Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)

В XI веке был установлен день поминовения усопших. Как это произошло? Согласно «примерам», душа некоего монаха из Рима была взята ангелом в мир иной, где видела Господа во славе, рай и чистилище. Среди душ умерших эта душа наблюдала многих нищих, коим никто не подал руки, и ангел пояснил, что это — души тех, кто на земле не имели ни родных, ни друзей, кои оказали бы им помощь. Когда душа монаха была возвращена в тело, тот поведал о видении папе, и папа установил день спасения душ в чистилище (Klapper 1914, N 96). По другой версии, клюнийский аббат Одилон, узнав, что в Этне слышны вопли умерших, коих мучают бесы, решил, что эти души могут быть спасены подаяниями и молитвами, и установил в своих монастырях день поминовения усопших непосредственно после дня праздника всех святых (Legenda aurea, 163).

На вере в то, что молитвы, мессы и приношения даров могут сократить срок пребывания душ в чистилище, строилась практика завещаний, которая начала распространяться как раз в изучаемый период и достигла полного развития в следующие века [104] . Составители завещаний были озабочены тем, чтобы за их души были отслужены мессы, и в возможно большем числе. Со временем количество заупокойных месс, заказанных завещателями, стало достигать многих сотен и даже тысяч, причем максимум их надлежало отслужить сразу же после кончины и в первые месяцы пребывания в чистилище, — стремились как можно скорее вызволить из него душу. В отношения с загробным миром вносятся счет и расчет. Ж. Шиффоло, исследовавший под этим углом зрения практику завещаний в области Авиньона в XIV и XV веках, подчеркивает, что в этот период глубоко изменяется вся стратегия человеческого поведения, направленная на обеспечение посмертного благополучия души, и, соответственно, установки, связанные с восприятием смерти и потустороннего мира [105] .

104

Chiffoleau J. La comptabilite de l’au-dela. Les hommes, la mort et la religion dans la region d’Avignon a la fin du Moyen Age (vers 1320 — vers 1480).
– Rome, 1980.

105

Chiffoleau J. Ce qui fait changer la mort dans la region d’Avignon a la fin du Moyen Age.
– In: Death in the Middle Ages. Ed. by H. Braet and W. Verbeke. (Mediaevalia Lovaniensia, Series I/Studia IX).
– Leuven, 1983, p. 117–133.

В изучаемый нами период, по-видимому, еще не возникло той «одержимости» заупокойными службами, которая потом охватит определенные круги населения, в особенности городского, и которая была порождена глубоким социально-психологическим и демографическим кризисом, подготавливавшимся еще до Черной смерти середины XIV столетия и разразившимся после нее. К тому же проповедь и используемые в ней «примеры» едва ли могли сколько-нибудь полно выразить тенденцию внести «бухгалтерский дух» в трактовку того света. Как мы видели, мысли о чистилище и возможностях, которые оно открывает перед душами покойников, только начинали усваиваться верующими. Тем не менее идея необходимости безотлагательного, срочного вознесения заупокойных молитв присутствует в наших памятниках. Один епископ услыхал из глыбы льда голос: «Я — душа, заключенная в этот лед за грехи. Меня можно было бы освободить, если б ты отслужил за меня тридцать месс в течение тридцати дней». Епископ приступил к мессам, но его службы дважды прерывались бедствиями и неурядицами в городе, и лишь на третий раз удалось ему отслужить подряд все тридцать месс, после чего лед немедля растаял (Legenda Aurea, 731; Klapper 1911, N23; Hervieux, 254) [106] .

106

Один человек, желавший видеть чистилище, был отведен туда ангелом и среди прочих душ увидел одну, которая по горло горела в огне и тем не менее смеялась. Он спросил сопровождавшего его ангела о причине смеха страдальца. Этому человеку было обещано, что по истечении тридцати лет в его роду родится мальчик, который, как только отслужит первую мессу, освободит его от мук (Klapper 1911, N18).

В «примерах» часто встречаются упоминания о весьма сжатых сроках пребывания души в «третьем месте». Некий монах был в чистилище семь дней, и заключалась его мука в том, что он был лишен возможности лицезреть Господа (DM, XII: 37). Наказание в чистилище девятилетней девочки, которая была отдана в монастырь и согрешила тем, что, стоя в хоре, шепталась с подружкой, заключалось в необходимости усердно молиться (DM, XII: 36). Мирские песни и пляски вызывали гнев и преследования церкви, которая видела в них козни и ловушку, подстроенную дьяволом, и потому некая монахиня была осуждена на восемнадцать дней пребывания в чистилище за то, что слыхала песенку и не покаялась в этом (ТЕ, 88). Явившись после смерти своему собрату, один монах сказал, что страдает от мук в чистилище только по той причине, что утаил новые туфли, спрятанные им в ногах постели; он умолял отдать их аббату и просить его о молитвах за его душу (ЕВ, 35).

Однако кратковременность пребывания души в чистилище отнюдь не воспринималась как общее правило, и упомянутые сейчас заботы людей XIV и XV веков о бесчисленных мессах за упокой их душ свидетельствуют о том, что мысль о чистилище страшила и побуждала предпринять все возможное для того, чтобы сократить муки в «третьем месте». Но даже недолгое нахождение в чистилище было сопряжено с невыразимыми страданиями, как об этом поведал, например, мальчик Эйнольф, который пробыл там всего лишь один час (DM, XII: 57). В момент, когда умирал цистерцианский монах, его тело поднялось над ложем на четыре шага и тотчас же опустилось. На следующую ночь он явился другому монаху, чистый и радостный. Как он рассказал, в момент, когда его душа проходила через чистилище, его тело сделало внезапный скачок. Но этот единый миг в чистилище показался ему тысячелетием (SL, N499). Дело не столько в длительности заключения в чистилище, сколько в невыносимости мук, которые душа должна там вытерпеть. Когда Христос намеревался отправить в чистилище благочестивого и девственного священника (дело происходило на привидевшемся тому Страшном суде), вмешалась всеблагая Дева: «Почему, Сын Мой и Господь, Ты его туда посылаешь? Это нежный молодой человек, и таких мук ему не выдержать». Уступая мольбам Матери, Христос его помиловал (Klapper 1914, N191) [107] .

107

Впрочем, души умерших, коим друзья существенно пособили своими молитвами и добрыми делами, могли уже не испытывать в чистилище физических мук: Klapper 1911, N 19.

Попасть в чистилище можно было и при жизни. Желающие посетить его отправлялись в Ирландию и пытались проникнуть в «Чистилище святого Патрика», и, как передают, одни выходили из него невредимыми, а другие пропадали [108] . Некий человек разнузданного поведения отказывался понести должное покаяние, и тогда аббат послал его в сопровождении конверса в некую долину, где он повстречал беса в человеческом обличье. По приказу аббата, конверс передал грешника этому бесу в качестве его «гостя». Наутро конверс пришел за ним, и бес привел свою жертву, почти до смерти измочаленную. Поведав аббату об испытанных муках, он каялся и очищался от грехов на протяжении всей остальной жизни (ЕВ, 36). Однако, по господствовавшей точке зрения, настоящее чистилище находится за гробом, хотя ученик в «Диалоге о чудесах» и говорит, что поскольку чистилище характеризуется невозможностью лицезреть Господа, то «земной рай и есть чистилище» (DM, XII: 37). Известно, что, согласно учению еретиков (имеются в виду альбигойцы), муки чистилища существуют лишь в настоящем мире, и никакие усилия церкви не могут пособить покойникам (ЕВ, 343).

108

Цезарий Гейстербахский писал: «Если кто сомневается в существовании чистилища, пусть отправится в Ирландию, войдет в чистилище святого Патрика, и больше ему уже не придется сомневаться о карах, ожидающих в чистилище»: DM, XII: 38.

Внедрение идеи чистилища в картину потустороннего мира западного христианства, как представляется, усиливало ту сторону миросозерцания средневековых людей, которая была обращена к смерти и искуплению. Это миропонимание не переставало быть «религией мертвых», — напротив, заботы о душах чистилища сделались более настоятельной потребностью, неотъемлемым аспектом жизни. В конце средних веков одержимость мыслью о смерти и тем, что за нею воспоследует, еще более возросла [109] .

109

Delumeau J. La peur en Occident (XIV^e – XVIII^e siecles). Une cite assiegee.
– Paris, 1978; Его же. Le peche et la peur; Vovelle M. La mort et l’Occident de 1300 a nos jours.
– Paris, 1983.

Глава 6 «Религия вины»

То, что Страшный суд из отдаленного будущего перемещен в проповеди и «примерах», а отчасти и в изобразительном искусстве в настоящее время и происходит у одра смерти каждого индивида, способствует объединению всех этапов существования человека в законченную биографию [110] . В самом деле, свою завершенность личность получает только тогда, когда дана окончательная оценка жизни индивида и содеянного им на всем ее протяжении. Приговор высшего суда и дает такую оценку.

110

Aries Ph. L'homme devant la mort, p. 109 sq.

В средние века «юридическая» сторона христианской религии была мощно усилена. «Судебное мышление», столь свойственное людям феодальной эпохи, совершало свою экспансию и за пределами социального, вообще земного мира. Творца изображают в виде Судии, восседающего во главе трибунала, на небеса переносится образ судебной палаты. Человеческая жизнь мыслится как подготовка к завершающему ее судебному процессу.

На протяжении всей жизни против человека накапливаются улики — грехи, которые он совершил и в которых не исповедался и не раскаялся. Сама исповедь тоже представляет собой своего рода судебный процесс. Именно в начале XIII века ежегодная исповедь была вменена II Латеранским собором (1215) каждому верующему в качестве обязательной. Грешник в этом процессе выступает одновременно в двух ролях: в роли обвиняемого, ибо он держит ответ за свои дела, и в роли обвинителя, поскольку он должен произвести анализ собственного поведения, соотнеся каждый из своих поступков и помыслов с общезначимой религиозно-нравственной нормой; сам он обвиняет себя перед лицом представителя бога — исповедником, выполняющим в этом процессе роль судьи.

Исповедь — лучшее средство, защищающее от нечистого и его слуг. Один монах, по имени Адам, человек, известный своей святостью, и популярный проповедник, на пути из одной деревни в другую повстречал страшное чудовище, в котором тотчас распознал дьявола. Спеша оборониться от врага, он начертил вокруг себя кресты, так что они образовывали круг. Поскольку он был один и священник отсутствовал, Адам просил у Бога разрешения исповедаться прямо Ему. И чудо: по мере того как он называл свои грехи, вокруг него вырастала стена. Когда исповедь была закончена, Адам оказался как бы внутри неприступной крепости, которую дьявол безуспешно пытался атаковать. Он сумел лишь показать ему свою ужасную морду с высоты стены, повергнув монаха в трепет. Пусть никто не сомневается в том, что рассказанное — истина. От самого Адама это слышали два других брата, а они поведали мне, как и многим другим, заключает анонимный автор «Книги примеров» (LE, N 95). Итак, исповедь, дающая моральную, духовную защиту верующему, способна воздвигнуть и материальную крепость! Сближение и смешение спиритуального и телесного — характернейшая черта того склада мышления, который нашел свое воплощение в проповеди.

Признание в грехах и покаяние уничтожают улики, — исповедь стирает память о грехе. «Сокрушение заменяет муки ада муками чистилища, — пишет Жак де Витри, — исповедь делает муки временными, а полное покаяние их уничтожает. Благодаря раскаянью грех умирает, благодаря исповеди он выносится из дому, епитимья же погребает его в могиле» [111] . Это уничтожение грехов нужно понимать буквально, потому что и сам верующий и священник уже не помнят о них, и даже черт, постоянно подстерегающий грешника, более не способен изобличить виновного. Отшельник, утаивший в своем сердце один грех, повстречал в лесу пишущего под деревом дьявола и спросил его, что он пишет. «Записываю твои грехи и грязные помыслы, какие некогда были у тебя». Отшельник отвернулся и в сокрушении пролил слезы о своих прегрешениях. Вновь поворотившись к бесу, услышал он стоны: «Увы мне! Малая теплая капля смыла мой свиток и уничтожила все, что я о тебе написал». Опечаленный бес немедленно исчез (Hervieux, 398). Один теолог принудил беса открыть ему: что более всего мучит и тревожит нечистую силу? Частая исповедь, отвечал бес. Когда человек находится в состоянии смертного греха, все его члены связаны, и он не может двигаться. А когда он покается, делается он тотчас свободным и способным ко всему доброму (DM, XI: 38).

111

Precher d’exemples, p.55. Дьяволу исповедь причиняет неисчислимые муки: ibid., p.85.