Крымский Ковчег

Воронин, не вставая с кресла, протянул руку к своему шкафу. Такие вещи лучше не видеть. Воронин не должен был дотянуться. Должен был встать, сделать шаг… Дотянулся – его рука вытянулась на лишние полметра так же естественно, как естественно протягивать замерзшие руки к теплу.

Ни ключей, ни кода – просто рукоятка вправо – дверца открыта. Казалось, у Воронина имелись любые артефакты, будто шкаф был не хранилищем, а фабрикой по их производству в комплекте с небольшим складом. Демон вытащил с полки сверток. Всегда коричневая промасленная бумага.

Рука вернулась к привычным пропорциям, сверток воцарился на столе. Открыть при продавце – оскорбить недоверием. Открыть в Москве – и артефакт начнет терять свою мощь на порядок быстрее, чем это обусловлено его природой, будто Москва пытается забрать то, что отдала… Казалось бы, обычная промасленная бумага, но она защищала. Стоило покинуть Москву, и бумага становилась просто бумагой, сила артефакта таяла, как тому и положено быть.

– Видишь, Антоха, все просто. Стоит только вернуться к нашему бизнесу – и ты решаешь любые проблемы.

Воронин просто немного наклонил голову, но сейчас это уже был другой человек, если его вообще можно было называть человеком. До наклона головы перед Антоном сидел бизнесмен, сейчас он чувствовал зверя. Это было плохое чувство.

– Итак, господин торговец. «Крыло ангела» обойдется Антону Стрельцову в двадцать миллионов. Ты знаешь цены, это – хорошая цена, а главное, я чувствую… меня это мотивирует… понимаешь. Пожалуй, даже Купец обращает внимание на сделки с такими суммами.

Антон смотрел в стол, низко опустив голову. В конце концов, у него может просто болеть голова после какого-нибудь весьма рядового вчерашнего:

– Я благодарен. Я знаю, что этот артефакт может стоить сколько угодно.

– Тогда давай закончим нашу сделку.

Антону было все равно, какую сумму назовет Воронин. Два миллиона, десять миллионов или любую другую недостижимую сумму. На его счету было семьдесят пять тысяч сто двадцать восемь долларов. Перепутать с двадцатью миллионами было бы трудно. Антону нужна была не цена, а удача – небольшая, длиною в несколько секунд. Он ехал сюда только за ней.

– Цена хороша. И я ценю ваше отношение. Но сегодня я не готов. Мне придется приехать еще раз.

– Не готов?

Сейчас Стрельцов точно знал: будь у него двадцать миллионов, цена была бы другой – двадцать миллионов и один доллар, а может, сорок миллионов, но точно недоступной, сколько ни привези. Падшим всегда нужны не только деньги, и не столько деньги… Пальцы не выдержали, дотянулись до оберега – маленького желтого айсберга на поверхности океана стола. Воронин ждал. Стрельцов нехотя отодвинул сверток.

– Антоха. Заказ необычный, и второго раза не будет. Поверь мне. Давай заключим сделку. Ты получишь артефакт и время.

– Залог?

– Ты знаешь, по-другому и быть не может.

– Я так дорого стою?

– Нет. Не ты. Это было бы просто. Вы оба. Её ведь зовут Елена? Прекрасная Елена, роковое имя для влюбленных мужчин.

– Я вернусь с деньгами.

– Я знаю. Но без залога их может снова не хватить.

Падший отвернулся. Прошелестел за ширму. Антон стал ему неинтересен. Интересным было что-то, что делала Марианна. Недолго. Как раз на столько, чтобы Стрельцов дождался своей удачи.

– Если бы речь шла о залоге на меня…

Воронин вынырнул из-за ширмы, развалился в кресле, закинув ногу на ногу.

– Значится, за денежкой мотнешься? А я тут посижу, подожду тебя. Мне же нечем заняться, почему не подождать? Вот он – перед тобой, берешь или уходишь без него. Второго шанса не будет.

– Я рискну. Вдруг падший Воронин передумает, а может, кто другой сможет мне продать то, что мне нужно…

Никогда еще промасленная бумага не была такой громкой. Сквозь ткань куртки, сквозь грохот отодвигаемого стула она громко шуршала во внутреннем кармане. Заменить «Крыло ангела» упаковкой со старым, уже не активным артефактом оказалось легко. Трудно стало теперь.

– Я не передумаю. – Улыбка Воронина утратила свою лучшую часть. Она уже не выглядела доброжелательной и плотоядной. Она была только плотоядной, собственно, это уже и не была улыбка. Воронин просто показывал свои клыки.

В кабинете падшего никогда не было светло, сейчас в нем не стало черным-черно только самую малость. Как раз на столько, чтобы Антон мог видеть и мог бояться… карандаш, который не был карандашом, воспарил над столом, вытянулся и слился со своей неправильной тенью, продолжая набухать, пока не стал похож на огромную черную кобру, нависшую над Антоном…

Марианна уже была рядом. Стрельцов не знал, что именно с ним сделают. Знал, что, если бы ему удалось как следует их разозлить, его бы убили. Но это вряд ли. Падшие предпочитали жертву, умирающую в муках. Антон был жертвой, и у него не было ничего, что могло бы остановить голодного падшего. Он хотел бежать, пульс барабанил в ушах, адреналин насыщал кровь, но одного взгляда демона хватило, чтобы он не мог шевельнуться… Даже закрыть глаза.

– Придется мне найти себе нового торговца. Старый вором оказался. Это так неожиданно. Вероятно, тебя что-то заставило…

Марианна наклонилась к Антону:

– Люди так трепетно относятся к потере частей тела. Я помню, это так пугает…

Тонкая женская рука протянулась к предплечью, коснулась, сжала, сильнее, еще сильнее – медленно и неотвратимо. Антон не мог кричать, не мог пошевелиться, не мог даже закрыть глаза… Слезы брызнули, скрутило живот – в руке Марианны остались кусок кости и плоть…

Марианна была неопытна. Слишком много крови, слишком много боли. Антон потерял сознание.

Он очнулся от поглаживания. Кобра-карандаш все так же нависала над ним и, кажется, стала еще больше, кто-то ласково гладил Антона по щекам, по груди… Свою руку Стрельцов не чувствовал. На месте раны была непроницаемая черная пленка. Облепила от кисти до плеча. Лучше не думать, что под ней. Антон лишился не только части плоти, но и одежды – всей. Марианны рядом не было, гладил Антона Воронин.

– Приходи в себя, Антоха, мы только начинаем.

Руки падшего походя прошлись по телу жертвы. Со страхом Антон смотрел, как Воронин приближается к паху.

– Ты этого боишься?

Воронин снова улыбался. Впервые Антон увидел цвет его глаз. Всегда не разглядеть – за сумраком очков, в тени век, – сейчас, рядом, – карие, теплые. Давным-давно мама Антона любила рассказывать ему о том, какие у него замечательные глаза – серо-зеленые, непонятные. Иногда вдруг кошачьи, зеленые, иногда – темные до синевы. Иногда разом теплеющие до карих. В детстве Антон этим гордился – у него, довольно хлипкого пацана, было что-то особенное, не такое как у всех. Сейчас все должно было закончиться, а ничего выдающегося в его жизни так и не случилось. Может, и со смертью не повезет? У Воронина глаза были обычные. Таких – миллионы. Видно, дело не в глазах.