– У меня есть поручение следователя допросить вас по делу об убийстве Тельмана Алексеева. По вновь открывшимся обстоятельствам…

Мокригин молчал.

–  Когда вы виделись с Зотовым в последний раз?

–  Пятого января… На день рождения он ко мне приезжал.

–  А вы?

–  Что я?
– не понял бухгалтер.

–  Вы когда у него были? У Зотова.

–  Сразу после Нового года. Съездил, по хозяйству помог.

–  Как вы праздновали день рождения? Много было гостей?

–  Нет, никого не было, кроме Коли. Посидели в ресторане - и домой.

–  В каком ресторане?

Мокригин осклабился:

–  И этим интересуетесь? В «Радуге».

–  Где вы были тринадцатого января с часу дня и до двенадцати?

–  Ездил в Ленинград, - нехотя процедил Мокригин.
– На электричке в тринадцать тридцать.

–  Расскажите мне последовательно, где вы были в Ленинграде?

Бухгалтер недобро усмехнулся:

–  Если это так необходимо… Попробую вспомнить.
– И начал перечислять магазины. Он врал умно, с оглядкой. Корнилов мысленно проследил его путь по городу - все магазины выстраивались по маршруту третьего трамвая.

–  Ни один из этих магазинов не был закрыт на переучет?
– Корнилов заметил, как на скулах Мокригина вздулись желваки.

–  Нет, на переучет закрыты не были, - медленно ответил он.
– Правда, в каком-то из них отдел не работал… Только не помню в каком.

«Интересно, почему Мокригин не спрашивает меня, для чего этот допрос и в чем он провинился?
– подумал Корнилов.
– Хочет показать свое безразличие».

–  Вы что-нибудь купили себе?

–  Нет. Искал пальто на меховой подкладке, да не повезло…

«Еще бы! Такое пальто и летом по большому блату не достанешь. А уж то, что его зимой в магазинах не бывает, в этом-то, голубчик, ты уверен. Беспроигрышно играешь».

–  Значит, ничего не купили?

–  Ничего.

–  Когда вы приехали в Ленинград, какая там была погода?

–  Пасмурно. Снежок шел, - сказал Мокригин, и Корнилов вдруг увидел, как его лоб внезапно покрылся мелкими капельками пота. Бухгалтер заерзал, стал вдруг перекладывать с места на место бумаги, лежавшие перед ним на столе.

Корнилов помнил, что по сводке метеобюро пасмурная погода со снегом была на Мшинской, а в Ленинграде днем было ясно. Светило солнце. Он почувствовал резкий запах мужского пота и непроизвольно поморщился.

–  Григорий Иванович, а когда вы уезжали из Ленинграда? Время? Погода?

–  Не помню, - отрывисто бросил Мокригин. Похоже, что нервы у него совсем сдали.

–  Когда пришли домой?

–  В двенадцать.

–  Это вы на фото?
– Корнилов вынул из кармана фотографию Мокригина, которую по его просьбе сделали гатчинские оперативники.

–  А вы что, не видите?
– огрызнулся бухгалтер.
– И что это за допрос?! Я в чем-то виноват? Вы даже не потрудились мне объяснить!

–  Служащие станции Мшинская, Григорий Иванович, опознали в этом мужчине пассажира, который сошел с трехчасового поезда и направился по лесной тропе в сторону деревни Владычкино…

–  Я был в Ленинграде, - упрямо сказал бухгалтер.

–  С этого же поезда сошел и Алексеев, - продолжал Корнилов.
– У него были лыжи. Он ушел вперед, но на одной сломалось крепление.
– Мокригин уже не мог справиться с собой, лицо его перекосила какая-то странная гримаса. Он весь подался к Корнилову, впился в него взглядом.
– Да, забыл одну деталь - у Тельмана Алексеева была такая же шапка, как у вас.
– Он повернулся к вешалке, на которой висели пальто и рыжая мохнатая шапка бухгалтера. И тут его обожгла шальная мысль: «А не бухгалтеру ли предназначалась пуля? Ведь у него и у художника не только шапки похожие. И фигуры тоже одинаковые. Оба широкоплечие, высокие…»

Мокригин молчал.

Тогда Корнилов наклонился к нему и сказал, положив свою руку на руку бухгалтера:

–  А ведь это вам приготовил старик пулю, Григорий Иванович. За что?

Мокригин резко вскочил, уронил стул. Несколько секунд он молча смотрел на Корнилова, словно не зная, что предпринять, а потом вдруг громко, горячечно зашептал:

–  Не докажете, не докажете! Не мог он в меня. У него и был-то один друг на свете - Гриша Мокригин! Один! Все от него отвернулись, все! И Тельман этот тридцать лет не знался, а тут нате, поперся к папочке. Кому он нужен, Павлик Морозов! Говорил я деду: доживай свой век без чистеньких. Не послушал - умереть ему прощеным захотелось! Тьфу!
– Мокригин плюнул и, будто опомнившись, спросил, пристально глядя в глаза Корнилову: - А я-то, я в чем виноват, товарищ хороший? Мне-то вы зачем о прошлом напоминаете? Мало ли в кого стрелял старик. Он и расчелся. Не я ведь стрелял!
– И снова закричал: - Что вы мне душу терзаете, все старых грехов забыть не можете? Вам дай волю - клеймо бы на лбу выжгли!

Дверь в комнату приоткрылась, и заглянула испуганная женщина. Мокригин посмотрел на нее со злостью, и женщина моментально исчезла.

–  Вы садитесь, - спокойно, но настойчиво попросил Корнилов. Так мучивший его все последние дни вопрос, зачем убил старый лесник своего сына, перестал быть вопросом.
– Я не о старом пришел напоминать.
– Мокригин сел. Веко у него все дергалось, а руки не находили покоя. Он хватался то за лицо, то за шею.
– Дело ведь вот в чем, Григорий Иванович: бросили вы Тельмана Алексеева в беспомощном состоянии. Умирать в лесу. А его спасти можно было, если бы вы сходили за помощью.

–  Мертвый он был, мертвый, - упавшим голосом пробормотал бухгалтер.
– Старик без промаха бил.
– Мокригина передернуло, словно от холода.

–  Экспертиза свидетельствует - несколько часов жил. Вот за это преступление вам отвечать придется. Оно доказуемо…

–  Мертвый он был, - опять сказал Мокригин. Вид у него был затравленный.

«Опытный дядя, - думал Корнилов, разглядывая бухгалтера, - а нервишки подводят. Эк он распсиховался, когда я сказал, что пуля ему предназначалась!» И быстро спросил еще раз: