Кукловод: Реквием по Потрошителю

Собственные пальцы казались иссохшими кистями художника, давно оставленными в грязной банке, — просто забытые, но до сих пор не выкинутые. Вот только из-за чего: невнимательности, своей незначительности или нежелания расставаться с прошлым? Рейко смотрела на сиротливо непривычно лежавшие на запятнанной сотней клякс парте пальцы. Иногда, выходя из замешательства, воровато озираясь вокруг, она гладила подушечками пальцев неровную поверхность, будто выискивая выступ с тайным посланием. Проводя по каждому незначительному пятнышку — вдруг вот эта зеленая клякса была оставлена им? Такая маленькая, незначительная, но, возможно, хранящая в себе крупицы души художника.

— Я спятила, я спятила, я спятила, — кричала сама себе Рейко, прикладываясь щекой к парте, за которой когда-то сидел Акасуна Сасори, если верить словам заведующей кафедры факультета изобразительных искусств.

Прийти сюда — уже безумие, а пытаться воспроизвести кадры, как её ночной кошмар сидел за мольбертом в том углу комнаты, отстранено вырисовывая живописные пейзажи, представить, как перекидывался диалогами с одногруппниками, смеялся, злился, когда краска непослушно стекала за границы, радовался похвале преподавателей — это противоестественно и кощунственно.

Разве у таких, как он, может быть прошлое — такое самое обычное, до избитого банальное: пары, дом, друзья, девушка?

— Я не должна об этом думать, — кляла себя Акияма, проходя по забитым студентами коридорам, боковым зрением будто пытаясь уловить призрак оставшегося здесь художника. Быть может, его душа осталась здесь? А в том теле — совсем иной, не он.

— Ты что же, уже хочешь его оправдать? — Рейко пыталась отмахнуться от собственного навязчивого голоса, но тот искажался, и уже отчитывал её вовсе не он, а Суйгецу: — Узнала истинную личность Кукловода — несчастная жертва Потрошителя — и пожалела его?

— Нет! — воскликнула Рейко.

Прохожие шарахнулись от неё как от прокаженной. Только поняв, что она уже стоит на входе в универ, Акияма смущенно попятилась к пешеходной дорожке, пряча лицо под накинутым капюшоном.

Она вовсе не жалела его, не оправдывала, ведь всегда её силой была ненависть к обидчику за то, что он сделал с Мирико, с ней самой. Благородные цели во имя спасения общественности от серийного убийцы тут не при чем. Только эгоистичный посыл.

— Довольна? — прозвенел беспристрастный голос Сасори за левым плечом. Теперь Акияма шарахнулась как от удара в сторону, обернулась, стреляя испуганным до чертиков взглядом, обрамленным не одной бессонной ночью синяков.

— Этого ведь ты желала? — голос звенел незримой цепью, что гремела с каждым шагом. Но, когда Рейко оставалась одна, цепь начинала душить ее мерзкими, скользкими мыслями. Ведь она ждала. Ждала, когда он выйдет с ней на связь. Даже мобильный его с собой носила, держа тот чаще, чем свой собственный. Пустой, ни номеров телефонов, никакой информации, но вдруг он позвонит на него?

Ночные кошмары теперь пробуждались не от воспоминаний в подвале в Осаке, а от бескрайних лабиринтов в Замке Мастера с притаившимися демонами. Оставленные уродливые ожоги на ногах до сих пор горели, когда она смотрела в отражение зеркала. Заточение в три месяца теперь не казалось такой пыткой, как день в гостях у Мастера. Сопоставляя картины прошлого, Акияма не могла заставить себя перестать думать о том, что если бы она могла выбрать, как именно умереть — произведением искусства или разодранным ошметком мяса, то выбрала, безусловно, первый вариант.

Что я должна делать? Доложить «отцу» о Кукловоде? Или же все рассказать Итачи, ведь боссу наверняка больше не нужен Кукловод? Или еще нужен? Я должна ждать? Ждать, когда он сам на меня выйдет? Что он хочет от меня? Он хочет лишь мой материал, я должна сообщить правду Итачи. Нет, я не могу, я ничего не должна, все само разрешится, если я буду просто ждать в стороне.

Мысли сжались в хаотичный комок, превратившись в скрежет ножа, царапающего стекло. Невыносимый гул перекрыл гложущие мысли, потерянные во тьме смеженных век. Собственный крик вырвал из заточения, и Рейко открыла глаза, поняв, что сидит на холодном асфальте, прижавшись затылком к стене дома, и кричит. Кричит, заткнув уши, пытаясь утопить вопросы в собственном визге.

Лишь сорвав голос, Рейко замолчала. Пора выходить на работу, иначе она сама себя сведет с ума, оставаясь наедине с собой.

Если Итачи думал, что сегодня уже ни что не сможет удивить его и вывести из равновесия, то он глубоко заблуждался. Звонок вырвал из тягостных размышлений о Рейко, когда он уже подъезжал к полицейскому участку. После нескольких секунд замешательства при виде незнакомого номера и такого же незнакомого женского голоса, осторожно поинтересовавшегося, он ли Учиха Итачи и является ли он родственником Учихи Обито, Итачи просидел в ступоре со все еще включенным вызовом почти минуту, не реагируя на тщетные попытки звонившей докричаться до него.

— Да, я его дальний родственник, — растерянно заставил выдавить из себя эти строчки детектив.

И после сумбурного объяснения и продиктованного адреса, все еще ничего не понимая, детектив развернул автомобиль по направлению в другой район.

С пустой головой Итачи стоял у открывшейся двери, откуда выглянула пожилая женщина с виноватой улыбкой, извинившись, что оторвала детектива от важных дел.

— Нет, все в порядке. Простите, я был немного не в себе, тяжелый день, не могли бы вы еще раз объяснить, что вы хотели.

Но лучше любых слов было то, что женщина впустила Учиху в квартиру, демонстративно указав на лежащий на тумбе ноутбук.

— Понимаете, Обито оставил его у меня пять лет назад, попросил подержать, пока не разрешит кое-какие дела, да так и пропал. У меня совсем вылетело это из головы, а недавно я нашла его в кладовке, когда разбирала вещи. Позвонила в участок, но мне сообщили прискорбную новость, — голос женщины задрожал, и, едва сдерживая слезы, она утерла тыльной стороной ладони невидимую влагу, — бедный Обито, такой молодой, я даже ничего не знала.

«Да, бедный Обито», — горько усмехнулся про себя детектив, открыв крышку ноутбука — тот был разряжен.

— Но почему он оставил его у вас? Вы близко общались?

— Ох, не со всем. Он дружил с моей дочкой Рин еще со школьной скамьи да и после в студенческие годы. Рин всегда винила себя в том, что Обито из-за неё поступил в академию и загубил свои таланты режиссера.

— Ре-жис-се-ра? — по слогам переспросил Итачи, удивленно вздернув бровь.

— Да, — растерянно кивнула женщина, будто припоминая нечто уплывающее из омута её памяти. — Рин что-то говорила насчет того, что он был очень талантлив, знал, куда и как поставить человека, чтобы вышла поистине дивная картина.

— С этим не поспоришь, — кривая улыбка очертила угол губ. — Так, значит, ваша дочь хорошо с ним общалась. А могу с ней поговорить?

— Мне очень жаль, — Нохара потупила взгляд, пряча вновь накатившие слезы, и совсем охрипшим голосом поведала страшнейшую трагедию своей жизни: — Рин… моя дорогая дочь покончила с собой в студенческие годы. С ней случилось несчастье, и она не смогла это пережить.

Женщина зашлась горькими слезами, спрятав лицо в ладонях. Итачи растерянно дотронулся до плеча женщины, пытаясь оказать призрачную и ничего не значащую поддержку.