Культурный конфликт (сборник)

Еще я с детства была пофигисткой. Не очень-то я расстраивалась на эти музыкальные темы. Ой, ну подумаешь, всего-то полчаса потерпеть, а потом гуляй не хочу. Еще я буду про эту Дагмару думать и настроение себе портить!

В конце года устраивалось общее мероприятие под названием домашний концерт. В нашем дружном доме не только моя мама купила пианино в кредит. Наша тихая мама подбила еще и других мамаш, поэтому таких, как мы с Наташей, учениц набралось с десяток. И вот по очереди каждая семья устраивала праздник, готовились угощения. Нарядные девочки по очереди демонстрировали свои таланты (уж какие у кого были), а потом, быстро поев, убегали на улицу, а родители веселились дальше вместе с Дагмарой за праздничным столом. В квартире под нами жил писатель-фантаст Север Гансовский. От их семьи мучилась дочка Илонка. Дядя Север к каждому такому празднику рисовал программки. Они всегда были разными, и их ждали не меньше, чем самих выступлений (это потому, что они были гораздо лучше).

А меня даже к инструменту на таких праздниках не подпускали, чтобы не позорилась. Я была слушателем, как родители. Усидеть мне было сложно, уж очень нудно девочки играли. Правда, на одном празднике я вдруг замолчала и просидела не шелохнувшись в течение всех выступлений. Ну вот, подумала мама, наконец-то и у ее младшей дочери проснулся интерес к музыке.

– Аленка, ну что тебе понравилось больше всего?

– Мне? Ничего не понравилось. А я не слушала!

– Но ты же так тихо сидела, прямо замерла вся?

– А, так это на пианино муха сидела. Я боялась ее спугнуть. Всё думала: улетит не улетит.

Мама очень старалась привить нам любовь к музыке, мы с сестрой в детстве посмотрели весь репертуар Большого театра. Но заниматься с нами она, конечно, не могла. А без этого, как я потом поняла, ну просто никак!

Папа, когда приходил с работы и видел меня сидящей за пианино, вытягивал вперед руку и грозно говорил: «Только не при мне!»

На всю жизнь эта фраза врезалась мне в память. Ребенок на то и ребенок, что его нужно убеждать и направлять. Меня всегда удивлял вопрос:

– А вот ваш сын сам захотел учиться музыке или вы его заставляете?

Странный вопрос.

Может, в начале он и хотел, а потом начался труд и бесконечная работа. Причем поначалу он думал, что это все так музыкой занимаются от зари до зари. Но потом до него потихоньку начинало доходить, что все его друзья после школы балду гоняют, а он должен в музыкалку бежать. Вставал законный вопрос: «А зачем нам это всё надо?» И дальше – законный ответ: «Ну вас всех подальше со всей этой вашей музыкой!!»

Вот здесь-то я всегда была рядом и рассказывала, как всё здорово у него получается, напоминала, когда будет следующий концерт и что далеко не все дети побеждают на конкурсах, – стало быть, бросать это дело ну никак нельзя, просто даже преступно!

Можно было всё это не говорить, можно было просто всё бросить. И всем сразу бы стало легче. Но как? Когда видишь, что действительно всё получается. И есть успехи. Да и потом, жизнь-то совсем другая, интересная, постоянно что-то происходит. То конкурс, то концерт, то заграничные гастроли, то к нам гости, то мы в гости. Один раз даже французов у себя принимали…

МАТИЛЬД-МОД

Меня вызвала к себе директор музыкальной школы. Бегу, как всегда, после работы, опаздываю, смотрю, в кабинете уже собралось человек десять родителей.

– Итак, дорогие родители, к нам едет…

Мы с места подсказываем: «Ревизор!»

– Не ревизор, хуже, французская делегация! Дети будут жить в семьях, вам оказана высокая честь. Вы как раз и есть те семьи!

Только этого нам не хватало. На лицах других родителей тоже особого восторга не наблюдается:

– Да у нас и условий особенно нет, а потом, мы же на работе весь день! За детьми присматривать надо или как? – наперебой начали родители. – И чем их кормить? А по-русски они умеют?

Родители неуверенно сопротивлялись. Ну и потом кто-то самый храбрый задал вопрос, который был у всех в голове:

– А что нам с этого будет? Наши дети тоже во Францию поедут или как? Ради этого, конечно, можно и понадрываться!

– Тихо, тихо! – пытается нас успокоить директриса. – На все вопросы отвечу по порядку. По поводу поездки ваших детей. У нас существует обмен между школами, естественно, в следующем году поедут наши дети. Кто поедет конкретно? Поедут лучшие! – и так многозначительно на нас смотрит и паузу держит. Мы все тоже многозначительно переглядываемся между собой. Какая умная женщина, ей же не положено вот так прямо говорить, что у нас дашь на дашь будет. Понятно же, что наши дети самые лучшие и есть!

Ну ладно, раз такое дело, напряжемся с этими французиками.

– Ваша задача – обеспечить им завтрак, ужин и место, где они будут спать, – тем временем продолжает директриса. – По возрасту дети разные, на инструментах тоже на разных играют, но в основном струнники – скрипачи, виолончелисты. Говорят только по-французски, старшие – немного по-английски. Ну нечего волноваться! Что вам с ними обсуждать? Утром завтраком накормили, за руку в школу привели, сдали под роспись. Вечером в семь под роспись в школе приняли, ужином дома накормили и спать уложили. Все! На самом деле это даже интересно!

– Куда уж интересней, – вздыхаем мы. – А кормить-то чем?

– Что сами едите. Вы же что-то едите? Это абсолютно простые люди, как мы с вами, только французские.

Нам достался мальчик Арно Шилькроде, одиннадцати лет. Скромный такой, тихий мальчик. Он приехал с сестрой и папой, всех их расселили по разным семьям, но вечерами семья должна была где-то воссоединиться. Воссоединение проходило обычно на нашей территории.

Когда я увидела папу, немного расстроилась – это и есть настоящий француз из Парижа? А собственно, почему нет? Внешне он вылитый Пьер Ришар, страшненький такой, маленький, зовут тоже Пьер. Но обаятельный, через десять минут про его, прямо скажем, не очень презентабельную внешность забываешь. Говорил он немного по-английски и пытался говорить по-русски, то есть готовился к приезду в Россию серьезно.

Каждый вечер он приходил с подарками, причем предназначенными именно для меня. В первый вечер это были цветы, во второй – настоящие французские духи, в третий – почему-то палка колбасы! Видно, за первые два дня иллюзии у Пьера на мой счет рассеялись и он понял, ЧТО мне действительно нужно в этой жизни, или не наедался он. Вроде кормили мы их хорошо, старались как могли.

Девчонка была ужасно смешная, как маленькая обезьянка – кудрявая, чернявая, всё время корчила рожи и громко хохотала. Звали ее Матильд-Мод. Как рассказал Пьер, всех женщин в родне у жены зовут Матильдами – и тещу, и жену, и бабушку жены. Причем живут они все вместе. То есть четыре Матильды в одном доме. На вопрос: «А почему так?» – ответил: «А невозможно было даже произнести другое имя! Сразу же шли упреки: значит, до меня у тебя была Жанет или Франсуаза?! Лучше пусть все будут Матильдами!»

– А как же вы не путаетесь?

– А это уже не мои проблемы, сами захотели. Я даже специально интонацию не меняю, когда кого-нибудь из них зову. Пусть все четверо бегут! (А французик-то вредненький!)

Жили мы, действительно, эту французскую неделю очень дружно и весело. Каждый вечер в школе проходили концерты детей – наших и французов. Мы, все родители, отпрашивались с работы, чтобы не пропустить выступление своего французского ребенка. Матильда была скрипачкой. Сказано это, конечно, очень громко. Рожи она умудрялась корчить даже когда играла – или удивленную, когда в ноту попадала, или обиженную, когда опять ничего не получалось, и громко хохотала, когда играть заканчивала. Такой непосредственности я больше в жизни своей не видела.