Крымский излом 1994. Записки свидетеля.
Шрифт:
На следующий день позвонил Бабаяну, голос у него грустный. Идея с «советником президента» не состоялась. Партия в выборах в Верховный Совет участвовать не может, так как на «сбор подписей» не было денег, да и регистрации еще не было. Посоветовал мне баллотироваться по одномандатному округу. А на кой черт тогда мне нужны были он и его партия?!
На работе узнал, что мой завкабинетом, бывший офицер-переводчик, написал заявление об уходе. Нашел более «денежное» место. Где я ему найду замену посреди года?
Вечером «вдрызг» разругались с Женей. Я был обвинен в непорядочности и эгоизме.
С этим настроением уехал в Киев. Отправились вместе с Леонидом и Карповой, которая на этот раз забыла свой билет (но уговорила проводника!). Доехали неплохо,
Киев встретил нас прохладно в прямом и переносном смысле. Устроились мы в гостинице «Братислава» (на Дарнице). Этакая типичная бетонная коробка с претензией на комфорт. Номер оказался холодным и притом - без воды. В министерстве мы быстро выяснили, что приехали зря. Денег (последние «гранты») нам не дали. Вечер я провел один в гостинице. Леонид, который действовал мне на нервы своими манерами «беспризорника», хотя мужик он был и не плохой, привез в свой «родной» институт кандидатскую диссертацию и вечером отправился на встречу со своими «однокурсниками». Карпова встречалась с нашими киевскими «друзьями» без меня.
На следующий день я навестил Берестовского в его институте и передал свою статью (об итогах крымских президентских выборов). Вроде бы она понравилась, но он высказал слишком много «пожеланий», из чего я сделал вывод, что статья ему нужна лишь как «материал» и потому нигде опубликована не будет. В уличном кафе выпили с ним по чашечке кофе и разошлись. Затем я посетил Владимирский собор, в котором побывал впервые.
К храмам у меня интерес исключительно эстетический, который мне привил в ранней юности мой сосед по цеху Брянского машиностроительного завода, где я работал вскоре после окончания школы. Этот парень – мой ровесник, мечтавший стать архитектором, познакомил меня с основами понимания этого прекрасного мира, которое мне очень пригодились во время жизни в Ленинграде и моих путешествий по миру. Ленинград в 1960 году я застал еще полуразрушенным, город и его пригороды (Пушкин, Павловск) восстанавливались на моих глазах. Я хорошо помню мое первое знакомство с западной архитектурой, которое произошло на выставке «Американской архитектуры» в Ленинграде, явившейся сенсацией в начале 60-х годов. Побывав за границей, я испытал глубокое сожаление в том, что на протяжении нашей трагической истории многие русские города потеряли навсегда свой национальный архитектурный облик. Осталось гордиться только восстановленными храмами, но культурно-историческая ценность этих «новоделов» весьма относительна. Во время круиза в 1975 году по Волге до Волгограда я был неприятно удивлен, насколько однообразными стали старые приволжские города. Но потом вспомнил, что именно здесь проходили самые жестокие события Гражданской войны. Современное отечественное «массовое градостроительство» для меня уже не имело архитектурного значения. Вот почему я люблю крымские города (особенно южного побережья), которые в определенной мере сохранили архитектурный ареал отечественной истории…
Потом в массивном здании Киевского университета долго в лабиринте коридоров искал родственную моей кафедру. Но заведующую не застал и говорил с ней по телефону. Оставил на кафедре свои книги и договорился о «связи». Получил приглашение на конференцию в мае. После этого четыре часа, убивая время, бесцельно бродил по мокрому и холодному Крещатику. Замерз и промок. Вечером сел в поезд, и попал в купе с «деловыми людьми» из Севастополя, которые были в сильном подпитии. От всего этого настроение у меня было мерзкое.
Доехал благополучно. Дома все нормально. Правда, Клайд заболел. У Жени было хорошее настроение. К моему приезду она приготовила пирог. Вообще-то «кухонные дела», как-то уже по холостяцкой привычке, лежали на мне.
Но изредка дочь готовила что-нибудь «особенное».Я позвонил Бабаяну и сразу же попал на съезд партии. Меня встретили без энтузиазма. Партия, наконец, была зарегистрирована, предвыборная программа составлена, списки – тоже. Я вычеркнул себя из партийного списка и вписал в «одномандатный». Бабаян через Дениса подключил моих студентов для сбора подписей (1 тысяча крб. за подпись). Нужно было 19 тысяч подписей, итого - 19 млн. крб.(!). Я заметил, что кое-кого на съезде не было. После съезда Борис, несмотря на обещание, домой ко мне не приехал. Значит, я ему уже был не нужен. Посмотрим, что из этого всего получится…
В субботу Клайду стало хуже, но мы ничем помочь ему не могли, так как ближайшая ветлечебница была закрыта на «выходной». Похоже, что у него было отравление. Ночь прошла без сна.
На следующий день Клайд умер. Умирал он долго и тяжело. Перед этим мы с Женей несколько часов метались по морозным и пронизывавшимся холодным ветром городским улицам в поисках ветеринарного врача со щенком на руках. Но безрезультатно. Женя беспрерывно плакала и в отчаянии кричала: «папа, сделай что-нибудь!» Но что я мог? Вернувшись домой, я сделал щенку укол интропина (который держал для себя), и он «уснул». Это было ужасно! С Женей была истерика. Вечером мы «похоронили» Клайда напротив дома. Затем «помянули» и поговорили с Женей о том, что «жизнь у добрых людей тяжелая»
Смерть Клайда обоих нас пришибла. Вроде бы беспородный щенок меня постоянно раздражал. Да, и Женя не так уже много уделяла ему внимания. Но оказалось, что мы потеряли третьего члена нашей маленькой семьи. Я не мог отделаться от мысли о том, что, вероятно, его можно было спасти, если бы мы спохватились вовремя. Страшно было смотреть на Женю, она постоянно плакала (в детстве она тоже потеряла собаку таким образом). В школу она не пошла - занятия из-за морозов отменили.
Смерть Клайда как бы предупреждала меня о моей судьбе. Я представил себе, что будет с дочерью, когда со мной случится «неизбежное». На сердце было тяжело …
В государственных заведениях занятия отменили из-за сильных холодов.
Я зашел к Бабаяну. Сбор подписей шел значительно хуже, чем ему этого хотелось. Конечно, он был в панике, но надежду не терял. Для меня сбор подписей был не нужен, денежный залог он за меня обещал внести (но наши списки в избирательные комиссии еще не передал).
Вечером я провел первое занятия в «Таврическом университете» («коммерческие» институты занятий не отменили). Впечатление пока неплохое. Так вот приходилось крутиться, так как «халтура» - единственные реальные деньги.
Я, кажется, простыл, сел голос. Морозы продолжались, а в доме не было горячей воды, и ночью отключали отопление.
На следующий день заехал к Леониду, который вручил мне, наконец, удостоверение члена коллегии министерства. Затем получил «командировочные» (за Киев), оказалось больше, чем предполагал. Поэтому купил кое-что из еды, главное – сахар (по карточкам). Мой утренний астрологический гороскоп сбывался (получение денег и расходы).
Вечером «лечился» и смотрел по ТВ «Однажды в Америке» (с Робертом де Ниро). Отличный фильм!
Дома, по-прежнему, холодно.
В четверг я встретился с журналисткой «Крымской правды» Людмилой Обуховской, отдал ей материал для задуманного ею «интервью». Провел очередное занятие на «Пушкинской» и получил там зарплату. Карпова платила регулярно и неплохо.
Утром услышал по радио выступление Бабаяна о готовившемся к изданию «Энциклопедическом словаре». Позвонил и позже зашел к нему. Он находился в легкой панике («все меня бросили»). Некоторые его «мальчики» со мной уже не здоровались, вероятно, считая меня уже скинутой картой. Ну, и черт с ними! Сбор подписей шел хило. Поздно! От своего студента Дениса, который занимался этим, я накануне узнал, что проректор Шарапов вызвал его и запретил «заниматься политической деятельностью» (!). При случайной встрече на улице Шарапов раскланялся со мной «на дистанции». Плохой знак! К чему бы это?