Кукла и ее хозяин

Я же повернулся к Люберецкой, упрямо стоявшей рядом — хотя была такая отличная возможность сбежать под шумок.

— Навязчивый у вас поклонник.

— Звучит так, будто я хотела внимания, — отозвалась она, вращая между пальцев хрустальную ножку.

— Если так не хотели внимания, может, стоило одеться поскромнее?

— А вы у нас полиция нравов? — бокал качнулся в мою сторону. — Образец нравственности и морали?

Вызывая еще одно дежавю, за спиной раздался яростный топот, и к нам подвалило ее лысое маленькое счастье, глядя на меня так, словно не прочь придушить — если допрыгнет до шеи, конечно.

— Добрый вечер, мессир Павловский, — тем не менее карлик выдавил из себя приветствие. — Прошу извинить, что вторгаюсь в беседу, но мне необходимо забрать свою супругу. Ника, дорогая, — повернувшись к ней, процедил он, — пойдем…

Его супруга аж посерела от таких перспектив.

— Всего доброго, — не глядя на меня, бросила она и зашагала за ним с таким видом, будто ее тащили силой.

Что поделать, сама выбрала свое счастье, которое сейчас пахло и шаталось так, словно влило в себя половину поданного этим вечером алкоголя. И куда там столько влезло?

Парочка уединилась на балконе и закрыла за собой стеклянную дверь. Слов не было слышно, но, судя по жестам и выражению лиц, супруги ссорились. Я же взглянул на часы, чувствуя, что провел на этой светской тусовке достаточно. После чего нашел хозяев дома и Савелия и, попрощавшись со всеми, поехал домой.

За окном спорт-кара мелькали огни вечерней столицы, довольно пустой в такой поздний час. Свернув с набережной Фонтанки на мост, я неожиданно обнаружил одинокую фигурку у перил. Светлые изрядно потрепанные ветром локоны спадали по плечам. Подол алого платье разлетался в стороны от каждого порыва, так что голые ножки сверкали в свете луны. Я даже моргнул, проверяя, не мираж ли это. Но нет: госпожа Люберецкая абсолютно одна стояла посередине моста — в таком виде, что, не знай я, кто она, подумал бы, что у нее другая профессия — куда древнее, чем балерина.

Изящные стопы топтали грязный асфальт — совершенно босые, пока их обладательница держала туфли на каблуках в руке и задумчиво глядела в темную воду. Казалось, еще немного — и, оттолкнувшись от земли, она перемахнет через перила и прыгнет в реку, как в одном из своих танцев прыгала через озеро. Только там все было не по-настоящему.

Я остановился рядом и приспустил окно.

— А вы ноги повредить не боитесь?

Вздрогнув, прима повернулась ко мне и, окинув взглядом, хмуро отвернулась.

— А вам зачем останавливаться, — с плохо скрытой обидой отозвалась она, — рядом с женщиной, которая вызывает у вас столько презрения?

— То есть с моста вы прыгать не будете? — уточнил я.

— А что, — голубые глаза косо пробежались по мне, — вам бы хотелось на это посмотреть?

— А супруг ваш не расстроится?

Из ее груди вырвался сухой смешок.

— О да, он очень расстроится! Прямо сожалеть будет…

В следующий миг прима резко — всем телом — повернулась ко мне.

— Я же такая дорогая, знаете ли, — покачивая туфлями, заговорила она. — Знаете, сколько они стоят? Эти розы из натурального жемчуга, — пальчик показал на узор на пряжках. — А напыление сверху из золота. Шесть тысяч рублей. Каждая. А в сумме двенадцать за пару.

Люберецкая крутанула туфли, словно давая мне возможность их получше рассмотреть.

— Даже на подошве напыление из золота. Зачем? Потому что в такой обуви не ходят, а сидят как куклы на витринах. Очень-очень дорогие куклы…

А затем она стремительно замахнулась и выбросила пару в воду.

— Вот как я все это ценю!..

Следом раздался смачный всплеск, и Фонтанка жадно заглотила пафосную обувку. Жест тоже выглядел очень театрально, будто напрашивался на аплодисменты. Вот только вместо беснующейся публики у нее был лишь один неблагодарный зритель, да и сама звезда Имперского балета стояла не на сцене, а на пыльном холодном асфальте у железных перил моста — совсем одна посреди засыпающей столицы, которой сейчас не было никакого дела до своего секс-символа. Ее босые ноги, так безрассудно оставленные без защиты, смотрелись в наступившей темноте не вызывающе, а несчастно. А ветер, казалось, уже насквозь продул тонкое алое платье.

— Садитесь уже, — я распахнул пассажирскую дверцу, — я вас подвезу.

Зябко поведя плечами, девушка шагнула к машине и молча опустилась на соседнее сиденье. Так же молча потянула ремень и пристегнулась — тот лег аккурат в обнаженную ложбинку между полушариями.

— Куда вас доставить?

Стянув расползающийся шелковый вырез, она назвала адрес. Дом на Невском неподалеку от дворца — иными словами, дорогие апартаменты для дорогих девочек. Ну конечно, кто бы сомневался.

— Пожалуйста, не делайте такое лицо, — косясь на меня, сказала Люберецкая. — Это моя квартира. Собственная. Я на нее заработала сама. И живу там одна.

Какое поразительное умение разбираться в чужих лицах. Что же фейс своего суженого так детально не изучаешь? Глядишь — и не пришлось бы кидаться по ночам к мосту.

— Замужняя женщина живет одна? Как необычно.

— Пожалуйста, хватит поздравлять меня со счастливым замужеством, — сухо отозвалась она. — Наш брак лишь выгодная ему формальность. Так он может рассчитывать на мое наследство.

— Собираетесь умирать?

Балерина криво усмехнулась.

— Как будто меня кто-то об этом спросит.

— Однако к мосту вы пришли сами, — заметил я.

Взгляд голубых глаз с вызовом пробежался по мне.

— Считайте, я какая-нибудь сумасшедшая самоубийца?

— Согласитесь, зрелище было весьма наводящим.

— Я не собиралась прыгать, если вас так это волнует, — отчеканила она и отвернулась к окну.

Некоторое время мы ехали в полной тишине. Только шелк рядом шелестел, когда хозяйка платья запахивала то расползающийся в стороны подол, то расширяющийся на груди вырез. Ремень безопасности вольготно терся о голую кожу, то и дело сдвигая в стороны алую ткань и приоткрывая и без того открытые полушария. Казалось, еще чуть-чуть — и я увижу их целиком, как уже увидел выскочившие из-под подола колени и бедра. В общем-то, ничего удивительного: в этом городе очень много девушек, которые в таком виде ищут себе лучшую жизнь и, даже когда ее получают, все равно не могут остановиться. А вдруг есть спонсоры и побогаче.

— Пожалуйста, не надо смотреть на меня так, — с нажимом произнесла моя попутчица.

— Как? — уточнил я, выруливая наконец на Невский.

— Так откровенно, — она опять покосилась на меня. — Вы разве не знаете, что смотреть на женщину так, неприлично?

— А вы разве надели это платье не для того, чтобы на вас смотрели?

Нахмурившись, прима повернула голову ко мне.

— Я не сама это надела. Это был не мой выбор.

— То есть вас заставили это надеть, — обобщил я.