Кукушка

— Нет-нет. Просто… на твоем теле столько татуировок!

Одна из причин, по которой я не мог работать под прикрытием. Я был меченым.

— А ты противница нательной живописи?

— Нет. Мне, напротив, очень нравятся твои рисунки. Прослеживается рука мастера. Эти узоры, должно быть, несут некий сакральный смысл?

Есть такое дело. Когда мириться с воздержанием становится невозможно — я иду в знакомый тату-салон. Наколки — летопись моей войны с раздирающими душу демонами.

— В некотором роде.

— Не посоветуешь мастера?

— Зачем?

— Ну… я, может, тоже хочу навести красоту.

— Ты хочешь сделать тату?

— Эээ… нет, нет… На самом деле я хочу кое-что исправить.

— Ошибки молодости?

— Может быть. Так как? Дашь телефончик?

Я зажал профиль клешнями и резко сунул заготовку в бочку. Вода зашипела, взвилась вверх, оседая на моей соленой от пота коже.

— Даже лучше. Я могу и сам тебе подсобить.

— Серьезно?

— В старину татуировки делали кузнецы. Это так… для общего развития.

— Чего не знала — того не знала, — согласилась Марта, — а что еще они делали?

— Да много всякого разного. Долгое время ремесло кузнеца считали волшебством, а самого мастера — колдуном. Ну, кто еще мог из бесформенного куска металла создать вещи невероятной, колдовской красоты?

— И правда…

— Так, что насчет татуировки?

— Я подумаю. Вдруг это безобразие нельзя исправить?

— Исправить можно все.

Марта еще немного посидела в кузнице и пошла в дом. Я провозился добрых три часа, прежде чем вспомнил, что не отдал ей полученное сегодня свидетельство о рождении дочки. Выругался под нос, быстро свернул работу и пошел в дом обмыться. Чистый и благоухающий проклятым сосновым мылом, кроме которого в этих краях невозможно было что-то купить, я извлек из бардачка папку с документами. От нечего делать залез внутрь и… опешил. В графе «отец ребенка» черным по белому было вписано мое имя. Это что еще такое, мать его так?

— Какого хрена? — пробубнил я в микрофон. — Какого хрена вы записали на меня девчонку?

— Конечно же, в целях безопасности. Зачем же еще? Безопасности матери и ребенка.

— Почему этот вопрос не был со мной согласован? Кто отдавал приказ? — я сыпал вопросами и все сильнее сжимал пальцы на злосчастной бумажке. Того и гляди — порву.

— Приказ отдавали с самого верха. Да ты не переживай. Как только удастся прижать Вуича, им выдадут другие документы. Марта с дочерью попадают под программу защиты свидетелей. Ты же понимаешь.

— Хоть на этом спасибо! А вам не приходило в голову, что мне будет довольно сложно объяснить ей тот факт, что я оказался вписанным в документы малышки?

— Ну, ты уж что-то придумай. Умный ведь мальчик. Отбой.

Не сдержавшись, я со всей дури саданул кулаком по двери. Умный мальчик… Да они издеваются!

К моему удивлению, Марта и правда восприняла новость о моем отцовстве довольно спокойно. Лишь спросила, задумчиво потирая бровь:

— Не боишься, что твоей девушке может не понравиться наличие новорожденной дочки?

— Моей девушке? Да брось. Нет у меня никакой девушки.

— А почему?

Хороший вопрос. Может быть потому, что я не давал себе шансов? Когда-то давно я понял, что не испытываю удовольствия от обычного секса, и это испугало меня до икоты. Нет, в отличие от отца, меня не возбуждала боль… Но мне всегда хотелось пожестче. Не сдерживая себя. Наплевав на запреты общества и мораль, растворяться в другом человеке. Только это было по-настоящему. И как я от этого ни бежал… не мог изменить свою сущность. Мне хотелось изощренного секса. Я ненавидел это в себе. Меня от самого себя тошнило, но еще больше — тошнило от своего сходства с отцом… И тогда я просто вычеркнул женщин из своей жизни.

Глава 8

Мне было, правда, интересно, почему Макс одинок. Он был хорошим парнем: добрым, заботливым и, что немаловажно, красивым… Любил детей, не имел вредных привычек и, судя по дому, достаточно неплохо зарабатывал. Для большинства женщин этот перечень был вполне достаточным для того, чтобы открыть на него охоту.

— Не сложилось, — коротко бросил он, очерчивая жирной чертой границы своей откровенности. Может быть, это и к лучшему. Сегодня я узнала даже больше, чем мне того бы хотелось. Грязные подробности чужой оборвавшейся жизни, которые были мне совсем ни к чему. Мне бы от своего дерьма отмыться… Восемь месяцев прошло с тех пор, как я сбежала, а мне все так же снились кошмары. Вязкие, тревожащие душу сны, в которых я то и дело тонула. Легкие жгло, грязь забивалась в ноздри и проникала в рот… и каждый раз, когда я пыталась вздохнуть, или позвать на помощь, я захлебывалась зловонной болотной жижей.

Настроение резко испортилось. Я заглянула в спальню, проверила малышку и, вернувшись в гостиную, прилегла на диван, уже не противясь лавине воспоминаний.

Иван сделал мне предложение в ночь нашего первого поцелуя. Одурманенная его ласками, сбитая с толку, я потом не спала и… думала, думала, думала! Господи, какой же непроходимой дурой я была! Как мне льстило, что такой взрослый, состоявшийся мужчина… мужчина, который мог позволить себе абсолютно любую женщину, остановил свой выбор на мне. Это было ужасно, это было прекрасно, это напрочь выбивало землю из-под ног… Я вспоминала его ласки. Такие несдержанные и бесстыдные, и, может быть оттого, что я не знала другого, мне они казались верхом блаженства. Мое тело созрело и жаждало мужчину. Большого, сильного, красивого… Такого, как Иван, от которого меня не отвернул даже тот факт, что он во многом заменил мне отца. Замирая от ужаса, я колебалась… Запретное влекло и отталкивало одновременно. Я пыталась представить, как буду жить, если ему откажу, и… просто не видела перспективы. Мы перешли черту. Возврата к былому не было. Я не могла сделать вид, что ничего не случилось. Да и кто бы мне это позволил? С другой стороны, я вспоминала всех тех женщин, которые вокруг него вились, и… ревновала. Дико, неистово! Он столько лет был безусловно моим, что одна только мысль о другой рвала мое сердце на части.

И я согласилась.

Месяц до свадьбы был самым странным временем в моей жизни. Я перестраивалась, я привыкала, что между нами теперь совсем другие отношения. Иван больше не был моим опекуном. Почти отцом, с которым я и вела себя соответствующе… Теперь он был моим мужчиной. Страстным, откровенным, горячим. Но одновременно с этим удивительно сдержанным. Именно Иван настоял на том, чтобы я сохранила девственность до свадьбы. И я не стала перечить. Напротив, даже порадовалась, что мой будущий муж дал мне время, чтобы я могла адаптироваться к происходящим в жизни изменениям. Он мне казался таким понимающим, мудрым! А на самом деле он, как смертельно опасный паук, скрупулёзно плел свою паутину.

О, как терпеливо он меня приручал! Как изощренно, как искусно! Обрушивая на меня всю свою страсть. Заставляя забыть о скромности… Если бы я знала, чем это все для меня обернется! Если бы я только знала! А тогда, доверчивая и открытая, балансирующая на грани оргазма, я, отбросив всякий девичий стыд, подавалась навстречу его бесцеремонным пальцам, я просила… нет, умоляла, растеряв в страсти всю свою скромность:

— Иван, я не могу больше… не могу… пожалуйста, Ваня, пожалуйста!

— Маленькая голодная сучка… — не останавливаясь ни на секунду, шептал мне на ухо мой будущий муж.

— Иван! — от его грязных слов стыд все же пробивался на волю, и тогда, смущенная, я резко сводила ноги и отталкивала желанные руки прочь. А он улыбался хищно, удерживая над головой мои запястья, и продолжал дразнить меня, пока я снова не начинала скулить от страсти.

Боль полоснула по сердцу. Злясь на себя, я поднялась с дивана и подошла к окну. Макс что-то мастерил во дворе. Хорошо развитые мышцы перекатывались под гладкой, блестящей от пота кожей. Сам того не желая, он спутал мне все карты. Чем вообще он думал, когда записывал малышку на себя?! Нет, возможно, другая бы женщина на моем месте только порадовалась, а я… Вот же черт! В идеале, я планировала написать отказ от ребенка еще в роддоме. Теперь же я вообще не знала, как поступить. Максим был так добр ко мне! Я не хотела, чтобы он расплачивался за мои грехи или решал мои проблемы, прочная цепь которых все туже смыкалась на моем горле.