Кто ищет, тот всегда найдёт

И, не давая мне возможности возразить и отговорить, встаёт, чтобы уйти.

— Отдыхайте, вам нужен покой, а мне пора кормить питомцев, — и уходит, оставляя меня в полной растерянности. Устраиваюсь поудобнее. Надо всё забыть: и скалу, и новую мыслю, и профессора, и колено… Только покой. Покой нам только снится…

Ну и выспался я! На неделю вперёд. Выполз из палатки, тянусь всем гибким телом, аж кости трещат, хорошо! Гляжу вокруг и обмер от удивления. Оказывается, все деревья уже в листьях. Когда успели? И комарьё тут как тут. Хлоп одного на шее, бац второго на лбу, тресь по третьему и по собственной щеке. Здрасьте, пожаловали! Там, на горе, и вчера, когда шли, вроде бы столько не было. А сегодня?! Стою всего-ничего, а уже семерых побивахам.

От кровососущих гадов мы защищены надёжно. Каждую весну нам выдают, не жмотясь, по полведра репудина на бригаду. Это такая вонючая коричневая жидкость, к которой, если намазаться и стоять неподвижно, прилипают все отчаянные комары. И тогда бери их за ушко, да на солнышко. Но в движении вонючая и липкая гадость, перемешиваясь с потом, создаёт такой зуд на коже, что мы предпочитаем ей комаров. Видно, изобретатель-химик не предполагал шевеления. Правда, я всё же ношу флакончик и смазываю изредка, когда совсем невтерпёж, тыльные стороны ладоней, чтобы изверги не мешали плавно крутить регулировочные винты магнитометра, и за ушами, чтобы они не дёргались вместе с шеей и головой, когда гляжу в трубу. А ещё у нас есть для защиты головы густые сетки-накомарники с такой мелкой ячейкой, сквозь которую комары не протискиваются, а мошкара — запросто. Залезет и кайфует, а когда поднимешь сетку, чтобы вытурить диверсантов, влезают и остальные. Сетки чёрные, чтобы лучше видеть на них нападающих, и подвешены на белой тонюсенькой камилавке с широкими полями, растянутыми проволочным кольцом. В этих головных уборах с сетками очень удобно работать на пасеке и невозможно маршрутить в тайге. Во-первых, цепляются за все ветки, а если привязать к подбородку, то не исключено, что хозяин уйдёт, а голова вместе с сеткой останется висеть на суку. Во-вторых, внутри от цвета и густоты сетки такой парной жар, что дышать нечем. Поэтому кольцо выдираем и носим щегольски — с открытым лицом и завешенными ушами и шеей. Это у кого есть. А выдаются они, ввиду дефицита, не каждому, а только особо ценным специалистам. Бичи обходятся платком, закреплённым на голове узелками. Я свою сетку-накомарник отдал Сашке, и он ходит в ней по лагерю, изображая матёрого таёжника.

Про листья и комаров на горе — убей, не помню. А вот клещи, точно, были. Эти твари просыпаются первыми, ещё по снегу и раньше медведей. Голодные и злые. Но, как говорят таёжники, клещей бояться — в тайгу не ходить. На том стояло и стоит всё геологическое сообщество.

Пошевелил ногой — колено не болит. Можно снимать повязку. А надо ли? С ней не болит, а снимешь, возьмёт и разноется. Зачем испытывать судьбу? Надо, как в жизни: всячески сопротивляться всяким новшествам. Они, точно, ни к чему хорошему не приводят. Живёшь, ну и живи, не рыпайся, чего ещё лучше? Повязку всё же снял — всё равно свалится, а мыть ногу побоялся — и так проветрится. Пора выходить на тропу войны.

У Бугаёва и взаправду выскочили бешеные аномалии. При мне на одном из профилей замерили одну в -600мв, и такие же рядом на других профилях. Сделали увязочный профиль, я быстренько всё обсчитал и увязал, построил графики, и получилось, что половина площади занята аномальным полем естественных потенциалов с очень большой интенсивностью. К сожалению, почти всё аномальное поле удачно расположилось между двумя маршрутами магнитной съёмки, и какое магнитное поле соответствует электрическому, неясно. Хотелось бы, чтоб отрицательное. Как бы то ни было, но и так понятно, что выявлена колоссальная зона интенсивной вкраплено-прожилковой минерализации неизвестного состава. Пусть Алевтина выясняет. Геохимические ореолы рудной минерализации здесь есть и, значит, сама рудная минерализация в зоне тоже присутствует, хотя и в неизвестных концентрациях. Хотелось бы, чтобы её было поменьше. Вот тебе, вшивому моделисту-теоретику, и яркий пример поисковой эффективности апробированного стариками упрощённого комплекса методов: ЕП и металлометрии. Захочешь — не опровергнешь. То-то обрадуется Коган и вся экспедиционная братия. Всё здесь по ним и против меня. Ну и пусть! Главное — покой. Может и не всё… Надо думать, думать… Покой нам…

Контроль по молодёжным измерениям сделал за два дня. Всё нормально, а я и не сомневался — чья выучка? У Стёпы — лучше, у Вали — хуже. Надо будет сделать внушение, чтобы не торопился. Вернувшийся Горюн рассказал, куда перевёз старичков и как к ним добраться по зарубкам и затёсам с надписями, которые он сделал. Дорога невесть какая длинная, тропа набита копытами лошадей, доберёмся. На следующий день дождались, когда уйдёт туман, чтобы не мокнуть, и двинулись следом, сначала к реке, а потом вверх по берегу. Шли налегке, взяв только прибор и треногу, топорик, сменную одежду и сухарей со сгущёнкой на день. Шли быстро, не отвлекаясь по сторонам, так как дороги после реки не знали, и надо было добраться до Воронцова засветло. Уже по всем приметам подходили к его стойбищу, когда неожиданно наткнулись на встречающий нас почётный караул. На нижней оголённой ветке сосны на уровне наших глаз сидят десяток рябцов в ряд и смотрят на наше приближение. Какие-то странные: обычно пугливые — сейчас не боятся, крупные и с бровями, подведёнными красной краской. Сидят и в ус не дуют. Мы уже тихой сапой на десяток шагов подошли — не улетают. Сашка не выдержал, стоит, шепчет: «Василий Иванович, сейчас я их топориком посшибаю». Осторожно извлекает из рюкзака боевой томагавк, а рябчики с любопытством наблюдают за его действиями. Размахивается и как метнёт! Все десять разом пригнулись, а смертоносное оружие пролетело мимо и, поскольку это был не бумеранг, пропало где-то в дальних кустах. А жертвы сидят и смотрят, что мы ещё придумаем. Тут уж настала моя очередь. Во мне не выветрились ветрами цивилизации древние инстинкты, поэтому я подбираю первую попавшуюся на глаза кривую суковатую лесину и с отчаянным подбадривающим криком «ура» бросаюсь на них, чтобы поразить наверняка, втайне надеясь, что глупые птицы улетят. Они и вправду не стали больше испытывать пернатую судьбу и всем десятком уфыркнули в лесную темь. А бездарные охотники минут пятнадцать искали топорик и, не солоно хлебавши, потопали разочарованные дальше, удивляясь загадке природы.

Воронцов с записатором Виктором заканчивали благоустройство, собираясь завтра на маршрут.

— Что это за домашних рябцов вы развели? — спрашиваю сердито, сбрасывая рюкзак и пристраиваясь к чайнику.

— А-а, — улыбается Илья, — это дикуши, мы их на петлю ловим.

— Как это? — удивился я.

— На конец длинной палки, — объясняет охотник, — привязываем петлю и подносим к голове дикуши, она сама в неё влазит, хоп! — и дичина есть. Остальные ждут своей очереди.

Я поёжился от такой подлой, с позволения сказать, охоты.

— И много надёргали?

— В один раз — три, в другой — два. — Хорошо, что мы не знали такого способа.

Сделали Илье контроль за день, закрыли наряд и побежали дальше, к Вене. Пришлёпали как раз к их приходу с маршрута. Опять день ушёл на контроль, наряд и акты. Передохнуть бы, а Веня зовёт вечерком сбегать на рыбалку. Сашка, естественно, загорелся, уговаривает, пришлось согласиться. Смотрю, удочек не берут.

— Чем ловить-то? — спрашиваю.

— Руками, — отвечает, улыбаясь, Веня. Мне тоже стало интересно.

Река здесь заворачивает на участок так, что идти недалеко, с полчаса. Берег изрядно подмыт, ольхи и берёзы наклонились над водой, а часть корней беззащитно торчит из обрыва. Красновато-сизые ивняки тоже засмотрелись на воду. Под высоким берегом в половодье образовалась длинная, метров на двадцать, и узкая, метра на три-четыре, яма, ограниченная намытым песком и галькой, и в этом природном аквариуме тесной стайкой, синхронно повторяя движения друг друга, ходили неведомо как попавшие в плен здоровенные ленки. С удивительной настойчивостью и, наверное, изо дня в день они плавали из конца в конец ямы, надеясь, что когда-нибудь удастся вырваться в русло. Так и люди, попавшие в ловушку, мечутся толпой, тщетно ища выход одними и теми же заученными способами до конца дней своих, не желая расставаться с надеждой на чудо спасения. Я бы в такой ситуации просто утопился.

Веня спустился к одному концу ямы, снял энцефалитку и связал бечевой у ворота, соорудив таким образом подобие верши. Не снимая сапог и штанов, он влез в воду — холоднющая и почти по пояс! — расщеперил в руках ловушку и заорал Сашке:

— Давай лезь оттуда, шуми и при на меня, не разрешай увильнуть под ногами.

И они вдвоём начали сходиться: Веня — медленно, стараясь подставить энцефалитку под молниеносные рывки рыбин, а Сашка — быстро и суматошно, хлопая по воде руками и будоража её сапогами. Так они сошлись, и добычей им стал только один неудачник. Не больно-то ленки хотели такого спасения даже в безнадёжной ситуации. Со второго захода, когда вода замутилась, удалось вслепую вытащить двух, с третьего — ещё трёх.

— Сколько возьмёте? — спрашивает Веня у меня как у распорядителя путины.

Сашка втыкается, посинев от холода:

— Двух хватит.

— И нам с Ильёй четыре, — подсчитал производственное задание траловод. Вылезает, с остервенением освобождается от холодной мокрой одежды и бежит взапуски с самим собой, чтобы согреться. За ним и Сашка, а я нанизал законную добычу на прут, обмотал мокрой травой, ещё раз перевязал, завернул в портянку, чтобы придать деликатесу специфический аромат, и стал ждать, когда рыбаки набегаются.

Сразу после возвращения, не сговариваясь, дружно засобирались в посёлок. Мне надо было нести наряды и отчитываться за месяц, а у Сашки более веская причина: он соскучился по дому. Подошла Алевтина, извиняется за Кравчука, что не дождался наших нарядов, и не скажешь ей, что я только рад, а то начнёт извиняться и за нас. Ох, уж эти интеллигентики! Всё у них не как у людей. Простой рабочий человек напакостит и бежит с этого места, зажав нос и закрыв глаза, а эти на каждом шагу: «извините-подвиньтесь». Каждый чужой поступок, как бы он ни был подл, стараются оправдать и в каждом благом своём сомневаются: не обижен ли ненароком сосед. Извинялась-извинялась, а потом вдруг говорит: «И я, пожалуй, с вами». Оно и понятно: провожающие всегда хотят уехать больше отъезжающих. Пошли, уже привычно, втроём. В лагере остался Хитров с двумя рабочими, занятыми на привязке. Эти жили обособленным хутором. Наступило недельное затишье, пока бичи не пропьются и не изголодаются во вредных условиях цивилизации и не запросятся на оздоровление в тайгу.