Кстати о любви

Сейчас в комнате оказалось темно. Только с улицы ее освещал яркий фонарь, затапливая синевой. Шторы не задернуты — и он бросал яркий луч прямо на подушки. Когда одной из подушек коснулась ее голова, Егор мог разглядеть лицо с широко открытыми глазами. Волосы разметались вокруг. А пальцы ее настойчиво цеплялись за его плечи.

— Я по тебе скучала, — тихо, но отчетливо произнесла Руслана низким грудным голосом.

— Я тоже по тебе скучал, — отозвался Егор. Руки его заскользили по ее телу, освобождая от одежды. Его губы обжигали ее кожу. Он отстранялся, чтобы рассматривать ее в свете фонаря, нависая над ней. И снова опускался, всей своей тяжестью впечатывая в простыни.

Позднее все тот же вездесущий фонарь освещал его вздымающуюся грудь и пряди ее волос, сейчас рассыпанных по его серебрящейся коже. Руслана лежала на спине поперек кровати, устроив голову у него на животе, а глаза были по-прежнему широко раскрыты. Ее руки захватили в плен его ладонь, и она мягко гладила его пальцы, выводила узоры на запястье, касалась волосков, притягивала ладонь к своему лицу, прижимала к губам. И улыбалась, выравнивая собственное дыхание.

Встреча Нового года проходила совсем не по графику. Они даже не знали который час. Но на это-то было плевать.

Потом Руслана перекатилась набок, чтобы взглянуть на него. И неожиданно проговорила:

— Ты меня тоже прости… Я думала, с ума сойду, когда ты звонил, а я не отвечала… наверное, честнее было бы отключить телефон, чтоб ни тебя, ни себя не мучить.

— Я не мог не звонить, — сказал Егор, перебирая свободной рукой пряди ее волос. — И не мог не приехать. Мне нужно знать, что ты понимаешь. И нужно быть с тобой.

— Я с тобой… — ее тонкое, даже костлявое плечо чуть дрогнуло. — Мне казалось, что не смогу, а смогла… Оказывается, тебе можно простить то, что другим не простишь ни за что.

— Все будет хорошо, — улыбнулся он и легко переместил Руслану так, чтобы ее лицо оказалось над его. — Все. Будет. Хорошо.

— У тебя других вариантов нет. Ты должен, слышишь? Обязан сделать так, чтобы все было хорошо, чтобы я не зря сегодня… Я никогда никого второй раз не впускала. И скажи спасибо, что по морде тебе не дала… Это… у меня случается…

— Спасибо, — хохотнул Егор и поцеловал ее. — Я учту.

— Я серьезно. Пару лет назад… ну до Африки еще… одного… я шампанским облила на вечеринке… И до этого… У меня был… в общем, чуть евнухом не оставила. Так что не зли меня!

— Я и не собирался.

— Я знаю… просто вот сейчас мне страшно. Хорошо, но страшно, — она прижалась лбом к его шее и глубоко втянула запах, рукой скользнула по его груди — к сердцу, да так и затихла, слушая удары. Молчала. Долго-долго. А потом прошептала: — Для чего люди врут?

— Глубоко копаешь, — рассмеялся Егор. — Теряюсь в догадках, что тебя вдохновляет.

— Сейчас — ты.

— Польщен, — он быстро поцеловал ее, — но я тебе не врал.

— Не врал… нет, не врал, просто… я тебе кое-что расскажу, ладно? Только не воспринимай слишком всерьез.

Он кивнул и обнял ее крепче. Руслана зажмурилась. Она никогда не говорила об этом, и не хотела говорить. Но ему — появилась необходимость. Почти жизненная. Потому что он — не случайный. Потому что он не врал — даже тогда, когда она уверена была, что врет.

— Ненавижу ложь, — медленно сказала Руська, не открывая глаз, но чувствуя его руки, сомкнувшиеся у нее на спине. — Я уже говорила, что ненавижу… Люди лгут, чтобы скрыть то, что стыдно. Или чтобы получить то, что нужно. Как мы в Ульяновке тогда… Я думала… напишу статью, тогда оно ложью точно не будет. Жалко, что не получится. Просто если что-то хочешь — скажи. Прямо и честно. Без вот этого… Я знаю, что я неадекват. У меня все всегда шиворот-навыворот и задом-наперед. Ну, так получилось… Но когда по тебе раз-другой катком проедутся, оно даже привычно становится. Ты меня не жалей, ладно? Я не для того рассказываю — сейчас-то все хорошо.

— Ладно, — сказал Егор, зная, что надо было сказать.

— У меня после четвертого курса на лето два больших плана было. Поступить в магистратуру и замуж выйти. Лёня… помнишь Лёню? — она негромко хихикнула, снова уткнувшись ему в шею. — Лёня тогда как раз юрфак закончил. Мы с ним встречались несколько лет, ждали, когда он выпустится. И тут все так складывалось хорошо. На начало августа заявление подали. Я госы сдавала, потом документы… на поступление. Ну знаешь, обыкновенная жизнь, рутина, платье выбирала… Я тогда еще с мамой жила. И влюбленная была до одури. Сейчас-то понимаю, что это… такое… ненастоящее … Ну в смысле, первая любовь, первый поцелуй, первый партнер, все дела. Я его не выбирала — он сам выбрался. И вцепился накрепко, я думала, любит… — Руслана подняла голову и посмотрела Егору в лицо, прямо в темные глаза, в полумраке казавшиеся не серыми, а черными, блестящими. Ее же глаз видно не было — на них легла тень. — Наверное, он меня совсем дурой считал. За пару недель до свадьбы ко мне явилась девчонка какая-то… Беременная, пузо выше носа. Сказала, это от Лёни. Я не поверила. А потом он сам проболтался, почти в тот же день. У них вечеринка была в клубе, я туда поехала — хотела поговорить насчет этой барышни, удостовериться, что она врет. Лучше бы не ездила. Потому что она не врала. Они там шумно отмечали, он пьяный был. И знаешь… так красочно приятелям расписывал, как… как у него все в шоколаде будет при таком тесте… У него-де юрфак, а папа у меня уже тогда в министерстве работал… Черт… И девчонка эта правда его была. Они почти что жили вместе… я долго удивлялась, как это он так — сочетал. На что только не извернешься, если хочешь, чтобы все… в шоколаде. Знаешь, за что стыдно?

— За что?

— Ну вот за то, что я ему тогда вмазала… по яйцам… при всех. Не раскаиваюсь, но стыдно. Понимала, что это конец уже, вот и…

— Забудь, — усмехнулся Егор. — Сделала и сделала.

— Я тоже так себя успокаиваю, — рассмеялась она. — Но если что — давай сдачи, ок?

— А смысл, если это конец?

— Я не хочу, чтоб с тобой был конец.

— Тогда и не думай об этом.

— Не буду… Не хочу и не буду… Помнишь, у Шаповалова я на тебя рыкнула? Тоже дежа вю… У меня потом еще один ухажер был, недолго. Ну там не так жестко. Мы с ним у папы познакомились, он как-то сразу ухаживать начал, а мне интересно стало. Схема та же оказалась. Через меня по карьерной лестнице. Но тогда это было даже весело. Я его шампанским облила на какой-то вечеринке — тоже у Шаповалова, вроде, я потому и вспомнила. А потом в Африку свалила.

— А ты романтик! — расхохотался Лукин.

— А у меня всегда так, — по голосу было слышно, что она тоже улыбается. — После Лёньки дипломная работа вышла — блеск! Ее даже местный канал купил. Короткометражка, интересная получилась, у меня в блоге валяется, где-то в самом начале. Мне энергию и… вот это все, больное… куда-то девать надо было. А с Африкой — ну ты в курсе, даже тебя обскакала. Так что… это хорошо, что так вышло, иначе мы бы с тобой никогда и не познакомились.

— Это просто замечательно, что так вышло! — согласился Егор, перевернул ее на спину, нависнув над ней, и выдохнул ей в губы: — Хватит болтать. Я слишком соскучился, чтоб тратить время на твоих бывших.

— Ты тратишь его на меня, — шепнула Руслана. — И мне больше рассказывать нечего, истории закончились.

— Будешь рассказывать обо мне. Потом…

Руки его уверенно путешествовали по ее телу, лишая возможности думать, а рот крепко прижался к ее губам, лишая возможности ответить.

Но она уже и не хотела отвечать. Ее ладони тоже горели страстью. И губы. И в глазах ее плескалось желание, которое сводило с ума и его. Она тоже скучала. Она бесконечно скучала. Умирала каждую минуту этих проклятых суток — без него. А теперь — когда он снова был — был с ней, был в ней, заполнял собой каждую минуту этого уходящего года — она жила и хотела жить. Приникала к нему, чуть царапала ногтями широкую спину, совсем не ощущала его веса, словно бы растворяясь в нем, но при этом чувствуя свое тело — и чувствуя его тело. И знала точно, совершенно точно — такого с ней никогда раньше не было и никогда уже больше не будет. Такое возможно с одним-единственным мужчиной, который непонятно как, непонятно для чего вдруг появился рядом. И не пожелал уходить.

О нем — ему — она тоже рассказывала. Потом. О том, как пропала с первого взгляда, когда он спас ее в неравной схватке с оливкой. О том, как зацепилась за этот чертов «Мандарин» — лишь бы снова его увидеть. О том, как хотела его в то утро, когда они ночевали в гостинице. Про бабочек рассказала тоже — они теперь всегда у нее с ним ассоциировались.

А, опомнившись, резко вскочила с кровати и выпалила:

— Который час?

Егор поймал на циферблат своих часов свет уличного фонаря и присмотрелся.