Крутой поворот (Повести, рассказ)

Но уходить ему почему-то не хотелось. Хозяин - слепой профессор математики, просторная, с высокими потолками комната, вся обитая тесом, заставленная стеллажами с книгами, пишущая машинка на маленьком столике - все это было так необычно, требовало разъяснения.

–  Жаль Наталью Николаевну, - сказал Кононов.
– Правда, и с мужем ей несладко приходилось.

–  Они ссорились?

–  Да нет, наверное… - в голосе Егора Алексеевича сквозило сомнение.
– Может быть, я излишне субъективен. То есть несомненно субъективен. Но Юрий Максимович меня постоянно раздражал. В те редкие минуты, когда нам приходилось общаться.

–  Чем же?

–  Трудно даже определить чем. Скорее всего приблизительностью своих суждений. Непонятно?

Корнилов обратил внимание на то, как говорит Кононов, - голос у него был удивительно красивый, бархатный. Таким голосом он, наверное, хорошо умел убеждать студентов. И никакой жестикуляции. Руки спокойно лежали на столе.

–  Он жил понаслышке, - продолжал Кононов.
– Там услышит, тут услышит. Поэтому все, о чем он говорил, страдало приблизительностью. Даже то, что он видел сам, в его пересказе почему-то искажалось. Он всегда чуть подыгрывал собеседнику, а это неприятно. Не правда ли?

–  Да, да, - согласился Корнилов.

–  Никогда не знаешь, что же думает человек на самом деле.
– Кононов помолчал, обратив свое широкое лицо с большим лбом к подполковнику, словно хотел разгадать, действительно ли разделяет собеседник его суждения. Наконец заговорил снова: - Но самая большая его беда - Юрий Максимович жил в постоянной суете, насколько я могу судить… Он постоянно чего-то добивался, чего-то хотел. Перейти на другое судно, стать капитаном, купить новую машину, достать старинный камин для дачи. Так же нельзя жить! Это самоубийство. Смешно думать, что все желания исполнятся, - такого времени никогда не наступит. Я как-то процитировал Юре Эпикура: «Если ты хочешь сделать Пифокла богатым, нужно не прибавлять ему денег, а убавлять его желания». Посмеялся… Но ведь мы примеряем мудрые мысли древних не к себе, а к нашим знакомым… Вы, наверное, удивлены, что я про покойника так говорю! Я ж математик. Я люблю точность.

–  Егор Алексеевич, один вопрос, не относящийся к делу, - сказал Корнилов.
– Вы математикой с детства увлекаетесь?

–  Нет, товарищ. Я к ней, родимой, не сразу пришел. Мечтал, между прочим, сыщиком стать. Ходить вот как вы, в сложности жизни разбираться. И еще была у меня задумка… - Он улыбнулся чуть-чуть смущенно.
– Да, собственно, не только была. Вы о письмах Наталии Пушкиной слышали?

–  Слышал, - ответил Корнилов.
– Они во время революции пропали и до сих пор не найдены.

–  Они пропали значительно позже. В двадцать втором году. Из Румянцевского музея в Москве. Очень загадочная история! Их готовили к печати, и вдруг… И еще кое-что интересное пропало. Был случай, когда там сторожа закололи кинжалом… Вот бы вы взялись расследовать, а?
– горячо проговорил Кононов.
– Вам поколения людей спасибо сказали бы. Я бы с вашим начальством поговорил, чтобы все официально… Меня послушают! Я почетный член пяти академий.
– Он добродушно засмеялся.

–  Это интересно, - загораясь, отозвался Игорь Васильевич.
– Очень заманчиво. Но ведь то Москва. Не будут же они ленинградцев приглашать.

–  А вы им подскажите. Пусть они займутся. Дело-то святое - неважно кто распутает. Эх, был бы я сыщик, - вздохнул профессор.
– Или вот убийство, Пушкина! Не верю всем версиям, вместе взятым. Там посерьезнее дела. Он ведь историей Пугачева в последнее время занимался. Только ему одному разрешили в архивах копаться. Нашел, наверное, Александр Сергеевич в этих архивах чего-то взрывоопасное. Ох, нашел! Ну да ладно, заговорил я вас. Чувствую, что по возрасту мы близки. Сколько вам?

–  Сорок девять.

–  А мне сорок восемь… Я когда зрение потерял, мир мой сузился. Многое стало недоступным, и вот повезло, проявилась склонность к математике. Как говорят нынче, доминанта прорезалась.

Игорь Васильевич поднялся, стал прощаться.

–  Найдете выход? А то я сыновей позову.

–  Найду, найду, - отозвался Корнилов.
– Спасибо вам. Извините за беспокойство.

–  Наталье Николаевне пенсию назначат?
– спросил Кононов. И сам себе ответил: - Нет, наверное. Она же служит. А вы, Игорь Васильевич, если в этих краях будете - милости прошу. Поговорим о том о сем. Ко мне интересные люди захаживают. В шахматы вы играете?

–  Играю, - подполковник улыбнулся, - люблю эту работу.

–  Ну вот и посидим, - обрадовался Кононов.
– Заходите. А зимой я в городе. В академическом доме имею честь жить, на набережной Лейтенанта Шмидта. Там вам каждый скажет.
– Он протянул Корнилову огромную ручищу и осторожно пожал протянутую подполковником.

–  Да, - вдруг словно что-то вспомнив, оказал профессор и нахмурился.
– А все-таки жаль Юрия Максимовича. Кажется, только что сидел здесь человек, печатал на машинке… - Он сделал слабый взмах в сторону маленького столика, на котором стояла пишущая машинка.

–  Он печатал на вашей машинке?
– насторожился Корнилов.

–  Да. Заходил, наверное, неделю тому назад. Что-то ему срочно нужно было напечатать.

–  А кто обычно печатает у вас?
– спросил подполковник.

–  Жена.

–  Когда она печатала в последний раз?

Кононов улыбнулся. Пробормотал:

–  Понимаю, понимаю… После Юрия Максимовича она не печатала ни разу. Вы это хотели узнать?

–  Да, Егор Алексеевич. Если вы позволите…

–  Конечно. Может быть, что-то интересное для вас…

Корнилов осторожно отстучал на листке бумаги несколько фраз, положил его в карман вместе с листом копирки и, еще раз пожав руку хозяину, вышел.

«Сколько интересных людей встречается нам в жизни, - думал он, проходя через просторные сени.
– Зря все-таки пишут, что мы с одним лишь сбродом возимся. Нет, братцы! Какая в этом Кононове внутренняя сила чувствуется. Человечище! И сколько таких хороших, честных людей повстречаешь за свой век! И у каждого чему-нибудь научишься. И будешь их помнить всю жизнь».

Бугаев и эксперт уже поджидали его, медленно прохаживаясь по дороге вдоль палисадника.

–  Ничего интересного, Игорь Васильевич, - Семен был явно удручен.
– Мы все окрестные дачи обошли. Никто ничего не знает, посторонних людей тут шляется - дай боже! А у вас?
– спросил он уныло.
– Засиделись вы там. Чаи небось распивали?

–  Морс из шиповника пил, - ответил подполковник.
– И общался с приличными людьми. Что-то подозрительно мне, Семен, твое настроение. Давай-ка быстро к тому лесочку. Ходите тут как неприкаянные, а по этой дороге, может быть, преступник прогуливался.