Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
Где-то есть город, тихий, как сон, Пылью тягучей по грудь занесен...
А ведь были времена, когда по сравнению со своим ближайшим соседом - стариком Старгородом
– Новоюрьевск казался молодым, полным сил человеком. Работали шахты, заводы, фабрики, ради которых на месте бывшего рудника и был построен Новоюрьевск. Постепенно из Старгорода перешли сюда все учреждения и организации. На улицах всегда было полным-полно молодежи, детей. Телевизоры тогда были редкостью, а потому вечерний досуг старались проводить "на людях". Мужики резались в домино, играла гармошка, кипели футбольные и волейбольные
Постарел Новоюрьевск. А может, это Киреев постарел? Двухэтажные дома показались маленькими и какими-то беззащитными. Или это он, беззащитный и маленький, ищет спасения в детстве? Так, наверное, бывает у всех, кто не в ладах с настоящим и ничего не ждет от будущего. Киреев вздохнул. Попытался пошутить: "Вход в город великого путешественника оказался не замеченным сидящими у телевизоров новоюрьевцами". Захотелось выкинуть какую-нибудь шутку. Как в студенческую пору, когда он, подвыпив, кричал по ночам: "Люди, вставайте, я солнце!" Но вместо этого Михаил вполголоса запел ту песню:
В медленной речке вода, как стекло, В мире есть город, в котором тепло,
Наше далекое детство там прошло... Но сестра, ее муж и их семилетний сын встретили его так тепло, так радушно, что грусть улетучилась, будто ее и не было вовсе.
– Бог мой, и даже тушеный кролик! Откуда?
– Володя от своей мамы привез. Картошку помогал выкапывать и привез, - пояснила Женя.
– И что-нибудь к кролику... в смысле выпить - имеется?
– Обязательно, - гордо сказал Володя.
– Так тебе разве можно?
– Все-таки сказывалось, что младшая сестра Киреева работала в школе. В голосе слышался металл.
– Женечка, - мягкий Володя умел быть убедительным, - во-первых, такая встреча. Во-вторых, мы понемножку. А в-третьих, это же не магазинное. Миша, ты попробуешь и скажешь, пил ли чтонибудь подобное раньше. Двойная перегонка, на травах настоянная. Пятьдесят градусов, а пьется легко-легко.
– Да там и сорока нет, - фыркнула, собирая стол, Женя.
– Вот видишь, ты пила и не заметила градусов. Согласен, пятидесяти нет, но сорок пять - точно. А белобрысый Илюша и вовсе не отходил от дяди. Он притащил из своей комнаты маленький рюкзак, перешитый из холщовой сумки, и стоял молча, ожидая, когда на него обратят внимание.
– Вот, дядя Миша, мы к походу готовы. Илюша, расскажи, как ты тренировался?
– попросила сына Женя.
– Зубы чистил.
– Это очень важно. Молодец, - похвалил племянника Киреев.
– А еще я мышей не боюсь!
– Замечательно, а я вот до сих пор их боюсь. Представляешь, в одном доме меня на чердак спать положили. Сено свежее, запах чудесный, мягко - благодать, одним словом. Только засыпать стал вокруг меня что-то зашуршало. В одном углу, в другом, потом, чувствую, и подо мной что-то шевелится. Бр-р!
– А ты?
– Глаза у Ильи стали абсолютно круглыми.
– Дал деру.
– Чего дал?
– Убежал с чердака, одним словом. А хозяева уже спят, будить их не хочется. Что же делать?
– Обратно на чердак лезть!
– подсказал Илюша.
– Нет, я же не герой, как ты. Постелил прямо на земле спальник, благо, трава была мягкая, густая - спорыш называется, - так и уснул.
Племянник недоверчиво смотрел на дядю. Рассказ явно не вязался с героическим обликом, который был уже нарисован в воображении ребенка.
– А еще чего ты боишься?
– Больше ничего, - спохватившись, что завтра у родителей возникнет проблема с чисткой зубов сына, сказал Киреев.
– Даже волков?
– обрадованный Илья добивал свои последние сомнения.
– Откуда в наше время волки?
– вмешалась в их разговор Женя.
– Пойдемте к столу, все остывает.
– Это ты напрасно, сестренка. Я про волков, а не про стол. Их очень даже много развелось. А в Шиповом лесу с целой семьей волков нос к носу столкнулся. Точнее, у меня один, а у них четыре носа.
– И что?
– Пришлось всю ночь на вершине сосны сидеть. Шучу... Володя не хвастал. Его напитки и впрямь оказались просто божественными. Уставший Киреев явно воспрял духом, да и силенок будто прибавилось. От него требовали рассказа о путешествии, поэтому сорокапятиградусная настойка на чабреце оказалась как нельзя кстати.
– А про волков ты пошутил?
– спросила Женя.
– Нет. Раза четыре встречался. Кабанов и лосей много стало, деревни обезлюдели, вот и волков стало много.
– Страшно было, когда в лесу на них набрел?
– Если скажу, что нет - не поверите. Хотя страха не было. Пять месяцев лесной жизни кое-что значат. Главное не показать, что ты их боишься. В глаза не надо им смотреть. Когда волк один смотри, сколько хочешь, все-таки человека они боятся. А тут три взрослых и детеныш.
– А у тебя ружье было, дядя Миша?
– Илью попросили сидеть за столом молча, но он не смог удержаться.
– Не было, - засмеялся Киреев.
– Я с ними поздоровался, объяснил, что не могу, к сожалению, пообщаться подольше, и спросил, правильно ли я иду на Ергышевку.
– Дядя Миша, а они?
– Сказали, что иду правильно, только посоветовали быть поосторожнее. В поле за Ергышевкой по ночам семья кабанья ходит кормиться. Кабан, говорят, уж больно горяч, настоящий неврастеник.
– Да ну тебя!
– возмутилась Женя.
– Трепешься.
– Не верить твое право.
– И как же ты с ними разговаривал? Выл, что ли?
– Зачем же? С волками и без вытья можно. По-человечески. И, представляете, не обманули кабанов я действительно повстречал. Красивое, я вам скажу, зрелище. Ночь, луна - огромнаяогромная. Поле. С трех сторон - лес стеной стоит. И они идут.
– Кабаны?
– Кабаны, племяш, кабаны. Клином. Я раньше смотрел фильм "Александр Невский" и не понимал, почему князь говорил, что немцы клином, "свиньей" идут. А тогда за Ергышевкой понял. Клин самый настоящий. А впереди этот неврастеник. Идут, сопят.
– Ну и что, с ними тоже пообщался?
– съехидничала Женя.
– Или сразу деру дал, как с чердака?
– Не веришь, а зря. И разве со свиньями можно разговаривать? Тебе об этом еще две тысячи лет сказано: "Не мечи бисер перед свиньями". А поскольку вежливо с ними нельзя говорить, то лучше молчать. Так я и сделал.