Куда ты пропала, Бернадетт?

– Не знаю, – тихо ответила я.

– Мамочки, мамочки, мамочки! Вон моя открытка едет! – Кеннеди схватила меня за руку и сильно сжала.

– Глотни риталинчику и заткнись! – рявкнула я.

– Би, что ты сейчас сказала?! – взорвался папа. – С людьми нельзя так разговаривать.

– Да нормально, – вмешалась мама. – Они все так друг с другом разговаривают.

– Нет, не все! Кеннеди, я приношу извинения за свою дочь.

– За что? – не поняла Кеннеди. – Вот моя открытка!

– Пап, какая тебе разница? Тебе Кеннеди даже не нравится.

– Я не нравлюсь? – спросила Кеннеди.

– Конечно, нравишься. Би, как ты можешь так говорить? Что творится с этой семьей? Я пришел сюда просто поговорить.

– Ты пришел сюда орать на маму. На нее Одри Гриффин уже орала. Ужасно. А тебя там вообще не было.

– Дай, дай сюда! – Кеннеди перелезла через меня и схватила открытку.

– Я не ору на маму, – сказал папа растерянно. – Я с ней разговариваю. Зря, конечно, я помешал вам праздновать день рождения Кеннеди. Но я не знал, когда еще у меня будет время.

– Потому что ты всегда на работе, – пробормотала я.

– Что ты сказала?

– Ничего.

– Я работаю для тебя и для мамы, а еще потому, что моя работа потенциально полезна для миллионов людей. А сейчас я работаю особенно много, чтобы свозить тебя в Антарктиду.

– Ой, нет! – закричала Кеннеди. – Ненавижу эти гадости!

Она разорвала бы свою открытку, если бы я ее не отобрала. Картонка была исписана разными почерками. Несколько раз встречалось «С днем рождения!», но больше всего было надписей типа «Иисус наш спаситель» или «Помни! Господь наш Иисус умер за наши грехи». И еще цитаты из Библии. Мне стало смешно. А Кеннеди заплакала, с ней это бывает. Надо просто переждать.

Мама выхватила открытку.

– Не волнуйся, Кеннеди. Я найду этих религиозных психов.

– Нет, ты этого не сделаешь, – сказал папа.

– Найдите, – неожиданно упрямо сказала Кеннеди. – Я хочу на них посмотреть.

– Да, мам, я тоже!

– Я пошел. – Папа встал из-за стола. – Всем на меня наплевать, никто меня не слушает, я вам только мешаю. Кеннеди, с днем рождения! Пока, Би. Давай, Бернадетт, позорься, нападай на людей, которые, в отличие от тебя, нашли в жизни смысл. Дома договорим.

Когда мы подъехали к дому, в спальне горел свет. Мама направилась прямиком в Малый Трианон. Я вошла в дом. Наверху заскрипели половицы. Это папа встал с кровати и подошел к лестнице.

– Девочки, это вы? – позвал он.

Я затаила дыхание. Прошла минута, не меньше. Папа вернулся в спальню, потом дошел до туалета. Спустил воду. Я схватила Пломбира за шкирку и увела. Мы с мамой ночевали в Малом Трианоне.

Мама не стала выслеживать в ресторане религиозных психов. Она написала записку: «ЭТО ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ДЕВОЧКИ. ЛЮДИ, ЧТО С ВАМИ ТАКОЕ?» И оставила на окне. Мы ушли, а записка поехала по кругу.

Вторник, 16 декабря

От кого: Гвен Гудиер

Кому: Одри Гриффин

Доброе утро, Одри. Я уточнила у Кейт Уэбб: когда Би только поступила в «Галер-стрит», Бернадетт и Элджин Брэнчи попросили исключить их из всех списков школьной рассылки. Я лично проверила и убедилась, что они действительно не числятся ни в одном из наших списков.

Теперь о другом. Я рада, что вы нашли себе пристанище и у вас есть доступ в интернет. В трех предыдущих письмах, которые остались без ответа, я сообщала вам, что мистер Леви считает необходимым срочно обсудить проблемы Кайла. Готова встретиться в удобное для вас время.

Всего наилучшего,

Гвен Гудиер

* * *

В тот день мы в классе играли в «словарную молнию»: мистер Леви называет слово, показывает на одного из учеников, и тот придумывает с этим словом предложение. Мистер Леви сказал: «Корма» и показал на Кайла. Кайл выдал: «У твоей телки шикарная корма». Мы никогда так не ржали. Именно из-за этого мистер Леви хотел побеседовать с Одри Гриффин. Я понимаю, что это нехорошо, но реально было дико смешно.

* * *

От кого: Су-Линь Ли-Сигал

Кому: Одри Гриффин

Я решила не обращать внимания на тон твоей злобнограммы и списать ее на стрессовые условия жизни. Одри, ты совершенно ничего не поняла про Элджи.

Сегодня утром я дождалась корпоративного автобуса на своей остановке и села сзади. Через некоторое время зашел Элджи. Вид у него был такой, словно он не спал всю ночь. Увидев меня, он просиял. Наверняка не помнил, что я записала нас на один автобус. Ты знала, что он из богатой семьи в Филадельфии? Нет, этого он мне не говорил, зато сказал, что в детстве каждое лето проводил в Европе. Мне было стыдно признаться, что я ни разу не уезжала из Соединенных Штатов.

– Но теперь мы это изменим, – сказал он.

Не спеши с выводами! Он сказал это риторически. Это не значит, что он собирается поехать со мной в Европу, ничего такого.

Он учился в частной школе. Кажется, у нас с тобой были об этих школах неверные представления. Таким людям, как мы, которые родились в Сиэтле и окончили Вашингтонский университет, не хватает… если не утонченности, то чего-то в этом роде, что позволяет смотреть на мир гораздо шире.

Когда Элджи стал расспрашивать меня, я растерялась, потому что живу я очень скучно. Единственная мало-мальски интересная деталь, которую я смогла вспомнить, это то, что отец у меня ослеп, когда мне было семь лет, и мне пришлось за ним ухаживать.

– Что, серьезно? – сказал Элджи. – И вы общались жестами?

– Только когда я на него злилась, – нашлась я.

Элджи смутился.

– Он же ослеп, а не оглох.

Мы засмеялись.

– Это что, беллтаунский «коннектор»? – сострил кто-то.

Это такая шутка для своих. Беллтаунский корпоративный автобус, он же «коннектор», славится тем, что в нем все галдят гораздо больше, чем в нашем. То есть нас одновременно просили не мешать другим и намекали на то, что в беллтаунском «коннекторе» ездить веселее. Не уверена, что мое объяснение помогло тебе понять юмор ситуации. Наверное, для этого надо было там присутствовать.

Мы заговорили о работе. Элджи переживал, что берет на Рождество слишком много отгулов.

– Вы все твердите, что уезжаете на месяц, – сказала я. – Но на самом деле вас не будет двадцать семь дней. Двенадцать из них приходятся на рождественские каникулы. Шесть – на уикенды. Пять суток вы проведете в гостиницах, а там есть доступ в интернет, я проверила. Остается девять дней, когда с вами нельзя будет связаться. Примерно как при тяжелом гриппе.

– Ух ты, – сказал он, – теперь я могу вздохнуть спокойно.