Кто, если не ты?

24

Дорогу, дорогу гасконцам!

Мы южного неба сыны!

Мы нее под полуденным солнцем

И с солнцем в крови рождены!

Эти строки вертелись у Клима в голове в тот день с самого утра. В пятую школу они с Игорем и Мишкой явилась в отличнейшем настроении. Открытый бой? Что может быть лучше! Дорогу гасконцам!

Девушки встретили их у входа. Вид у обеих был встревоженный. Кира с досадой оборвала балагурящих ребят:

— Оставьте свои шуточки! Сегодня не до них...

У Майи припухли и порозовели веки; глаза, всегда

живые и ясные, смотрели пасмурно.

Директриса, директриса, директриса... У них с языка не сходило это слово. Да, да, она их опять вызывала, грозила, требовала, чтобы они выступили с покаянными речами, признали ошибки, перестали встречаться... С кем?.. Разве не ясно?..

— А-а,— протянул Клим, не сразу догадавшись.— Ну что ж, если так — «мы в пустыню удалимся от прекрасных здешних мест»...

Кира топнула ногой:

— Как тебе не стыдно!

И снова: директриса, директриса...

— Послушайте,— не вытерпел Игорь,— куда мы пришли: на диспут или на суд?

Майя с Кирой переглянулись, у Майи вырвался, вздох:

— Скорее всего — на суд...

— Ай, бросьте! — отмахнулся Мишка.— Вот еще паникеры!

— Кто — мы?!

— Конечно,— рассмеялся Клим,—Дорогу гасконцам! Пошли занимать места!

...Ребята бывали здесь и раньше — в «эпоху» изучения «женских персонажей», когда им волей-неволей Пришлось превратиться в заядлых завсегдатаев школьных вечеров. В то время они острили над развешанными на каждом шагу нравоучительными табличками, над портретами классиков с гордыми лицами первых учеников; они смолкали - только перед блистательным актовым залом, огромным, с белыми колоннами по углам, с переливчатым сиянием люстр и зеркальным паркетом, по которому хотелось не идти, а — ступать, нет — парить!.. Это пожалуй, было единственное, чем они не могли не восхищаться.

Но теперь... Каким родным и милым казался им отсюда их собственный — узкий, мрачноватый залик с маленькой сценкой, старый добрый друг и союзник во всех сражениях и победах!

Пробираясь через толпу, заполнившую широкий проход между рядами, они смеялись, иронизируя над всем, что попадалось им на глаза. Да, здесь привыкли к порханию вальсов, к сладчайшим падеграсам, здесь ставили «Русалку». Пачки для гражданок, приписанных к речному дну, шили в ателье, люмпен-пролетарий Мельник потрясал зрителей атласными штанами. «Ах, какие декорации! Какие костюмы!»

Вокруг было много знакомых, и еще больше тех, кого они не знали, но кто знал их. Кивки, приветствия, протянутые руки...

Только Лилю Клим окликнул дважды—она не оглянулись. Впрочем, в таком шуме разве можно расслышать?..

Сбоку их позвали Мамыкин и Лихачев; там сидели Павел Ипатов, Лапочкин, Емельянов, еще кто-то — и несколько мест оставались пустыми, наверное, берегли специально для них.

Но Кира сказала:

— Нет, еще решат, что мы прячемся! — и потащила ребят в первый ряд.

Майя проявила себя самой осведомленной: она называла директоров школ, представителей районо, которые рассаживались на сцене, вдоль длинного стола, накрытого зеленым сукном. Кстати, среди них оказались и старые знакомые: Шура Хорошилова, Ангелина Федоровна...

Правду говоря, Клим не очень верил слухам, будто этот диспут под стандартным названием «О моральном облике советского молодого человека» в основном нацелен против них: не велика ли честь?.. Сейчас он убедился в справедливости своих сомнений: столько гостей!

Майя указала на невысокую моложавую женщину и черном костюме.

— Так это и есть, ваша Горгона?..

Около директрисы появилась ученица в беленьком фартучке. Она с мучительно серьезным видом выслушала Калерию Игнатьевну, потом подошла к трибуне и звонким нетвердым голосом объявила диспут открытым. Потом встала директриса. Она выразила надежду, что участники диспута продемонстрируют перед гостями (короткие аплодисменты) высокую идейность и сознательность. Потом она села и снова что-то просуфлировала ученице в беленьком фартучке.

— Так у вас и ведут диспуты? — фыркнул Игорь.

— Подождите,— сказала Кира сдержанно,—это еще только начало...

Потом был доклад. Его читала Мария Германовна — из тех учительниц, которых фотографируют в окружении малышей с букетами для первосентябрьских номеров газет: «Первый раз в первый класс». Седеющие волосы, пухленькие щеки, напоминающие подушечки для иголок. С проникновенными нотками в приятном грудном голосе она минут пятнадцать говорила о том, что всем давно известно.

По залу, неудержимо разрастаясь, шелестел шепоток.

— Ты не знаешь, зачем мы сюда пришли? — сказал Мишке Клим.

Мишка сидел, прикрыв глаза, и шевелил губами. На коленях у него лежал блокнот с немецкими предлогами, выписанными в столбик.

— Молодец,— сказал Клим.— Ты выдержишь любой конкурс. А формул по физике у тебя нет? Мне нужны формулы по физике...

Но в этот момент Кира с силой стиснула его локоть:

— Слышишь?.. Это про нас!

Кровь отхлынула от ее щек, в ярком электрическом свете они казались желтыми, как у малярика.

— Наконец-то!—радостно вырвалось у Клима.

Надтреснутый голос Марии Германовны поднялся до пронзительного пафоса:

— ...Но нашлись люди, которым, видите ли, не по вкусу наша чудесная советская молодежь! Да, друзья мои, в вашем здоровом, цветущем коллективе отыскалась кучка жалких «умников»... Они вообразили себя солью земли, а всех остальных объявили обывателями и мещанами!

Взгляды со всех сторон устремились теперь на пятерку. Майя потупила голову, не смея поднять глаз. Игорь брезгливо щурился, скрестив руки на груди. Мишка возмущенно шаркал сапогами; всякий раз, когда Мария Германовна останавливалась, чтобы перемести дыхание, он ворчал: