Кружева лабиринта

«Д. Ньюману,

Сатис-авеню д. 63

Ситтингборн, Великобритания»

Охваченная волнением, я едва проглотила комок: письмо нагрянуло из прошлого и было адресовано покойному доктору Ньюману. Я покосилась на зловещий особняк, видимый через ветки деревьев, и начала прикидывать, что могло таиться в глубине конверта: любовное письмо, затерявшееся во времени? Или одна из угроз жителей города в письменном виде? На том мои предположения иссякли не только силой воображения, но и задорным голосом Клерка Митча позади меня.

– Кстати, Эшли уже давно в школе. Наверно, заняла тебе место за партой!

– Очень мило с её стороны, – улыбнулась я.

Вышел отец, и я спрятала конверт в кармане куртки. Они обменялись рукопожатием и жалобами на ночные неприятности, и минутой позже отец выехал из гаража. Я села в машину сама не своя. Касаясь пальцами запечатанного конверта, мне не терпелось добраться до школы и вскрыть его.

Школа на Брюэри-роуд затерялась между домами из красного кирпича и заключалась в круг высоким железным забором. Ещё подойдя к багряным воротам стало понятно, что это обитель, в которой затевалась борьба святых начал и богохульства. Возле исписанных краской ворот, пестрящих надписью: «СВЕРГНЕМ DEVIL¹», стоял тучный ученик неприятной наружности с больным видом и большими щеками, провисающими чуть ли не до плеч. Он лениво макал кисточку в банку черной краски, чтобы избавить сталь от надписи вандалов. Не подавая вида озадаченности, я повернулась к отцу, который с тревогой наблюдал за размеренными движениями скользящей кисти.

– Ты уверена, что мне не стоит поприсутствовать на занятии? – нахмурившись, уточнил он.

– Нет, пап, со знаниями я сама справлюсь.

– Ну хорошо, – отец поцеловал меня в лоб. – Удачи в школе!

Я проводила его взглядом чисто из сентиментальности, которая, надо полагать, облегчит переживания отца за мой первый учебный день. Он сел в машину, когда сзади подошла Эшли Митч. Она выглядела с точностью как накануне, только взволнованней и в более опрятной форме.

– Пойдём скорей, а то опоздаем, – сказала Эшли, оглядев ученика у ворот с таким аскетичным равнодушием, что могло показаться, подобное явление непристойности здесь привычное, как обряд жертвоприношения у племен майя.

Мы двинулись к дверям, минуя школьную площадку с левой стороны и несколько кустарников в стиле криворукого топиария.

– Как думаешь, что означает надпись на вратах? – спросила я.

– Иносказание. Так поступают трусы, трепещущие перед Ферару – оставляют свои мелкие угрозы. А воевать в открытую у них кишечник не позволяет.

– В каком смысле? – я поглядела на Эшли, а она натянуто усмехнулась.

– В таком что кишка у них тонка! Подобные казусы случаются в школе слишком часто. Директор, он же мистер Хопс, повсюду держит шпионов. От него ничего не ускользает, потому виновники объявляются на следующий день и несут заслуженную кару, – немного помолчав, она изрекла совет. – Если хочешь прижиться в классе – придётся отвоевать место фаворитки у Молли Клифтон и её шайки. В противном случае год здесь покажется тебе днями в психушке Ньюмана.

Я сжала в руке конверт с возмутительной мыслью скорее избавиться от компании Эшли. Для начала мне хотелось прочесть письмо без посторонних и только потом вынести сенсацию на людские пересуды.

– Столько разговоров вокруг этой Молли, – высказалась я. – Кто она вообще такая?

Слегка покраснев, Эшли пояснила, что Молли поддерживает в классе неоспоримый авторитет. Её отец – Джошуа Клифтон – суровой учредитель порядка усердно добивался места старшего инспектора и теперь, получив его за какую-то заслугу перед комиссаром, охраняет его свирепостью Цербера перед вратами в ад. Её мать – Ванесса Клифтон – который год трудится в издательстве «Old times» и несколько раз удостаивались чести быть напечатанной в журнале «Inferno», где её лестный отзыв о слаженной работе полиции вдохновлял старшего инспектора на подвиги. Также она неоднократно поднимала вопрос о необходимости избавить город от особняка Ньюмана, а на месте здания построить резиденцию известных литераторов. Пожалуй, она была единственной леди, неробеющей перед давним проклятием дома, но несмотря на отважность амазонки в твёрдом её нраве сторонников у неё насчитывались ничтожные единицы.

Эшли прервалась, когда мы зашли в довольно мрачное здание с оштукатуренными серыми стенами, и в начале коридора нас обогнали две крайне неприятные с виду особы.

– Это Марта Фанего и Шейли Райс, – кивнула им вслед Эшли, и я проследила за её взглядом.

Ту, что Эшли назвала Мартой, несложно было различать в толпе. Она обладала высоким ростом и достаточно мощными бёдрами, не говоря уже о плечах. Ее крупный нос плавно переходил к пышным губам, а в мужеподобных чертах круглого лица виделась героическая отвага. Она была уроженкой испанского муниципалитета Кармоны и хвастала тем, что знает в совершенстве три иностранных языка. Семья Фанего перебралась в Великобританию, когда бизнес главы семейства пришёл на спад, и там, в Испании его не ожидало ничего, кроме тюрьмы за махинации. В Ситтингборне отец Марты держал магазин автозапчастей и прослыл невероятным авантюристом, который за лишний цент удавится, не задумываясь. Мать Марты относилась к тем кругам аристократичного общества, которые без помощи многочисленной прислуги не заваривают себе даже чай. Они наняли горничную, и отец Марты долгое время бастовал против подобной роскоши, заявляя, что та обходится им, как вода Египту, но непоколебимость матери семейства не знала себе равных. В отличии от матери Марта имела весьма покладистый характер и всячески старалась походить на Молли, хотя первоочередно после переезда у неё завязалась дружба с темнокожей Шейли, которая три года назад прибыла из районов Чикаго с тихой неприметной семьей. Шейли предпочитала собирать волосы в два тугих хвоста на макушке и не сильно уступала по росту предыдущей, а кроме того, выглядела на пять лет старше своих шестнадцати. Красота не ходила в её достоинствах, поскольку крупная челюсть, смело выступающая вперёд, ужасно портила гармонию широко распахнутых глаз и довольно аккуратного носа. Шейли славилась метким ударом в бейсболе, и ходили слухи, что она в считанные секунды могла положить на лопатки любого мальчишку из школы, которые вообще считали разумным не иметь никаких дел с этими тремя, в первую очередь потому, что отец Молли – офицер полиции.

– Рекомендую держаться от них подальше, – в завершение рассказа сказала Эшли. – Они на многое горазды!

Прозвенел звонок, волной разносящий по оживленному коридору призыв занять места в аудиториях. Учителя ещё не было, когда мы прошлепали в кабинет с двадцатью тремя охотниками до знаний. Словно по игровому полю согласно отработанным позициям в шахматах ученики разбрелись по кабинету, прежде всего занимая последние ряды, и развлекали себя игрой в нарды, а ученицы кучками обособились возле окна и второго ряда, где все, в том числе Шейли и Марта, с замиранием слушали стройную грациозную особу, одежды которой на фоне остальных выглядела как нельзя выгодно. Наше присутствие отвлекло их от этой особы, и та, не скрывая недовольства, высокомерно повернулась к нам. Её белокурые волосы переливались жемчугом, а голубые глаза теснили злобой. Вся захватывающая храбрость Эшли куда-то испарилась, она робко засеменила к первой парте и села, доставая необходимое для урока. Я последовала за ней, догадываясь, что та белокурая особа и есть Молли Клифтон.

– Эй, Митч, – с открытым пренебрежением воскликнула мисс Клифтон. – Почему не здороваешься? Обзавелась новой подругой и на старых наплевать?

– Привет, Молли, – выдавила Эшли и, опустив глаза, нервно распахнула учебник.

– Надеюсь, на этот раз не будет осечек в решении самостоятельной работы? – добавила Молли, подойдя к нашей парте.

– Не будет, – чуть слышно ответила Эшли.

– Что ты там бубнишь себе под нос? – с презрением выдавила Молли, поглядев на меня, а затем снова на Эшли.

– Не будет, обещаю! – чуть ли не взмолилась Эшли.

Я подивилась, с каким упоением затихли окружающие даже на задних партах, и до конца было не понятно, что они испытывали к ней: великое почтение или невообразимый страх. С виду она располагала внешностью отличницы, агрессивной лишь до оценок, не более. У неё был мелодичный голос, не внушающий плохого, а также миловидные черты дочерей богатеньких нуворишей или банкиров. Школа на Брюэри-роуд не являлась престижем тех районов Ситтингборна, стало быть, для людей с утонченными вкусами и немалым состоянием есть выбор куда лучше. Однако определяющим достоинством этой школы являлась её малочисленность, потому здесь было легче наводить порядки, чем в престижных школах, где таких, как Молли, предостаточно на каждом углу. В первые моменты я не испытала к Молли неприязни или наоборот – ярой дружеской симпатии, скорее, она породила во мне пустой интерес, вызванный лишь опередившей её саму репутацией из уст Эшли Митч.

Молли вернулась к своей парте, когда вошёл учитель математики – Эдвард Прескотт – коротконогий щуплый старичок с огромной плешью на макушке и очками во всё лицо. Серый костюм, обладающий всеми качествами вчерашнего платья Эшли, сидел на нем мешком. Казалось, изношенному пиджаку было не за что зацепиться, поскольку короткие плечи мистера Прескотта чуть ли не проваливались в грудную клетку. Я поняла, что учитель прикован к пагубной привычке. О том нагло твердила пожелтевшая кожа скрюченных от старости пальцев: указательного и среднего, а кроме того за ним тянулся шлейф сигаретного дыма. Он положил на стол блокнот, учебники, оглядел класс и вспомнил, что появилась новая ученица. У него была нарушена артикуляция, и каждое сказанное им слово больше напоминало уставший лепет пьяницы. Не располагая ни даром красноречия, ни желанием выглядеть душевным, он довольно сухо представил меня остальным, и вскоре началось скучное утомительное занятие. Я елозила на стуле, выжидая момент улизнуть из кабинета, чтобы наконец утолить взыгравшее любопытство. Когда мистер Прескотт закончил лекцию и приступил к новой теме, я попросилась выйти. Его изрядно разозлило, что я прервала его на слове «интеграл», которое удавалось ему меньше всего. Но всё же, сдержав порыв гнева, явно выраженный на его непривлекательном лице ярким румянцем, он молча указал на дверь, и я быстро покинула класс.

В коридоре бродила временная тишина. Я пролетела несколько кабинетов и очутилась в западном крыле, где находился туалет. Закрывшись в кабинке, я достала конверт и бросилась читать. На удивление, содержимое письма имело далёкие представления о личной переписке и состояло из нескольких печатных листов, где прописывались немалые финансовые счета, словом – таблицы из голых цифр, а в конце страница с перечислением названий пород кошек двух-трех месяцев от роду. Ничего не понимая, я сунула письмо обратно в карман и вернулась в кабинет.