Кто все расскажет

В его картине Телма Риттер одевается в шерстяные кофты на пуговицах, наполовину расстёгнутые, и закатывает рукава чуть повыше локтя — так вот это я. Телма изображает меня, только в передёрнутом варианте. Также разделяет волосы на прямой пробор посередине. Так же следит глазами одновременно за всем, что бы ни происходило вокруг. Моё имя — Хэйзи. Героиню же звали Берди.

Это всё равно что видеть, как Франклин Пэнгборн передразнивает своего педика-парикмахера, как шоумен Эл Джолсон выступает с зачернённым под негра лицом или Эверетт Слоун играет носатого еврея в «Гражданине Кейне».

Правда, в моём случае остаётся принять двухтонную шуточку на свои плечи и хохотать заодно со всеми. Попытаешься разделить с кем-нибудь своё бремя — прослывёшь занудой.

Вам нужны ещё примеры? Тогда скажите мне, кто позировал Леонардо да Винчи для «Моны Лизы»? И ещё: стоит людям подумать о бедной Мэрион Дэвис, как они представляют себе Дороти Комингор, пьяную, склонившуюся над гигантским пазлом Грегга Толанда в съёмочном павильоне «РКО».

А вы говорите: искусство имитирует жизнь!.. Случается и наоборот.

Между тем, согласно сценарию, Джон Гленн пробирается вниз по внешнему корпусу, обнимает Лилиан Хеллман и затаскивает её внутрь. Сквозь иллюминатор видно, как они страстно целуются. Слышно жужжание сотни раздвигающихся застёжек-молний, и вот уже астронавты стаскивают одежду друг с друга, обнажая незащищённую розовую плоть. В невесомости голая грудь Лили стоит торчком, принимая безупречную форму; пурпурные соски твердеют, словно кремниевые наконечники стрел.

А в кухне самец по кличке Уэбстер пристраивает кофеварку на нашем подносе для завтраков. Потом ещё пару чашек с блюдцами, сахарницу и кувшин для сливок.

Когда мы познакомились, Кэтрин Кентон была никем. Юным дарованием из Голливуда. Официанткой в мясном ресторане, раздающей меню и вытирающей жирные тарелки. Моя профессия — не стилист и тем более не агент по связям с общественностью, но именно я вышколила её, сделав символом для миллионов женщин. А со временем и миллиардов. Пусть я не актриса, однако я сумела создать сильный образ, которому стремятся подражать. Живой пример неимоверно мощного потенциала, сокрытого в каждой из женщин.

Не вставая из-за стола, я тянусь взять серебряную ложечку. Дышу на неё. А потом натираю до блеска подолом белого кружевного передника.

В сценарии Хеллман мы видим её обнажённую шею и плечи, красиво изгибающиеся в иллюминаторе. Мускулы напрягаются и опадают, пока Гленн губами и языком ласкает ложбинку между парящими в невесомости грудями. Наконец исступлённые вздохи любовников совершенно замутняют иллюминатор.

А я вытираю ложечку и говорю:

— Пожалуйста, не обижай её… — Возвращаю прибор на блюдце. — Даже не думай обидеть мисс Кэти — убью.

С этими словами я срываю крахмальный чепец двумя пальцами, не обращая внимания на выдирающиеся заколки и выбившиеся пряди. Поднимаюсь с места.

— Юноша, вы не настолько умны, как вам кажется.

И напяливаю чепец прямо на миловидную макушку красавчика Уэбстера.

АКТ I, СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Резкая смена кадра: вот я бегу в длинном плаще, наброшенном поверх униформы горничной; полы то и дело распахиваются, открывая вид на чёрное платье и белый передник. Камера следует за мной вдоль парковой тропинки, где-то между молочным магазином и каруселью. Тяжело дыша через открытый рот, я из последних сил рвусь в направлении Киндерберга. С моей точки зрения видно, что цель — кирпичный павильон в форме знака «Стоп», притулившийся на вершине.

Вставка: крупным планом — телефон, застывший на столике в прихожей особняка мисс Кэти. Раздаётся звонок.

Резкая смена кадра: я продолжаю бежать. Голова не покрыта, волосы развеваются на ветру. От ударов моих коленей подол передника высоко взметается в воздух.

И ещё раз телефон. Звонит, звонит…

Я обгоняю группу людей, бегущих трусцой, расталкиваю собачатников и мамашек с колясками. Павильон на пике Киндерберга постепенно вырастает в размерах. Со стороны ближайшей карусели доносится до отвращения сладостная музыка.

Телефон в прихожей не унимается.

Я добегаю до павильона, где множество людей — почти поголовно пожилых мужчин — сидит попарно за столиками, сутулясь над чёрно-белыми армиями фигур. Некоторые столики расположились внутри, другие — снаружи, под сенью навеса. Это шахматный павильон, построенный Бернардом Барухом.

И вновь крупным планом: прихожая, телефон. Звон обрывается, когда в кадре возникает чья-то рука и берёт трубку. Камера поднимается вместе с ней к лицу. К моему лицу. Чтобы вам было проще представить, вспомните Телму Риттер, отвечающую в кино на звонки. В этом коротком флешбэке мы слышим, как я говорю: 5 — Резиденция Кентон. И наблюдаем за моей реакцией, когда из трубки доносится голос мисс Кэти:

— Пожалуйста, приезжай скорее. Поторопись, — раздаётся по телефону, — он собрался меня убить!

Между тем я лавирую между столиками шахматистов, расставленными в парке. Почти все игроки пользуются часами с двумя лицами-циферблатами. Сделав ход, игрок бьёт по кнопке: одна секундная стрелка немедленно Замирает, зато другая тут же возобновляет движение. За очередным столиком мужчина, похожий на постаревшего Лекса Баркера, обращается к пожилому двойнику Питера Устинова:

— Шах.

И бьёт по двуличным часам.

Моя мисс Кэти сидит в отдалении от всех, В Одиночестве, за столом, инкрустированном чёрно-белыми квадратами. Только вместо пешек, ладей и коней на нём — пачка бумаги. Увесистая, словно сценарий для Сесила Б. Демилля Мисс Кэти судорожно сжимает страницы обеими руками. Её фиалковые глаза укрыты за солнечными очками. Завязанный под подбородком жёлтый шарф от «Гермес» прячет от любопытных прославленный профиль. Стёкла очков отражают моё приближение: Телма Риттер и сестра-близнец.

Присаживаясь за столик, я спрашиваю:

— Кто тебя хочет убить?

Где-то рядом дряхлый Слим Саммервилл ходит пешкой и произносит:

— Шах и мат.

Из отдаления смутно доносится шум экипажей, что с грохотом катятся по Шестьдесят Пятой улице. На Пятой авеню обмениваются гудками таксисты.

Мисс Кэти пододвигает ко мне пачку белых листов.

— Только не рассказывай никому. Это унизительно.

Гав, хрю, скрип… «Жиголо охмуряет звезду».

My, мяу, жжж… «Одинокая стареющая кинолегенда соблазнена убийцей».