Кто услышит коноплянку?

Ира и Виктор сидели, опустив головы. Боброва теребила пальцем краешек стола.

– Поскольку, как сказали, я была надеждой и опорой, то я скажу тоже, - продолжила Наташа.

– Если о нас, то не надо больше ничего говорить, - глухо произнес Виктор.
– Это я во всем виноват. Ира здесь не при чем. Ей нужна была в тот момент моя помощь, а я раскис... Ира посмотрела на Виктора.

– Нет, я тоже... виновата. И ты прости меня. Вновь раздался шорох. Еще один лепесток упал.

– Ну ты смотри! А сказали, свежие, - стала сокрушаться Наташа.

– Тебе же объяснили, - Мещерская кивнула в сторону Софьи, - это знак.

– Это красиво, конечно, но в эти знаки верят только два ненормальных человека - Софья Николаевна и сама знаешь кто. Не будь, старшая, третьей. Не советую.

– Не кипятись, Наташенька, - попросила Котеночкину Ира.

– Да нет, я просто знаю, что это совпадение. Игра. Спросите православного священника, он вам скажет. Скажите им, батюшка.

И таким забавным получился у Наташи переход от главной тирады к "скажите им, батюшка", что все рассмеялись.

– А я в это верю, - тихо сказал священник.
– У меня не большой стаж работы, если можно, конечно, назвать работой то, чем я занимаюсь, но, поверьте, мог бы рассказать вам много удивительного. Один случай запомнился. Я ходил и продолжаю ходить в очень достойную семью. Муж и жена - верующие люди. Их сын был летчиком-испытателем, служил где-то под Мурманском. Однажды я зашел к ним в гости. Стали пить чай. А на стене висел портрет их сына. На нем молодой, красивый парень. Портрет большой, под стеклом в рамке. Чуть левее часы висели. Старинные, с боем. Зазвенели часы, я посмотрел - три часа дня. И вдруг фотография падает стекло вдребезги, рамка ломается... А потом оказалось, что в этот же день, в это же мгновение их сын погиб. Самолет разбился... Такая история. Но я хочу сейчас присоединиться к тому, что здесь сказали.

– И отец Борис обратился к Бобровым: - Вы люди венчанные, перед Богом обет давали. "Не Богу ли повинется душа моя? От Того бо спасение мое".

– "Ибо Той Бог мой и Спас мой, Заступник мой, не подвижуся наипаче", - продолжил другой человек.

Все обернулись на голос. В дверях стоял никем доселе не замеченный Киреев. Священник впервые видел этого мужчину, но отец Борис понял - его здесь ждали. Понял по той реакции, которую вызвало появление незнакомца. Ира быстро встала и бросилась к Михаилу. Они обнялись.

– Миша! Пришел! Вот видишь, похоронили мы звездочку нашу. Ира плакала, а Киреев молча гладил ее по голове. Потом подал руку Виктору. Всем остальным низко поклонился.

Мещерская с любопытством смотрела на вошедшего, тоже поняв, кто пришел. Наталья во все глаза смотрела на Михаила. Вроде он, а вроде не он. И дело не в тесемке из бересты на лбу, которой раньше не было. Изменилось все - осанка, жесты, взгляд. И говорить он стал по-другому: не быстро, не медленно, как-то веско, с паузами между фразами. И тут только Наташа вспомнила про Софью. Воронова сначала побледнела, но в целом держалась уверенно. На поклон Киреева ответила кивком головы, что-то спросила у Мещерской.

Ира представила Михаилу отца Бориса и Софью Мещерскую. Два легких поклона. Стул Кирееву поставили на углу стола, между Ирой и Наташей. Когда Виктор налил Михаилу в рюмку водки, Киреев вдруг спросил:

– Можно, я чуть позже? Мне хочется пока быть трезвым. Абсолютно.

– С одной рюмки разве опьянеешь?

– спросил его Виктор.

– Я немного волнуюсь, а когда волнуюсь - мне лучше не пить. Вот получится то, что задумал, тогда напьюсь вдребезги, - улыбнулся Киреев. Потом попросил Боброва: - Виктор, можно мне обратиться к народу?

– Так не я здесь главный, - сказал Виктор, выразительно посмотрев на Наталью.

– Понятно.
– Киреев был серьезен, но глаза его улыбались.
– Стоило мне уйти ненадолго, и все никакого порядка. Объяснитесь, Наталья Михайловна. Котеночкина растерялась, она не понимала, шутит Киреев или говорит серьезно.

– В чем? Ты бы видел, какие здесь слезы лились, вот я и взяла власть. Но я ее отдаю. Пожалуйста.

– Здравствуй, Наташа, - вдруг тихо сказал Киреев.
– Я рад тебя видеть.

– И я.

– Я очень скучал по тебе.

– И я.

– Не думал, что мы еще свидимся.

– И я.

– Только одно огорчает: пока меня не было, твой словарный запас сократился до двух слов, да и то самых коротких.

Все засмеялись.

– Ну вот, пришел и сразу осмеял. Спасибо, Михаил Прокофьевич.

– Не обижайся, солнышко. Смеяться над собой - признак душевного здоровья.

– Так что же ты надо мной смеешься, а не над собой?

– Над собой я смеюсь без устали, тем паче представив то, что я сейчас буду говорить.

– А ты хочешь говорить?
– спросил Виктор.

– Привет, а для чего я тебе власть возвращал?

– Для чего?

– Чтобы ты дал мне слово, и я мог обратиться к широким трудящимся массам. Витя, не тормози. Мещерской с каждой минутой все больше нравился этот человек. Его ирония была какой-то доброй, даже грустной. Но, наблюдая за тем, с какой радостью общались с Киреевым Бобровы и Наталья, Мещерская не могла понять, почему Михаил ни слова не сказал Вороновой и даже не посмотрел в ее сторону.

Наконец, Киреев получил от Виктора слово.

– Родные мои, за то время, что мы не виделись, не было дня, когда бы я не вспомнил тех, с кем простился почти год назад. И вот я вернулся. Ненадолго - завтра уезжаю. Но мне есть что вам сказать, а потому, увы, я вынужден быть многословным... Я уходил, прощаясь с жизнью. Оказалось, что я только-только начинал учиться тому, как надо жить. И меня оставили здесь, с вами. Один мудрый человек, встреченный мною на пути, я ему верю теперь больше, чем себе, сказал, что меня вымолила одна маленькая девочка, которая предстала пред Господом. Я сразу же понял, о ком идет речь...

...Я знал, что именно сегодня я увижу всех вас, очень близких мне людей... Во время странствий мне удалось понять простую - теперь я это понимаю - в сущности вещь. Любить - значит быть ответственным за тех, кого любишь... Не думайте, что перескакиваю с мысли на мысль, просто я хочу сказать о самом главном. А главное для меня - и Лиза, и вы, и Россия. Не говорю сейчас о Боге, но я нахожусь среди тех людей, которые понимают друг друга с полуслова, они, знаю это, поймут и меня... Я очень счастливый человек. Одна девушка благословила меня в дорогу, дав мне на хранение икону. Оказалось, что эта икона стала хранить меня, точнее, Та, чей образ был на ней запечатлен. Впервые глаза Софьи и Михаила встретились.