Кубинский зал

Работники Марсено расстелили на земле кусок полиэтиленовой пленки, на которую они складывали свои находки – одну серьгу, обручальное кольцо, старые кроссовки, не сгнившие только потому, что были сделаны не из кожи, а из дешевого кожзаменителя, бусы из какого-то поделочного камня, маленькую собачку из муравленой керамики. Повертев ее в руках, Марсено протянул игрушку мне. Она показалась мне довольно тяжелой, и я стер с нее грязь. Несмотря на некоторую неправильность пропорций, в собачке была своя прелесть. На брюшке ее я нащупал глубоко вырезанные в глине слова: «Джей Р. IV класс».

Когда вскрыли багажник автомобиля, я увидел там только пластмассовую канистру для бензина, складное пляжное кресло, алюминиевую бейсбольную биту и резиновые шлепанцы. Ни чемоданов, ни каких-либо других вещей, которые могла бы взять с собой женщина, решившая покончить с неудавшимся браком, там не было.

Я посмотрел на Марсено. Он и его люди стояли молча; они прекрасно понимали, что означают эти находки, и по-родственному (в конце концов, все люди – братья) отдавали должное общим для всех похоронным обычаям, таким же древним, как сама жизнь.

Марта Хэллок продолжала рыдать в своем автомобиле.

– Бедная мой девочка!… – всхлипывала она. – Бедная, милая девочка!…

Как это я не догадался, что она приходилась Джею родной бабкой?!

Марсено и я отошли в сторону и встали у края обрыва.

– А ведь это она продала мне землю, – сказал чилиец. – Номинально владел фермой мистер Рейни, но продала ее она!

– Я думаю, Марта Хэллок подозревала, что здесь кто-то похоронен, – подозревала и боялась, что это может оказаться правдой.

– Но кто?! Кто здесь похоронен?

– Ее дочь, мать Джея Рейни. Племянник Марты Поппи знал это наверняка; не исключено, что именно он и закопал здесь автомобиль. Много лет назад здесь произошел несчастный случай, говоря юридическим языком – неосторожное обращение с ядовитой жидкостью, паракватом. Вы должны знать, что это такое.

Марсено кивнул.

– Джей надышался этой дрянью и едва не погиб, – продолжал я. – В ту же ночь его мать исчезла, но все считали, что она просто убежала от мужа. И только Марта знала, в чем дело. Быть может – инстинктивно, подсознательно, но она знала.

Марсено растерянно провел рукой по волосам. Все происходящее совершенно сбило его с толку – настолько это было глупо, бесцельно, бессмысленно…

– Значит, мистер Поппи просто хотел закопать машину поглубже, так, что ли? – спросил он наконец.

– Похоже на то.

– Но тут, на беду, подвернулся этот негр, Хершел, – проговорил Марсено. – Он спросил, что ты тут делаешь, а Поппи сгоряча его послал. Они поссорились, может быть, даже подрались; это и вызвало сердечный приступ.

– Возможно, Поппи сказал, что он делает, – возразил я. – Вполне достаточно для сердечного приступа. Пли Хершел сам догадался… А может, он с самого начала знал, в чем дело, и боялся, что все откроется.

Марсено обернулся и некоторое время разглядывал ржавый остов «тойоты».

– Поппи был в отчаянии, – продолжал я. – Но он знал, что если на этом месте высадят виноград, пройдет очень много времени, прежде чем машину обнаружат. А быть может, ее не обнаружат вообще никогда.

– Поппи надеялся, что к тому времени он успеет умереть?

– Что гораздо важнее, он надеялся, что к тому времени умрет Джей Рейни, – сказал я.

– Не понимаю почему?… Я пожал плечами:

– Это только моя догадка, но… Я думаю, это Поппи забыл выключить разбрызгиватель с паракватом. Это он убил мать Джея. Когда он ее нашел, то очень испугался и решил закопать тело вместе с машиной.

– Для одного человека это очень большая работа, даже если земля была мягкой. В лучшем случае ему потребовалось бы часов десять – двенадцать.

– Вовсе нет, ведь у Поппи был трактор. Кроме того, он мог наткнуться на нее задолго до рассвета.

Марсено опустился на колени, набрал пригоршню земли, растер между ладонями.

– И он хотел помешать мистеру Рейни псе выяснить?

– Я думаю, для начала он старался избежать обвинения в непредумышленном убийстве.

– Но мистер Рейни знал?

– Вряд ли. Во всяком случае, до последнего времени он наверняка был не в курсе, – ответил я. – Он начал о чем-то догадываться, когда в последний раз пришел в Кубинский зал в тот день, когда я вам звонил.

Марсено поднялся и тщательно отряхнул колени – аккуратный, подтянутый джентльмен начала третьего тысячелетия, достойный представитель международной деловой элиты.

– Значит, все выяснилось, – сказал он с облегчением. – Теперь все позади.

– Не совсем. Остался еще один вопрос.

– Какой?

– Вы так и не объяснили, почему вы не приехали в ресторан, когда я вас об этом просил. Поппи мог бы ответить вам еще тогда.

Несколько секунд Марсено разглядывал свои ногти.

– Я решил, что в этом нет необходимости, мистер Уайет.

– Но ведь у меня были сведения, которые вас крайне интересовали!

Марсено не ответил, и в его молчании мне почудилось что-то холодное. Вот он поправил часы, посмотрел на солнце, и я понял, что чилиец старается придумать какое-то правдоподобное объяснение.

– Этот человек – Г. Д. – явился ко мне в офис, – сказал он наконец. – Он угрожал… – Марсено посмотрел на меня и пожал плечами, словно все дальнейшее было настолько очевидно, что и объяснять не стоило.

– Что же было дальше?

– Мы заключили сделку. В конце концов, и он и я разыскивали одних и тех же людей, чтобы задать им одни и те же вопросы. Я не предполагал, что Г. Д. собирается… – Он осекся, словно поняв, что при желании я могу причинить ему немало неприятностей.

– Полагаю, мистер Уайет, я должен перед вами извиниться.

– Для вас это просто бизнес, – с горечью пробормотал я.

Но Марсено, по всей видимости, все же считал иначе – во всяком случае, его взгляд снова метнулся в сторону тяжело осевшего на землю заржавленного кузова, внутри которого смутно белела бесформенная, поросшая плесенью и грибком масса.

– Люди погибли ни за что. За деньги, за вино!…

Только не Джей, подумал я.

Мне осталось рассказать совсем немного. Я расскажу, почему в последующие несколько дней я плохо спал; расскажу, как я поступил с наследством Джея, включая его письма к Салли Коулз, и расскажу, что я сообщил девочке о ее отце. Наконец, я расскажу, что произошло между мной и Элисон Спаркс в последнюю нашу встречу, когда мы обсуждали ужасные события, произошедшие к Кубинском зале.