Крылатая гвардия. «Есть упоение в бою!»
Шрифт:
Из атаки мы выходим вверх над «юнкерсами» – мимо пары «мессеров», что сопровождает вторую девятку бомберов.
Тернюк с Карповым бросаются к нам на помощь. Сейчас во что бы то ни стало надо прорываться к «лапотникам»: они вот-вот начнут бомбить наземные войска. Истребители противника, понимая это, лихо атакуют, сковывая нашу группу боем. Это-то не страшно! Мы боимся другого – «юнкерсы» уйдут…
Спина у меня взмокла, по лицу – пот в три ручья. И не столько от напряжения в бою – к этому я давно привык, – беспрерывно гложет мысль: задержать, не пропустить, успеть нарушить строй гитлеровских бомбардировщиков.
– Евстигнеев! «Яки» подходят. Они займутся «юнкерсами»,
– Ура «якам»!
Да, пришли они, наши друзья, наши собратья. Не будь «Яковлевых», трудно сказать, чем бы все кончилось. Передаю по радио своим ребятам:
– Орлы, слышали?! Бьем «худых»!
Силы словно удесятерились. А «шмиттам» было не до «Яковлевых»: десятка красноносых Ла-5 наседала на них. На высоте от полутора до двух с половиной тысяч метров кружилось более двух десяткой истребителей. Амелин с Жигуленковым и братьями Колесниковыми держатся с превышением, они не дают «мессам» подняться вверх. И противник уходит к нашей шестерке, в эту свалку, где даже очередь выпустить мудрено – прошьешь не только чужого, но и своего. Не стреляют и фашисты – по этой же самой причине. Самолеты в воздухе напоминали быстро изменяющуюся гигантскую спираль – все так стремительно и нестойко в этой необычной круговерти…
В поле моего зрения иногда попадают шлейфы дыма горящих бомбардировщиков врага, белые купола парашютов – это работают «яковлевцы».
Вновь с командного пункта тот же голос:
– «Яки», набирайте высоту! Следуйте к «лавочкиным». Они ведут бой с истребителями!
Но помощь нам уже не требуется: «сто девятые» быстро уходят на запад, и я коротко передаю на командный пункт:
– Бой закончен!
Снова оттуда лаконичная команда:
– «Лавочкины» – три, «Яковлевы» – две тысячи метров. Находиться надо мной. Пусть пехота посмотрит на вас…
Да, для наших воинов присутствие советской авиации в небе всегда и моральная поддержка: есть защита сверху, значит, гони фашистов дальше без боязни, что на голову посыплются бомбы.
Боевой порядок восстановлен. Я бесконечно рад – все мои товарищи на месте. Теперь можно осмотреться, перевести дух, ожидая смену. А на смену нам пришла шестерка Ла-5, ведомая Кожедубом. Слышу его спокойный будничный голос:
– Как дела, Кирилл?
Отвечаю коротко, чтоб не засорять эфир, желаю Ивану успеха и беру курс домой. Результатами работы сегодня мы довольны – фашисты потеряли двух «юнкерсов» и трех «мессершмиттов».
Испытав тяжкое бремя воздушных боев, я постоянно и внимательно следил за психофизическим состоянием своих пилотов. Самая большая опасность для бойца таится в безразличии к окружающему, в притуплении его реакции, воли. Бой с противником в таком состоянии заканчивается обычно трагически. И если я замечал у кого-либо из пилотов подобный душевный настрой, то с согласия командира полка направлял его на менее рискованное задание или просто оставлял на аэродроме. Так лучше всем: и сам не погибнет, и группу не подведет.
По-братски внимательно относился к нам начальник штаба полка Я.Е. Белобородов. Человек с большим чувством юмора, веселый, неунывающий, он был старше всех по возрасту, и летчики любили его. Забота начштаба о нас была трогательной. В трудные дни воздушных боев неназойливо, но строго он следил за соблюдением режима отдыха, питания летно-технического состава полка.
У начштаба всегда уйма работы. Бывало, зайдем поздним вечером на КП – Яков Евсеевич там. Перед ним кипа бумаг. Воротник
гимнастерки расстегнут, он что-то быстро пишет, а левой рукой почесывает заросшую густыми волосами грудь. И видно, не без ярости.– А, витязи!.. Входите, входите. С чем пожаловали?
Это его обычное приветствие, к нему все привыкли. И если он встречал нас как-то по-другому, мы знали, что произошло какое-то событие, не предвещающее ничего доброго.
Необычно сложилась биография Белобородова. В двадцатом году Яков Евсеевич участвовал в разгроме банд с громким названием «Голова», отрядов батьки Махно, а годом позже подавлял Кронштадтский мятеж. В 1935 году, тридцатичетырехлетним, вполне уже зрелым человеком, он окончил Качинскую школу пилотов. Но случились какие-то осложнения со здоровьем, и жизнь его не пошла ровной стежкой-дорожкой – пробуксовывала. Ровесники Белобородова командовали уже дивизиями, корпусами, воздушными армиями, а он застрял в штабе полка, и очень надолго…
Мне не раз приходилось слушать на командном пункте его телефонные разговоры с дивизионным начальством. Начштаба полка весьма категорично добивался своего – и, к примеру, на задание уходила не пара, как требовали сверху, а четверка или шестерка истребителей. Обычно это происходило в конце дня, когда летчики буквально никли от усталости.
Положив трубку на аппарат, он смотрел на нас и радостно посмеивался:
– Вот так-то! А то, это самое, лети парой против половины германской авиации…
И, заглядывая в график боеготовых машин, простодушно говаривал:
– Дошло, соколики? Вижу вот у Евстигнеева в строю четыре штыка, а в первой эскадрилье – два.
У Ивана – пара. Забирай всех, Кирилл! Так будет надежнее, веселее. Вылет через пятнадцать минут. По коням!
Как-то Белобородов подсчитывал так со мной наличие исправных машин, и тут на КП зашел Иван Кожедуб.
– Легок на помине… Иван, – обращаюсь я к товарищу. – Рекомендуют пощипать немчуру. У меня звено в готовности. Как ты?
– Я – как штык. Сам идешь?
– В паре с Рыжим. И пара Тернюка.
– Порядок, – удовлетворенно кивает Иван. – Тогда я и Муха с вами.
Доволен и я: лететь на задание с такими бойцами – просто радость!
– Значит, решено, поднимаемся шестеркой. Амелин остается в резерве начштаба…
И вот в районе патрулирования появились шесть «фокке-вульфов». Высота примерно одинаковая, поэтому я делаю попытку затянуть противника на вертикальные маневры. «Фоккеры» стремятся увлечь Ла-5 в глубь своей территории, но им это не удается. Вот так некоторое время прощупываем силы и возможности друг друга. Постепенно активность вражеских истребителей повышается. Сближение на дистанцию огня становится все чаще, но гитлеровцы умело защищаются. Видно, что летчики они бывалые, опытные. Однако осторожничать надоедает, и Кожедуб не выдерживает первым:
– Кирилл, врежем?!
– Я – за! – летит в эфир мой незамедлительный возглас.
«Лавочкины» закружились с еще большей энергией. Радиусы атак становятся минимальными, от перегрузок темнеет в глазах, и немцы, не выдержав предложенного темпа боя, уходят восвояси.
Мы по-прежнему барражируем над своими войсками, зорко следим, не появятся ли вновь вражеские самолеты. Но их нет.
Пара Кожедуб – Мухин органически влилась в четверку моей эскадрильи – будто мы век вместе летали! А в этом бою мне особенно понравился Мухин. Летчик не просто тащился за своим ведущим, а мастерски маневрировал с учетом возможных действий противника: как только «фоккер» приближался к Ивану, на его пути ложилась трасса огня от машины Мухина – и фашисту не до атаки.