Крымский излом 1994. Записки свидетеля.
Шрифт:
Почему она появилась сейчас? Мы прошлись по центру города. Поговорили, но ее реакция была индифферентной. Что бы это значило? Возвращаться к ней я не собирался, хотя жить без женщины становилось все труднее…
В четверг набросал черновик статьи об итогах президентских выборов для Киева. Затем переделал текст уже подготовленной статьи для «Крымских известий», но она явно не получалась – не было главной идеи.
Тут еще Женя испортила настроение – не пошла опять в школу. Днем она отсыпалась, вечером сидела у телевизора, учебу забросила, мне грубила…
Мне было понятно, что ей сейчас нелегко. В детстве она была окружена вниманием близких, в семье ее все любили. У нее ни в чем не было отказа. Она занималась музыкой, спортом, много читала, росла симпатичной, живой и доброй девчонкой. Тогда у меня была определенная уверенность в ее будущем, подкрепленная ее способностями и моими возможностями. Позже я старался
Она это осознавала, но не могла смириться. В ее возрасте я пережил нечто подобное.
Родившись в семье офицера, я провел в небольших военных гарнизонах шестнадцать лет. Военная жизнь для меня была столь естественной «средой обитания», как окружавшие меня среднекрымские поля и дальневосточная тайга. Видя повседневно нелегкую военную службу и «издержки» гарнизонного быта, я никогда не хотел быть офицером. Но офицер для меня всегда был абсолютным авторитетом и военная форма (в те времена у офицеров не было гражданской одежды) воспринималась мною как символ мужского достоинства. И это ассоциировалось с образом отца, гордость за которого было нормальным мальчишеским состоянием.
Когда моего отца неожиданно, фактически, «выгнали» из армии и жизнь нашей семьи резко переменилась, я пережил нечто похожее на шок. Я видел, как резко изменился отец, (тогда он был на десять лет моложе меня сейчас), снявший офицерскую форму. И дело было не только в том, что с формой ушел определенный индивидуальный облик («имидж», как сказали бы сейчас). Не правы те (кто никогда не был в армии), кто думает, что военная форма «обезличивает» человека. Напротив, именно она придает ему индивидуальную значимость. Не случайно в России традиционно так гордились своими «мундирами» (даже солдаты) и за особые заслуги их разрешалось носить пожизненно. Вместе со снятием военной формы (точнее – погон) с человеком (чем он старше) обязательно происходит поразительная метаморфоза, определить которую сразу нелегко. Наблюдая отца, я со временем сделал для себя вывод: человек, неожиданно выброшенный из своей среды, прежде всего, теряет с а м о у в а ж е н и е. Он еще недавно был определенно «кем-то» и вдруг, попав в другую среду, он оказался «никем». Вероятно, то же самое происходило с фронтовиками, возвращавшимися с войны домой. Когда быстро проходила эйфория «свободы», наступала депрессия. Так, я знаю, в наше время возвращались «афганцы». Это же испытал позднее и я по возвращению из-за границы. «Там» ты – Человек, здесь ты – Никто! Если представить себе, сколько человек в нашем обществе прилагал сил, жертвуя подчас всем «личным», для того чтобы добиться успеха (определенной «карьеры»), и, наконец, добившись хоть чего-то конкретного, вдруг однажды понимал, что все это – уже в «прошлом», и в «настоящем» ничего не значит, то сколько же нужно ему мужества, что бы «начать все сначала»…
Но тогда, еще мальчишкой, я этого не знал и не понимал. У нас никогда с отцом не было «близких» отношений, скорее можно сказать, что эти отношения для меня были «тяжелыми». Отец был человеком не сентиментальным и не всегда справедливым. Но он для меня всегда был авторитетом и критерием жизни. Однако в то время, увидев его беспомощным перед неожиданно обрушавшейся на него «гражданской жизнью», как он, хватаясь за любую работу, выносит намеренное унижение со стороны обывательского ничтожества, мне было психологически очень трудно сохранить былое отношение к нему. Впоследствии ему все-таки удалось найти «место» в новой жизни. Но его трагическая смерть, по моему мнению, была неслучайна…
Во второй половине дня я провел занятия в Доме офицеров («экстернат»). Читать мой курс для этой слишком взрослой (30-40 лет) аудитории было очень трудно. Хотя ребята подобрались вроде хорошие (в основном, офицеры). Карпова опять меня подвела: сначала выкупила железнодорожные билеты, а затем позвонила в Киев и узнала, что туда пока приезжать не нужно. Черт бы ее побрал!
В пятницу присутствовал на расширенном заседании коллегии министерства, проходившей в Краеведческом музее. Министр делал годовой доклад. Начал с поздравления Юрию Мешкову, который накануне в Верховном Совете принял присягу. Присутствовали все мои знакомые. Я же познакомился с режиссером драмтеатра Владимиром Аносовым. Подошла ко мне Лариса Кондратенко с предложением
написать статью для «Крымских известий». Обычного «фуршета» после коллегии не было…4 февраля. Стало известно, что вслед за Багровым подал в отставку председатель правительства Самсонов. Межак, сподвижник Мешкова, по радио назвал это «активным саботажем». Сам Мешков улетел в Киев на прием к Кравчуку. Посыпались поздравления Мешкову из России (Гайдар, Явлинский, Шумейко и… мой «знакомый» Степанов из Карелии).
…Суббота прошла, как обычно в домашних «хлопотах». Утром, после прогулки с Клайдом и принятия ванны (большая удача!), сел за киевскую статью. Поначалу пошло, но потом стало тяжелее. Трудно было писать, не зная зачем. Невольно переходил на публицистический стиль. С академическим стилем, вероятно, придется расстаться. Но статью все-таки закончил:
***
«Очевидно поражение кандидата бывшей «партноменклатуры» явилось вполне закономерным следствием того административного безвластия, которое установилось на полуострове, когда социально-экономическая ситуация вышла практически из-под контроля всех управленческих структур. Это был итог «волюнтаристских» (как говорилось раньше), ошибок прежних крымских лидеров. Стремясь к достижению тактических, как они это понимали, целей, они проиграли стратегически.
Так, например, идея президентства в АРК обернулась, как теперь очевидно, политической авантюрой. Это стало ясно, когда борьба за президентский «трон» оказался под контролем тех сил, которые внесли в крымскую политику методы криминальных «разборок». Электоральное устранение Н.В. Багрова и его кампании от республиканского руководства создало на полуострове определенный вакуум власти, фактически безвластие.
Но почему победил именно Мешков?
Думается, потому, что, во-первых, Мешков олицетворял в себе образ борца за «суверенитет» Крыма (т.е. народную мечту о «возвращении» в Россию). Людьми в этом выборе двигала ностальгия об «утерянном рае». Во-вторых, Мешкова поддержал крымский люмпен-пролетариат, (ветераны-пенсионеры, безработные рабочие, нищая интеллигенция, «уличная» молодежь), которому импонировала его популистская простота. «Свой парень с соседней улицы!». В-третьих, Мешков победил потому, что у него не было достойного соперника. Он был «обречен на успех». Никто другой не представлял ни кого, кроме себя. Исключением, пожалуй, мог стать Леонид Грач, но коммунисты уже не смогли поднять народ в «последнюю атаку.
Конечно, у Юрия Александровича есть некоторые положительные качества: непосредственность и упорство, - выдвигающие личность в лидеры на первом этапе революционных перемен. Но у него нет тех качеств, которые необходимы лидеру после победы для того, чтобы удержать власть и не быть «смытым второй волной»: гибкости и мудрости – то есть способности знать себе действительную цену. В этом случае лидер, «спасая лицо», вынужден будет пойти либо на «диктатуру» (и тогда он обречен), либо бесславно уйти (повторив путь Горбачева). Что выберет Мешков? Одно ясно, что это – фигура сегодняшнего дня, «калиф на час». Вопрос лишь в том, что он успеет «натворить» за свои президентские дни. То, что ему надо формировать свою команду, свое правительство и свой парламент (Верховный Совет) – это неизбежно. С оппозиционным ему «багровским» аппаратом он работать не сможет. Но где набрать в короткий срок нужных ему людей, которые не сдадут его в «тяжелые времена». У Мешкова не было ни определенной программы, ни своей команды. У него на сегодня была лишь «харизма» (как у Бориса Ельцина в 1991 году). Но это быстро проходит. Мешков, как и всякий популистский политик, оказался практически заложником тех «теневых» структур, которые «оплатили» его победу, и которые теперь не преминут этим воспользоваться. Вот сейчас главный вопрос первых «ста дней» нового Президента Крыма!»
***
5 февраля. Смотрел по ТВ интервью с Вадимом Колесниченко (из Ялты). Этакий комсомольский «плейбой», хотя его скептицизм по поводу победы Мешкова. убеждал: Президент без своей команды скоро окажется в руках «старой гвардии» или криминальной «мафии».
…В воскресенье погода была великолепной. С утра – обычная холостяцкая «приборка». Позвонил матери в Гурзуф. С Женей, по-прежнему, напряженные отношения. От этого настроение у меня скверное. После обеда заходили Верстовская подписать доверенность и Карпова, которая принесла железнодорожные билеты. Вечером неожиданно нанес визит Юра Мартынов (коллега по моей «бывшей» кафедре). Что он хотел от меня – я не понял.