Крым-2. Остров Головорезов

— Пошта, ты чего творишь? — заорал на него Индекс, — Ты что, эту гниду пожалел?

— Нет, мне его абсолютно не жалко, — спокойно ответил По­шта. — Но ты не должен его убивать. Мы листоноши, мы спасаем людей, я не стреляем им в спину.

— С ума сошел? Отойди! — ярился за пультом Индекс. — Он же уйдет!..

— Нет, не уйдет, — все так же спокойным тоном возразил Пошта.

Лысый изобретатель не придумал ничего лучше, как попытаться спрятаться среди браминов. Он бежал из последних сил, втянув голову в плечи и не оглядываясь. Лишь за несколько метров до сбив­шихся в кучу браминов он понял, какую он совершил ошибку.

Хоть и лишенные интеллекта, двухголовые животные смогли опознать в лысом двуногом своего мучителя. Но может быть, они просто были взвинчены до предела и поступили бы так с любым, кто рискнул приблизиться к ним в этот момент.

Сразу три двухголовых самца бросились на лысого, поочередно тараня тщедушное тело изобретателя и подбрасывая его в воздух при помощи острых рогов. Минуту брамины буквально не давали ему коснуться земли, перебрасывая лысого, словно волейболисты мяч.Наконец, изобретатель грохнулся оземь, словно поломанная куш. Но и этого браминам показалось мало. Они ещё долго топ­тались на теле своего мучителя, буквально втаптывая его в грязь.

— Вот и высшая справедливость в действии, — пробормотал Штемпель, глядя на кровавое месиво под копытами разъяренных животных. После чего обернулся к новобранцам и скомандовал. — Возвращаемся в лагерь. По дороге назад подберем Бандерольку и раненого. До тех пор за браминами будет следить Индекс.

— Почему я? — обиженно взвыл Индекс.

— Потому что направил оружие на своего брата по клану. Когда прибудут ребята из подкрепления, дождитесь пока брамины успо­коятся, и отгоните стадо в Джанкой. Но только когда они успоко­ятся! Иначе ты видел, что будет.

— Есть, — уныло ответил провинившийся.

— А что с этой штукой делать будем? — Пошта кивнул на ма­шину с излучателем. Штемпель немного подумал, после чего до­стал из седельной сумки пару гранат Ф1 и протянул их юному листоноше.

— Конечно, Филателист моего решения не одобрит, но поймет. Отгони эту дрянь подальше и взорви к чертовой матери.

— Но как же... — опешил Пошта. Остальные новобранцы также посмотрели на командира с недоумением, — Это же новая техно­логия! Её можно использовать во благо...

— Поверьте мне, ребята, далеко не все технологии идут во благо человечеству. Из-за подобных изобретений наш мир и оказался в этой помойке, которую вы привыкли называть жизнью. Надеюсь, Пошта, когда-нибудь ты это поймешь.

Новобранцы поспешили выполнить поручения своего коман­дира. Поглощенные своими делами, листоноши не заметили, как в отдалении появилась одинокая фигура. Человек, задрапирован­ный черной тканью, чье лицо скрывала украшенная затейливой чеканкой серебряная маска, наблюдал за листоншами через мощ­ный бинокль военного образца.

Человек в маске что-то бормотал себе под нос и переводил оку­ляры с одного новобранца на другого. Глядя на то, как они уни­чтожили автомобиль с излучателем, наблюдатель расхохотался. Его смех, приглушенный маской, больше напоминал глухую бара­банную дробь.

— Ваше время ещё не пришло, листоноши. Но мы ещё встре­тимся.

Глава 9. КРАБИЙ ГОН

От Феодосии до Керчи по трассе — чуть меньше ста киломе­тров. Для пешехода — огромное расстояние, на переделанном же безумным ученым Уткиным «Мародере», делающем по тридцатке в час, его можно преодолеть очень быстро. Точнее, можно было бы преодолеть, сохранись трасса и не встречайся по пути неприятных и неизбежных неожиданностей.

Первая часть пути шла вдоль моря — из Феодосии в сторону Берегового.

Город прощался с листоношами и примкнувшим к ним севасто­польцем, будто с дальними и нелюбимыми родственниками — с молчаливым облегчением. Никто не вышел из домов, никто не по­любопытствовал, кто же тут рассекает на громогласном джипе, еще и дымящем, как «буржуйка», даже ограбить не попытались. Шоссе шло вдоль моря. По левую руку тянулись невысокие сопки, покрытые выжженной жесткой травой.

Бандерольке нравились эти места.

На уроках истории, обязательных для каждого листоноши, она усвоила: Феодосия — один из древнейших городов Крыма, грецкая колония. Был такой народ — грецки, разводили орехи, жали из них масло и торговали по всей Европе. Кажется, гречку тоже они культивировали. Как бы то ни было, зажиточные купцы основали в Кры­му поселение — Феодосию. Кажется, ссылали туда собственных ха­нов, проигравших на Олий-Пильских играх. Про игры Бандеролька запомнила потому, как видела в них пример мудрости древних: вме­сто того, чтобы устраивать Катастрофу или идти рать на рать, грецки выставляли собственных ханов и просто влиятельных людей на соревнования. Метали пушечные ядра, кидались копьями и, кажет­ся, бегали на высоких, как табуретки, сандалиях. Проигравший от­правлялся в Феодосию, бывшую тогда городом северным — то ли относительно грецкой метрополии, то ли потому, что климат был не­ласков, только-только закончился ледниковый период.

В Феодосии ханы дичали и начинали промышлять морским разбоем. А еще писали стихи. Бандерольке запали в душу строки одного из ссыльных:

Скоро осень, все изменится в округе… Смена красок этих сладостнее, Постум, Чем наряда перемена у подруги…

Так обращался неизвестный хан к своей подруге-листоноше, по имени видно. И еще ниже тот же хан жаловался, упрекая девушку по имени Постум в корыстолюбии:

Протекаю, говоришь? Но где же лужа? Чтобы лужу оставлял я, не бывало. Вот найдешь себе какого-нибудь мужа, Он и будет протекать на одеяло!

На этом месте Бандеролька всегда сочувствовала древней коллеге Постум. Надо же было найти себе такого! И нытик, и еще вдобавок хан в отставке. Наверняка гарем мечтал завести, и чтобы его еще и обеспечивали.

Как бы то ни было, в окрестностях Феодосии прямо чувство­вался грецкий дух.

По сглаженным ветром холмам наверняка бродили печальные из­гнанники, призывая вдохновение и любуясь Черным морем — Пон­тами. как они его называли, намекая на непростой характер водоема. Здесь было удивительно спокойно и вместе с тем печально. Яркое солнце, гладкое (стоял штиль) темно-синее море, полоска галечного пляжа (среди обычных камешков попадались сердолики и халцедо­ны, а еще яшма и агаты, из которых местные умельцы делали колеч­ки и серьги) — все было не только безлюдно, но и безжизненно.