Крысоед

Последнее, что Виктор увидел, прежде чем наступила темнота, была старуха с крысой. Перед окончательным провалом в обморок, он мог наблюдать.

Как бабка встала со стульчика и белая крыса скатилась со старой юбки, но не убежала, а повернулась к ней, присев на задние лапы и подняв передние. А старуха затопала пыльными башмаками, закружилась в танце, тонко повизгивая: «и– и– и– и– и– и…», хлопая в ладоши. Перед ней на лиловом асфальте повторяла ее движения белая крыса, неуклюже переставляя лапы. Острые коготки царапали тротуар, розовое брюшко просвечивало сквозь белый мех, лысый хвост заворачивался змеей.

* * *

Первое, что почувствовал Жуков, – боль в поцарапанной спине. Сквозь вату обморока донеслась музыка из открытой двери магазина. Она становилась громче, по мере того, как прорезывался слух. Свет залитой солнцем улицы больно ударил по глазам, когда он попробовал их открыть. Но помог очнуться. Виктор вспомнил, что он в командировке, в южном городе Пятиозерске. И у него тепловой удар. “А еще галлюцинации”. Боясь головокружения, не стал поворачивать голову, просто покосился вправо. Старухи с крысой не было.

Виктор сидел на чем-то твердом и неудобном. «Ага, сумка, пистолет». Длинные ноги вытянуты, на коленях – пакет с виноградом, несколько синих ягод выкатились и застыли на границе света и тени. Неширокая тень от магазинной стены, где Жуков попытался укрыться от теплового удара, переместилась к самым кончикам мокасин, и он понял, что оставался без сознания долго.

Не вставая, Виктор вытащил из–под себя сумку, со стороны дна проверил, есть ли Беретта, облегченно вздохнул, завертел затекшей шеей.

Людей на улице осталось мало, все шли мимо, никто не подходил к нему, чтобы помочь. И это вызывало недоумение. Провинциалы ведь добрые? Или это миф? Или в этом городе провинциалы не такие, как везде?

Он представил себя со стороны. Вот, эти люди идут мимо и видят прилично одетого, спортивного молодого человека, с хорошей стрижкой, в джинсах и белоснежной футболке. На бомжа не похож. Сидит на тротуаре, свесив голову и закрыв глаза. Долго сидит. Как? Зачем? Что случилось? Может, он умер или его еще можно спасти? Виктор внимательно вгляделся в прохожих. На него никто не смотрел, все шли кто куда, не отвлекаясь на такие мелочи, как человек, сидящий у магазинной стены.

Опасаясь нового обморока, Жуков несколько раз глубоко вздохнул, пуская в легкие жаркий воздух, пахнущий асфальтом и чем–то неуловимым, что явственно чувствовалось перед тем, как он потерял сознание. Медленно, держась за стену, поднялся, следя, не закружится ли голова.

Нужно найти гостиницу. Там душ, кровать и ресторан, где должна быть еда. «Тепловой удар плюс голодный обморок» – усмехнулся Жуков, отрывая от грозди несколько виноградин.

Метрах в десяти от Виктора, в знойном мареве продолжали копошиться дорожники. Он отметил, что работа идет гораздо веселей. Они подбадривали друг друга криками и лихорадочно кидали асфальт на дорогу. На катке сидел тот же смуглый «африканский царек» с лоснящимся рельефным торсом.

Чем ближе Жуков подходил к суетливой бригаде, тем меньше ему нравилось лицо парня на катке. Глаза того были полуприкрыты, губы растянуты в довольной улыбке. Аспидно-черный асфальт летел с лопат рабочих на дорогу, а каток тяжело шел в волнах зноя, оставляя позади гладкую полосу.

Жуков почти прошел мимо, недоуменно поглядывая на парня, когда споткнулся о костяной шлепанец с тонким каблучком. Машинально подняв его, стал оглядываться, ища хозяйку туфельки. Мелькнула мысль о Золушке и хрустальном башмачке. Осматриваясь, он случайно глянул на дорогу, куда с нескольких лопат летел горячий асфальт.

Там, куда падали раскаленные зерна, он увидел кусок красной ткани, совершенно лишний в этом месте. Это было так нелепо, что Жуков остановился резко, как от удара. Что-то ему напомнил этот красный в белый горошек лоскут. Что-то перед самым обмороком. Он перевел глаза ниже и отчетливо увидел почти засыпанные раскаленным асфальтом женские ноги. Там, где на них падали горячие комья, появлялись черные язвочки с алыми краями.

Жуков посмотрел выше и увидел белокурую прядь в том месте, куда всей своей махиной как раз наезжал тяжелый чугун катка.

Виктора замутило, показалось, что опять меркнет сознание, снова появилась мысль: «галлюцинация»! Но уши не закладывало, с той же громкостью лезла в них бравурная музыка. Во рту пересохло, но глаза видели четко, и видели они то, во что жутко было поверить. В асфальт закатывали женщину! Именно за ней Жуков двинулся перед тем, как упасть в обморок. И туфелька, скорей всего, ее.

Он четко увидел, как в горячем асфальте тонут каблучки костяных шлепанцев, вспомнил испуганные васильковые глаза девушки, когда он спросил о восточном ветре. Да, что же здесь творится!?

Жуков перевел глаза на дорожников, машинально сжал шлепанец так, что костяной каблук врезался в ладонь. Он не чувствовал боли, наружу рвался отчаянный вопрос: «Что же вы делаете»?!

И тут на него зыркнул ближайший к нему рабочий с лопатой, полной раскаленными асфальтовыми комьями. И выражение глаз его было таким, что вопрос застрял в горле. В глазах плескался ужас, рот дергался, и, перемежая слова матом, дорожник заорал,

– Чего вылупился, …. вали отсюда!

И Жуков пошел. С головой, раскалывающейся от боли, не дающей сосредоточиться и понять, что же ему делать дальше. Зачем он сюда поехал?! Вопрос бился в мозгу тяжелым молотом.

Он, наконец, почувствовал боль в ладони и разжал руку. Башмачок мягко упал на горячий тротуар.

Глава 2

Письмо из Пятиозерска пришло в редакцию в понедельник.

– Полюбуйся! Паранойя в стадии обострения!

Валерка Яровой взъерошил торчащие патлы, с шипением втянул воздух и бросил сидящему напротив Жукову конверт. Белый прямоугольник скользнул по столу и уткнулся в монитор.

Виктор прикоснулся к нему кончиками пальцев, ощутив гладкость бумаги и почти физическую тошноту. Сегодня с утра он не хотел никаких писем.

«Интересно», – подумал он, – «есть такая фобия – боязнь писем? И как она называется? Письмофобия? Letterfobia? И как мне дальше работать»?

Взял конверт за уголок и постучал им по клавиатуре. Посмотрел на Валерку. От жары тот потел, очки сползали. Он то и дело поправлял их энергичным жестом так, что переносица покраснела.

Друг и заместитель Жукова в эту неделю «сидел на письмах», что требовало терпения и сосредоточенности. О письме, из-за которого Виктор Жуков не мог собраться с духом и открыть конверт, он Валерке пока не сказал. Хотя обычно говорил все.