Крымские истории

А сейчас – оно остановилось, тяжело, утратив все силы, едва провернуло кровь в жилах и я даже успел подумать:

«Господи, закончи всё в этот миг. Не хочу больше жить и цепляться даже за жизнь. Зачем, коль не стало Её».

Он увидел моё состояние и ласково – дотронулся рукой, в таких же страшных перчатках из холстины, которые я видел в тот единственный день и на Марине, до моего плеча:

– Подожди, мил человек. Это ведь не всё. Из жизни она ушла добровольно, сама на себя руки наложила, когда у неё забрали дочку, которую от тебя родила. Она и не таилась предо мной и прямо сказала, кто отец девочки. Хорошенькая такая, очень на тебя похожа, глаза только Марины. Я её – единственный раз и видел.

Тяжко задышал, с трудом справился с собой и продолжил:

– Только у нас её – сразу забрали. Где она и что с нею – сказать не могу.

Слёзы полились у него из глаз, но он нашёл в себе силы и закончил мысль:

– Я вижу, с совестью ты человек, поэтому – ты уж сам как-то разыщи её, генералу не посмеют перечить и отказать. Вот и Мариночки душа успокоится, если она будет знать, что ваша дочь-то не по приютам мыкает сиротскую долю…

И уже тревожно, с болью добавил:

– Или ты… по-другому, мыслишь поступить? Ты скажи прямо, я уже ко всему привычный, ничему не удивлюсь… Да и право имеешь…

После тяжёлой минуты молчания, когда он сострадательно-участливо, но вместе с тем – и отстранёно смотрел мне в глаза испытующим взглядом, я, опрокинув свой стакан водки в рот, но при этом не почувствовав даже её вкуса, твёрдо ему сказал:

– Ты, отец, не сомневайся, я сделаю всё, но дочь будет со мной. И тебя об этом извещу непременно, ты не волнуйся.

Он так же молча, выплеснул свою кружку водки в рот, разлил остаток – на двоих поровну и сказал:

– Спасибо, сынок. А я и знал, что Мариночка не может – абы с кем связать свою судьбу. Слава Богу, что Господь так распорядился и она узнала, что такое счастье – и женщины любимой, и матери… Она тебе, сынок, верила безоглядно, ты это знай. Я, бывало, напущусь на неё, а она говорит:

«Ты же не знаешь его. Значит, не в его власти меня известить. Если жив – он нас не оставит».

– Это она к тому, что живот уже был виден и как она сияла при этом, вынашивая ребёночка. Это была самая счастливая пора в её жизни.

Плечи его стали содрогаться от рыданий:

– И даже… задумав такое… она, сынок, не попрекала тебя, а всё говорила, что с тобой что-то приключилось страшное, что ты не можешь быть с ней. Но она верила и знала, она мне так и говорила: «Я знаю, я знаю, что как только он сможет – он будет здесь. И не смей ему не верить».

– И я вижу теперь, как она была права, а я её – и корил ещё за всё произошедшее, – и он горько, навзрыд, заплакал.

Мы допили с ним водку и я уехал в Симферополь, остановив попутную машину, уверив этого несчастного, что буду постоянно держать в курсе всех дел, связанных с поиском дочери.

К сёстрам я в этот раз не заезжал.

Не буду описывать всех хождений по инстанциям, но через три дня я уже летел в Москву, держа на руках белоснежный комок, в котором ворочалась и попискивала моя дочь. Наша, с Мариной, долгожданная и выстраданная дочь.

***

Минуло тому много лет.

Я уже давно оставил службу, стал седым, рано, как лунь.

И только моя сухопарая, почти юношеская фигура, всё ещё тревожила многих окрестных дам, которые так и не могли понять, как мужчина, генерал-лейтенант, Герой Советского Союза, уже двадцать лет живёт один в загородном доме и всю свою жизнь посвятил воспитанию дочери.

Смирились и мои сёстры с этим и уже больше не знакомили меня с претендентками на удачное, по их мнению, замужество.

Мы с дочерью часто у них бываем и они, радушно и тепло, после оторопи первых лет, нас принимают и привечают.

Шумных компаний у меня за эти годы никогда не было, но друзья, старинные сослуживцы, приезжали часто.

И я всегда этому был очень рад и оживал, как говорила моя дочь Виктория, которая уже училась на третьем курсе мединститута – на глазах, поднимаясь, наконец-то, из-за письменного стола, который всегда был завален рукописями моих новых книг.

Много работал в области истории белого движения и внимательные читатели, с удивлением, открыли новое литературное имя и уже ждали выхода моих новых книг.

А сегодня у меня был большой праздник. Моей дочери исполнилось двадцать лет. Она, как и любая девушка, с заметным волнением ожидала эту особую дату в своей жизни.

Мои стародавние друзья, а новых – я что-то так и не завёл, с жёнами и детьми, приятели и однокурсники дочери, заполонили всю нашу усадьбу.

Автобус, который я нанял, подвозил и подвозил от очередной электрички гостей, а многие прибывали и на своих машинах, выстроив их в длинную колонну по всей улице посёлка, что вызвало неподдельный интерес у моих соседей, которые за долгие годы ко мне привыкли и никогда не видели у меня подобного столпотворения.

Всех гостей, которые заходили в просторный и уютный дом, встречали два больших портрета на стене, совершенно похожих, словно близнецы, молодых женщин.

Младшая смотрела на мир широко распахнутыми, от счастья, глазами и на её челе не читалось никаких горестных раздумий.

Глаза старшей – были обращены только ко мне и в них я всегда черпал силу и вдохновение.

И только я один, тысячи и тысячи раз, слышал обращённое – лишь ко мне:

«Родной мой! Ты не скорби. Не надо. Мы за столь короткое время испытали такое счастье, что иным оно за всю долгую жизнь не явится.

Я люблю тебя. Я люблю тебя за то, что ты есть, за то, что ты вырастил нашу дочь человеком светлым и достойным.

Мне всё об этом рассказал мой названный отец, которому ты регулярно писал, до его последнего дня помогал. Только он тебе не мог ответить, по известным тебе обстоятельствам.

Спасибо и за него, он тоже тебя любил и совершенно по-иному стал и свою жизнь оценивать и всё говорил – всем, что и ему, Господь послал великое счастье быть дедом.

Не спеши только, родной мой, ко мне.

У тебя ещё столько дел на этом, твоём свете. Разреши их все, на что Господь сил пошлёт.

А я… я буду ждать тебя.

Но ты только не спеши.

Разве способна моя смерть разлучить нас, если бессмертны наши любящие души, если мы жили и всё это время живём только друг другом и друг для друга?

Если мы созданы друг для друга.

Спасибо, мой родной, за дарованное тобой высокое счастье».

***

За всё в жизни надо платить.

И самую страшную плату