Купериада

* * *

Очень Михаил Юрьевич Лермонтов Александра Сергеевича Пушкина уважал. До того ценил – прямо мечтал познакомиться. Да вот только увидал однажды, как Пушкин на балу обезьяну представляет, и возмутился. Что ж это, говорит, такое, великий русский поэт – и этак выкобенивается?! Пусть бы лучше памятник себе нерукотворный создавал, что ли! Нет, пока не умрёт – не пойду знакомиться!

* * *

…и, казалось, отмечали путь, чудесно переливаясь на солнышке прихотливо иззубренными краями и мириадами недоеденных шпротных головок, то тут, то там лукаво выглядывающих из баночек. По траве шмыгали, шевеля вибриссами, вытягивая тонкие изящные носики в поисках остатков пиршества лесного народа и встопорщив нежную шёрстку, крыски. Опустошённые бутылки из-под перебродившего пииваа были мнимо случайным образом разбросаны обочь тропы, образуя гигантское изображение вахини, древнего священного символа, некогда полученного эльфами от валар в качестве ответа на некий важный вопрос (известно, что Старшие Дети Эру всегда привечали младших братьев своих) и непонятного иным народам. Ветви со всех кустов в округе были аккуратно обломаны и сложены в правильную шестиугольную пирамиду. Можно было изумиться, сколько труда вкладывают величественные пришельцы из-за моря в украшение Арды. На вершину пирамиды гениальные строители водрузили ручной работы носок, который неведомая сила удерживала на месте, невзирая ни на какой ветер, и многочисленные дыры на котором, должно быть, обозначали Млечный Путь.

А вот и круг мэллорнов, очерчивающий границу собственно столицы потаённого княжества. Гиганты, подпирающие небеса верхними ветвями, были известны среди всех народов мира своими белеющими даже в ночной мгле стволами – заботливые хозяева обдирали с них кору, так что ни один лист не пятнал зеленью их прихотливые формы. К стволу с тщательно продуманной небрежностью отборными ржавыми гвоздями были приколочены под самыми неожиданными углами старинные растрескавшиеся доски, образуя ведущую вверх неровную спираль. У её окончания под облаками смутно темнел неправильный контур неогороженного и пронизанного многочисленными щелями талана, известного профанам как флет. Попадали на талан через отверстие в его центре, а то и цепляясь руками за края, если дыру забывали прорезать.

Хриплый дискант прорезал тишину:

О Элберет! Гилтониель!

Феллини! Бергман! Бунюэль!

Родригес тарантинит нас!

Верховней Линча Тинто Брасс!

– Что за дивное пение, мать его?! – восхитился Василий.

Трубадур обнаружился у соседнего мэллорна. Он стоял в расслабленной позе, подпирая спиной ствол и перебирая струны расстроенной ггиттаары. Почва у его кожаных ммокасинов была усеяна чудесными остатками недавнего ленча на пленэре: огрызками лембасов, раковинами моллюсков, ёмкостями из-под консервированной морской капусты. Довершали картину три сморщенных коондомма. Едва стихло эхо последнего дребезжащего аккорда, как скальд отложил гитару и, присев на корточки, принялся набивать бурым порошком обкуренную трубку, каковая до того покоилась в нагрудном кармане шитого бисером жилета. Стильное одеяние от кутюр в лимонно-жёлтых, ярко-зелёных и малиновых тонах выгодно подчёркивало изысканную худобу тела певца. Лазоревое кепи с павлиньим пером и золотистые гольфы довершали картину. Эльф закурил, и ароматный дымок, от которого слезились глаза, воспарил к солнцу.

– Трубочное зелье, – благоговейно прошептал Лёва. – Из Шира, наверно.

– Каннабис, – лениво поправил эльф. – Травка. И напрасно, незнакомые мишугоэм, – затянувшись, добавил он, – вы вторглись без разрешения на заповедную территорию наших ипташлэр предков. Урта мектебэ, дуслар! И зря устроились именно под данным деревом, гоим.

– А что такое? – осведомился огорчённый непредусмотренным холодным приёмом со стороны дивного народца Лёва.

– На его талане расположен общественный туалет, и он, как я заметил, занят, а гейлом.

Соратники отпрянули от ствола, и как раз вовремя. Сверху…

– …и непонятные термины, каковые ты постоянно используешь, о Пиренцепин Тёмный Эльф, они кажутся, прости меня за дерзость, э… грубоватыми.

– Не Пиренцепин Тёмный Эльф, а Пиренцепин Тёмный Эльф, Сидящий На Корточках Во Время Бури, варвар. Но, ввиду зримых недочётов в твоём образовании, я откладываю наказание за обрезание своего имени. Слова же мои, о Лев, вполне приличны, нецензурны лишь языки, из которых они взяты. Мы таким образом изливаем в речи свои чувства, поскольку в квэнди отсутствует то, что вы называете матом.

– Как же называется ваш город… то есть град сей? – поинтересовался Василий. – А то никто из встречных не смог сказать толком: столица и столица, а нам отчёт составлять.

– Воистину беспредельно невежество ваше, о презренные кызлар. Знайте же, что вокруг распростёрся великий Лориен-на-Волге, слава коего гремит на один полёт стрелы от границы нашего леса. Сам Познер Первый Канал брал интервью у моей владычицы!

– А почему «на Волге»? – не унимался любознательный Вася. – Здесь же, вроде, Маруська протекает. Ну, ещё Соседка и Малая Засранка поблизости. Волга-то – она ого-го где.

– У нас, Перворождённых, своя география, – раздражённо заявил Пиренцепин. – Мы, если возжелаем, вообще уплывём отсюда, хайван, чечеклэр. Вот только корабль в виде лебедя достроим… – он зевнул и несколько раз глубоко затянулся, – и кус мир ин тохес, гей какун афун ём!

Эльф вынул трубку изо рта (его зубы отливали аристократической желтизной), с сожалением выколотил её об дерево и убрал, после чего извлёк из-за ствола лук в половину человеческого роста и туго набитый колчан.

– Что ты собираешься предпринять, о гордый сын лесов? – спросил Лёва, с опаской следивший за этими приготовлениями, в то время как Пиренцепин неторопливо прилаживал тетиву.

– Излишне непонятлив ты, чужеземец. Карать вас буду. За вторжение, контрабанду и оскверняющее пребывание.

– Постой, ты же эльф! – вскричал удивлённо Куперийский. – Эльфы – положительные персонажи. Вы помогать должны, а не…

– Забыл ты, маленький человек: я – Тёмный. А мы, Тёмные, сами по себе, никого не трогаем, лебедя своего починяем, но уж если нога нарушителя перешагнёт границы нашей резервации – ужасна будет его судьба, и в муках своих позавидует он участи Сарумана Бесцветного!

– Может, попробуем дать дёру? – предложил Василий.

– От эльфийских стрел? – с горечью отверг идею Лёва. – Фигушки! Бьют без промаха.

– Берегись, вражина! – вскричал вдруг занервничавший Ерофеев и выхватил из ножен своё оружие, выщербленный клинок коего был заметно погнут. – Это знаменитый Недоломанный Меч Андрон, и сам Чёрный Властелин в былые времена вкусил его ярости!

– Что было – то было, – согласился Перворождённый, – а на текущий момент его ещё перековать надо, а грейсер хазер.

– Ну, тогда я не знаю, – огорчился Вася.

Между тем Пиренцепин быстрее, чем успел бы моргнуть глаз, выпустил две стрелы. Оставшиеся в живых герои потрясённо переглянулись.

– Думаете, я промахнулся? – сардонически усмехнулся стрелок. – Ошибаетесь! У каждого из вас я отстрелил ровно по одному волосу. Вместе с корнем, зацените! И, начиная с данной минуты, еженедельно, где бы вы ни были, я буду являться к вам и отсекать ровно по одному волосу. И лишь когда весь ваш скальп будет у меня, я убью вас. Трепещите же перед жребием своим, шлимазлы!

– Мы трепещем, уже трепещем, – заверил Лёва. – А теперь мы, того, пойдём, а? Снаружи потрепещем?

– Идите, не видевшие света Древ! – махнул рукой эльф, вновь извлекая трубку. – И не забудьте: ровно через неделю, минута в минуту…

– Мы запомним, – согласился Лев, отступая и увлекая за собой Васю. – Точность – вежливость Перворождённых, конечно.

– Ты понимаешь, Базиль, – продолжал он, стараясь не сбить на бегу дыхания, – эти, Высшие, вечно забывают особенности человеческой физиологии. Прикинь, в году всего 52 недели, а волос на голове сколько? На всю жизнь хватит. Если не облысеем преждевременно, конечно. Ну, да с таким характером он, надеюсь, долго не протянет.