Кто-то смеется
Шрифт:
По лицу девушки промелькнула тень.
Потом они танцевали, и все завидовали Микеле, который не отпускал Элину от себя ни на миг. Он был уверен: стоит оставить эту удивительную девушку хотя бы на минуту без присмотра, и он больше никогда ее не увидит. Его даже в жар бросило от этой мысли.
В ту ночь она была божественна в постели. Она отдавалась ему каждой клеткой своего гибкого, сильного тела. Микеле казалось, что ее девственно шелковистая кожа тает под его пальцами.
— Любимая, — шептал он, чувствуя, как его плоть сливается в экстазе с душой. — Ты будешь моей, только моей…
Они заснули,
«Не надо меня искать. Я взяла деньги, которые ты дал мне на браслет. Нам было хорошо. Возвращайся к жене».
Он сказал матери, что у Элины заболела сестра и она уехала утренним поездом в Рим. Он накачался в том баре, где они танцевали прошлым вечером, и затеял драку с сутенером.
Утром Микеле обнаружили на пляже с пулей в голове. Оружие было собственностью Микеле, и полиция сочла это самоубийством. К тому же нашлись свидетели, которые слышали, как пьяный Микеле грозился свести счеты с жизнью.
Паола сошла с ума и бросилась под грузовик.
— Я узнала, что вам нужен гид. Я умею говорить по-английски и немного по-французски. Правда, у меня нет разрешения на работу, но я и не требую, чтоб вы платили мне как члену профсоюза.
Синьор Тарантини, владелец экскурсионного бюро, не мог оторвать от девушки глаз. Казалось, на какое-то время он лишился дара речи.
— Я могу работать двенадцать часов в сутки, — продолжала между тем она. — Я хорошо знаю достопримечательности Венеции и ее историю. Я училась в здешнем колледже.
— Разумеется, синьорина…
— Меня зовут Элина.
— Я буду платить вам… десять тысяч лир в час. — Он подумал, что девушка откажется, и уже решил поднять цену до двенадцати тысяч, но она согласилась.
— Я готова приступить к работе хоть сейчас. Вот только поправлю прическу и макияж.
— Замечательно, синьорина. Если кто-то поинтересуется, вы моя племянница из Турина, дочка моей старшей сестры Ванессы.
…Это была семейная пара из Штатов: спортивного вида мужчина с розовыми щеками и модным ежиком волос на голове и увядшая женщина в шляпке из рисовой соломки с яркими вишенками возле тульи. У нее на шее красовалось ожерелье из крупного розового жемчуга. Взгляд Элины то и дело непроизвольно возвращался к нему. Она сама не знала — почему.
За обедом в ресторанчике под открытом небом американец сказал, обращаясь к Элине:
— Вы говорите по-английски с довольно странным акцентом. Я не раз бывал в Италии и слышал, как говорят на английском здешние жители. Вы не итальянка?
— Я родилась и выросла в Сайгоне, — сказала Элина, с аппетитом поглощая салат из креветок и устриц.
— Как романтично. — Американка захлопала в ладоши. — Ваши родители все еще живут там?
— Они оба умерли.
Элина печально потупила глаза.
— О да, я понимаю. Сейчас, когда Вьетнам прибрали к рукам коммунисты, порядочные люди покинули страну, либо стали жертвой режима.
Элина опять поймала себя на том, что не спускает глаз с жемчужного ожерелья женщины.
— Извините, — сказала она. — Я прослушала, что вы только что сказали. Ваши бусы мне что-то напоминают.
Она
схватила со стола бокал с вином и выпила его до дна.— Бедная девочка. — Американка крепко сжала ее руку. — Ты такая молодая и красивая. У тебя впереди целая жизнь. Прошлое нужно забыть, тем более что в нем ничего нельзя изменить.
— Да.
Элина рассеянно кивнула.
— Вот и хорошо. Робби, закажи, пожалуйста, шампанского, — обратилась она к мужу. — Завтра мы улетаем в Пирей. Я хочу, чтобы ты, Элина, поехала с нами. Надеюсь, синьор Тарантини тебя отпустит? Кстати, сколько он платит тебе в час?
— Десять тысяч лир, — честно ответила она.
— Мы с Робби будем платить в три раза больше. Правда, милый? — обратилась она к мужу.
Он с готовностью кивнул и широко улыбнулся.
— Мы купим тебе обратный билет. Но сперва ты поживешь с нами на вилле, которую сняли для нас друзья. Ты бывала в Греции?
— Еще нет.
— Вот и хорошо. Правда, Робби? Усилием воли Элина наконец заставила себя не смотреть на шею американки.
Она лежала, подложив руки под голову, и смотрела в открытое окно. Казалось, большая полная луна пытается не просто заглянуть к ней в комнату, а высветить здесь все темные углы.
Ее память так похожа на эту загроможденную старой мебелью комнату. Сколько раз она пыталась проникнуть в простенок между громоздким шкафом и комодом, но все время натыкалась на пыль и пустоту. То, что случилось несколько дней назад, она уже начинает забывать. Остались лишь какие-то разрозненные картинки, да и по телу иной раз пробегает сладкая дрожь. Тот парень, она забыла, как его звали, так ее любил… Что ей до него? Он не поможет ей вспомнить то, что было с ней раньше. Ей необходимо вспомнить то, что было раньше.
— Не спишь, Элли?
Вошел Роберт Маккензи, осторожно прикрыв за собой дверь, и сел в скрипучее плетеное кресло у окна. От этого скрипа по спине Элины почему-то пробежали мурашки.
— У меня плохой сон, мистер Маккензи.
— У меня тоже. Но я опасаюсь пить снотворные. Я слыхал, от них человек становится слабоумным. Ты пьешь снотворные, Элли?
— Когда я болела, мне давали какие-то лекарства. Наверное, снотворное тоже.
— Чем ты болела, Элли?
— У меня была черепно-мозговая травма. Я упала и ударилась затылком о ствол дерева. Я долго лежала в клинике.
— Ты не соврала про своих родителей?
— Мой отец жив. Я скрываюсь от него. Он сделал мне много зла.
— Я чувствовал, что ты сказала не всю правду. Ты стыдишься своего отца, Элли?
— Я боюсь, он сумеет меня найти.
— Чем он занимается, Элли?
— Скупает недвижимость. Он очень богатый человек.
— У тебя есть братья или сестры?
Мистер Маккензи пересел на стоявшую возле кровати кушетку. Его длинные худые ноги казались в лунном свете мертвенно-бледными.
— Сестра.
— Она живет с отцом?
Элли на секунду задумалась.
— Да. И мне ее жаль. Когда-то мы с ней были очень близки духовно.
— Но если твой отец на самом деле издевался над тобой, ты можешь подать на него в суд. Я помогу тебе с адвокатом — у меня большие возможности.
— Я не смогу ничего доказать. У меня очень плохая память. К тому же у отца много денег.