Крым-2. Остров Головорезов

— Вот, посмотрите, тушенка! Просрочена всего на четыре года, но банки не вздулись!

— Зараженная, — прокомментировал Иванов.

Второй часовой отмахнулся, взял банку, завороженно повертел

в руках.

«Странно, — подумала Бандеролька. — Атаманша Пеева разгу­ливала по дискотеке без защитного костюма, а эти боятся радиа­ции. Не мутанты?»

— У нас есть не только пища, — залебезила Бандеролька. — По­нимаю, тушенку нельзя деактивировать, но мы принесли много полезного! Вот, смотрите, одежда, — она вытащила запасные шта­ны Стаса и его же тельняшку.

— А патроны есть? — поинтересовался Иванов.

Вопрос был провокационный. Понятно, что мирные торговцы не ходят без оружия, но покажи патроны — обыска не избежать. Бандеролька замялась было, и тут ее осенило.

Бандеролька замялась было, и тут ее осенило.

В каменоломнях темно. Наверняка освещают чем могут: кар­бидными лампами, свечами, факелами.

— Вот! Специально для вас! — она вытащила фонарик.

Часовые уставились с недоумением.

Фонарик был не старый, а сделанный в мастерских Джанкоя. Он не требовал батарейки: для того, чтобы светилась лампочка, до­статочно было сжимать и разжимать рукоятку. Мастера называли свое создание «динамой».

Бандеролька нажала на ручку, в фонарике что-то зажужжало, и лампочка загорелась: сперва тускло, потом — ярче. Часовые выпу­чили глаза. Иванов даже ствол опустил.

— Один? — с придыханием поинтересовался он.

— Три, — Бандеролька готова была расстаться не только со сво­им фонариком, но и с фонариками Стаса и Телеграфа. — Редчай­шая вещь из Джанкоя.

— Джанкой. — Иванов подобрался, напрягся и снова прицелил­ся. — И давно ты была в Джанкое, Гривна?

— Давно, еще в марте. Мы с отцом выменяли эти фонарики у листонош и пошли дальше. Покупателя не было до сих пор, но я будто знала, что мы к вам заглянем.

— И листоноши вам ничего не сделали?

— Нет, — удивилась Бандеролька. — Гостеприимные были, как всегда. Мутанты, конечно, но мирные.

Неужели и сюда дошли нереальные слухи о листоношах, якобы нападающих на людей?!

— И с тех пор вы в Джанкое не были? — продолжил допрос до­тошный Иванов.

— Нет, мы по другому маршруту шли. Чаще раза в год мы не возвращаемся, если очень не попросят. Иногда заходим в новое место — вот, как к вам заглянули. А что такое случилось?

— Неужто не знаете? — с издевкой спросил Иванов.

«Пропали, — подумала Бандеролька, — что-то общеизвестное

прошло мимо нас потому, что мы — листоноши».

— Папа болел, — грустно проговорила она, — мы останавлива­лись, лечили его, почти ни с кем не общались, да и мне было не до новостей.

— Чем болел-то? — поинтересовался второй охранник.

— Да лучевухой, наверно, никто нам так и не сказал. Прошло, я не заразилась, но вот язвы остались, и голос у папы пропал.

Часовые переглянулись. От лучевой болезни вообще нет лече­ния, но кто знает, какие формы она может принимать. Живут же люди, та же атаманша, без защиты, и не умирают.

— Скурвились твои листоноши, — сказал второй, безымянный, часовой. — Решили власть над Крымом взять, вот и творят непо­требства.

«А на Казантип все делали вид, что не в курсе, — вспомнила Бандеролька, — интересное кино получается».

— Неужели?! — ахнула она. — Вот сволочи! Так вы фонарики, значит, брать не будете?

— Как — не будем? — поразился Иванов. — Почему это? Вещь хорошая. Возьмем и атаманше один подарим. Еще есть листоношьи штучки?

Бандерольке очень хотелось ответить: есть, и даже две — Банде­ролька и Телеграф, но она сдержалась.

— Листоношьих нет, но есть хороший универсальный нож, — принялась перечислять она, выкладывая «товар», — фляжка, по­ходный котелок, огниво...

Снаряжение часовых заинтересовало. Бандерольке жаль было расставаться с хорошими вещами, но делать нечего. Впрочем, ни­чего на обмен часовые сию секунду предложить не могли, и взды­хали горестно.

— Так впустите? — жалобно спросила Бандеролька. — А я вам — два фонарика. А деньги потом отдадите. Папа очень устал.

Телеграф вспомнил, что он — больной лучевухой торговец Длинный Рубль и очень натурально закашлялся.

— Черт с вами, — решил Иванов, — пойдем, провожу. Дезакти­вацию пройдете, зараженные вещи в камеру спрячете.

Внутри оказалось обыденно.

Бандеролька уже много раз была в пещерах, каменоломнях, бункерах, канализационных ходах и убедилась: все они, в прин­ципе, одинаковы. Разнятся только перекрестки и ходы, где-то все коридоры горизонтальны, а где-то — в несколько уровней и связа­ны шахтами; где-то приходится ползти или идти пригнувшись, а в других — Один, конь Пошты, спокойно проскачет, но общего больше.

Во-первых, под землей всегда тише, чем на поверхности. Мно­гометровая толща камня отделяет идущих (ползущих) по пещере от привычной суеты, от свиста ветра, шелеста листьев, шагов про­хожих, птичьих трелей, голосов людей, лая собак, шороха волн. Во-вторых, под землей пахнет только тем, что ты принес, да еще сыростью. В-третьих, одинаковая температура, здесь нет дня или ночи, нет весны и нет зимней стужи. Здесь вообще нет времени. Ну и, конечно, сама путаница ходов, изгибы и углы, кажущаяся бес­конечность темных коридоров, их повторяемость... Все системы одинаковы.

Аджимушкайские каменоломни, естественно, не были исклю­чением из правил.

После обычной системы очистки и дезактивации Бандеролька с Телеграфом (точнее, Гривна с Длинным Рублем) оказались в центральном коридоре. Такое ощущение, что здесь прошли бои — стены были местами обрушены и заложены известняковой клад­кой, пол — неровный, то вверх, то вниз, исшарканный шагами за десятилетия. Вдоль стен тянулись толстые жилы кабелей и горе­ли редкие светильники — тускло, в половину накала. Проводни­ком выступал уже знакомый листоношам Иванов, без противогаза он оказался мелким, по плечо Бандерольке-Гривне, белобрысым вечным мальчишкой. Ему могло бы быть семнадцать-двадцать, но носогубные складки, красные белки и нос в прожилках, а так же порядком поредевшая шевелюра выдавали мужчину хорошо за тридцать. Плечи у Иванова были узенькими и покатыми, ноги — кривоватыми, и вообще он производил впечатление крепко под­дающего(водка, говорят, от радиации спасает) и нездорового под­земного жителя. Этакая бледная поганка.

Покинув пост, Иванов стал разговорчивым и дружелюбным — наверное, почуял наживу.

— Аджимушкайские каменоломни — мы зовем логово «Мушка­ми» — место легендарное, овеянное славой. Тут сначала просто до­бывали камни, а потом война шла. Вроде, не та, которая перед Ка­тастрофой, а подревнее. Вот и поставили памятник при входе ге­роическим защитникам не помню чего. Какого-то союза или какого-то альянса, что ли. Потом сделали музей, а после мы уже тут заняли. Атаманша с Барином тут организовали все.