Куда летит "Эскорт"

Бесчувственный механик среагировал на рывок, застонал и очнулся. Где он и что с ним, он понял сразу, и удивлённо уставился перед собой. Там Веня аккуратно опускал на ближайший диванчик безжизненно поникшее тело Раисы. В следующую секунду механик задохнулся гневным вздохом, отчего чуть было снова не провалился в обморок, но справился, захрипел, решительно выбрался из металопластиковой колыбели Степановых рук и поковылял к жене.

Степан предпочёл остаться там, где был. Он знал, когда болеет медик, остальные нервно курят в сторонке — медику придётся вытаскивать себя самому. Капитан с механиком выполнили над Раисой какие-то незамысловатые действия, кажется, прощупали пульс, но больше ничего делать не стали.

— Ты и её в грудь саданул, идиот?! — зарычал на Пекаря Михалыч в порыве рассерженной беспомощности, но тот не ответил. Скрестив руки на груди, он холодно посмотрел в пустоту: — До прибытия военно-космических сил мира нам с вами не о чем разговаривать, механик Кошелап.

— Да прибыли они давно! Вон иди к приёмнику, линия прямая, «разговаривай», говорун…

По лицу Вени штормом пронеслось нетерпение, перемешанное с недоумением, он позволил себе слегка дернуться в сторону приборной панели, но тут же остановился и посмотрел на капитана.

Чикита поддакнула: — Иди, конечно, вызывай, Жиль ждёт… — такие простые слова, но коку вдруг не хватило воздуха, и это заметили все. — Нам нужно поговорить, Веня. Мы видели будущее. Сейчас Рая очнётся, расскажем тебе в деталях.

— Она не очнётся. Какое будущее, Чикита? Говори сейчас! Если Жиль рядом, почему я у вас на борту? Где… — Капитан подобралась, перебивая: — То есть как «не очнётся»?! Пилот! Капсулу!

Капсула, как дополнительное подтверждение сообразительности пилота, уже покачиваясь неподалёку на креплениях. Степан с Михалычем мгновенно подключили Раису к системе жизнеобеспечения и уставились на лампочки, многие из которых сразу загорелись зелёным, остальные задумались и мерцали в ожидание результатов анализов, но в целом картина успокаивала. Михалыч облегчённо выдохнул и повернулся к Пекарю.

Степан прекрасно понял выражение его лица: и наказать дурака нужно, и убивать жалко. Стоило, пожалуй, сразу всё ему рассказать. Он же ничего не знает! А значит, опасается худшего и с перепугу машет кулаками. Прикладная психология. Как дважды два. Интересно, поймут ли аркилы эту сторону человеческих взаимоотношений? Скоро узнаем — пилот как раз объявил об их готовности к переговорам.

Как не вовремя!

Перед тем, как скомандовать пилоту: «Приглашай!», Чикита припечатала Пекаря взглядом и прошипела: «Держи язык за зубами!»

Сигнализация сработала исправно, но вместо аркилов напротив людей, игнорируя вакуумную зону, завис в эфире блестящий дельфин.

Он был огромным, выше Степана. Висел в воздухе головой вверх и брюхом вперёд, имитируя стойку человека, и судя по приветственной фразе, произнесённой приглушённым голосом чревовещателя — а он осведомился у землян, удобное ли сейчас время для беседы — старался быть вежливым. Под правым плавником у него красовалась вмятина, а по левой стороне тянулся за спину раздваивающийся шрам. Голову дельфин время от времени поворачивал и подергивал ею снизу вверх. При этом его пасть приоткрывалась в неуловимом подобии улыбки.

Пока Чикита боролась с удивлением, а Коршак разглядывал поблескивающее влагой брюхо, Михалыч, с истошным воплем: «Бочка!», подскочил к гостю и попытался зарыться в него носом: — Дружище!

— Малец, — обернулся он к Степану. — Это же он! Мой Бочка! Говорящий! Чуяло моё сердце! Погоди, почешу! — совершенно счастливый механик прыгнул за спину к замершему без движения дельфину, и потянулся к его спинному плавнику. Не достал и, охая и морщась, полез на выступ обшивки, выполнявший роль столика. «Вот так! Вот так! Бочка хороший!» — дотягиваясь до самого верха плавника, приговаривал Михалыч, а дельфин косил удивлённым глазом и терпел. То ли млел, то ли выжидал.

Ждали и люди. Из присутствующих одному механику не требовались разъяснения, зато выговориться он мечтал давно:

— Эх, друг! Ты же ничего не знаешь! Мы же с тобой почти закончили карту морского дна! От центрального коралла, который Балабол зовёт аггенноном… — тут Бочка пискнул, склоняя голову к механику, и Степан мог поклясться, что дельфин таким образом выразил удивление, а механик сразу уточнил: — Синий такой, торчит на локоть, на южной розе ветров возле Раисыного дома… — дельфин снова пискнул и, похоже, кивнул, превращаясь из застывшей в воздухе статуи в возбужденного щенка с подрагивающим хвостом. — Оттуда до самого рифа мы с тобой каждую кочку… Не помнишь, бедняжка, я знаю, это будет, а вернее, этого не будет через тридцать лет. — Механик улыбался и усердно тёр шершавое тело животного.

Дельфин подпрыгнул в воздухе и пискнул иначе, сдвоенным звуком.

— Райка-то? — переспросил Михалыч и запел: — «Сердце красавицы склонно к измене…» Не понимаешь, знаю. У нас тут несчастный случай. Вон она, в капсуле. Веня не разобрался, кто ему союзник. Но ты не переживай, мы её быстро на ноги поставим.

— Не поставите… — когда Степан посмотрел на Веню, в глазах кока стояли слёзы, но голос его не дрожал: — У нас нет способа остановить реакцию.

Бочка что-то чирикнул, но Михалыч осадил его коротким «Погоди!» — после такого заявления кока людям нужно было промолчаться, и хотя молчали они по-разному, все трое смотрели при этом на Веню. В глазах механика зарождался шторм, в глазах капитана — недоверие, а Степан совершенно потерялся в происходящем и не знал, которой из рвущихся наружу эмоций стоило отдать предпочтение. У него на глазах плакал суровый мужчина и его слёзы, дорожки чёрной смолы на лице, никак не вязались с игривой красной косынкой в его же отутюженных волосах. Это был не Пекарь-царь и не Пекарь-кок. Это был какой-то другой Пекарь.

— Это можно исправить! — тихо сказала капитан. — Безвыходных ситуаций не бывает! Пилот! Передай на эф-станцию все данные с капсулы, — и под одобрительный писк Бочки, обернулась к Вене: — Чем ты её? Где искать?!

— Ищите в крови. А лучше возьмите описание агента у профессора Вольского, он на одном из кораблей. Только это бесполезно, Чикит…

***

Реальность снова завертелась вокруг Степана колесом. Гигантские вирусы… оболочки… биофаги… — Последнее слово не было знакомо ему вообще! — Он наблюдал за поднявшейся на борту суматохой и отслеживал события блоками, как на ранчо у Стивенсонов, где жизнь измерялась отрезками времени — от включения до выключения камер — под названием «кадр».

— Здесь мелко, лучше обойти, — Михалыч вычерчивает на электронной карте неведомый Степану фарватер. Бочка свистит, и механик делает на карте пометку: — Ты прав!

Кадр.

Чикита выводит на экраны многократное увеличение мохнатых шариков с хвостами. Бочка вежливо уточняет своим «загробным» голосом толщину оболочки и диктует военным новые вопросы.

Кадр.

Вениамин подходит к капсуле Раисы и шепчет: «Прости».

Затемнение. Грустная музыка. Кадр.

Кадры мелькали перед глазами Степана и постепенно складывались во фрагменты.

Например, между Михалычем и Бочкой установился уникальный формат обмена информацией. Дельфин свистел, механик говорил, и они, казалось, прекрасно понимали друг друга. В основном дельфина интересовали воспоминания Михалыча о будущем на Арке, и Михалыч охотно рассказывал, а Степан с удовольствием подслушивал.

Чикита в это время шипела змеёй на Веню и жёстко координировала радиомост с тем-самым Вольским. Тут тоже было что послушать. Жаль только, понять получалось меньше.

Иногда фрагменты перемешивались и накладывались один на другой. Например, когда Бочке требовалось отлучиться к своим, он вежливо извинялся перед Чикитой и свистел механику «Сейчас вернусь!». Конечно, Степан не знал наверняка, что именно свистел Михалычу Бочка, но механик обычно отвечал: «Добре!», а значит, Бочка отпрашивался. Разве не так?