Купериада

Иван ошалело огляделся в поисках иных перемен. Ох, лучше бы и не осматриваться, а зажмуриться и повторять: «Чур меня, чур!» – в надежде, что всё вышеперечисленное как-нибудь само собой растает в пространстве, вернув миру привычный вид. Вдруг в поле зрения попала мало- – но всё-таки – знакомая кучерявая шевелюра, стоящая дыбом на единственной здесь непокрытой голове. Её обладатель поощрительно кивнул: дескать, да, я тоже тут, дескать, держи, что следует, пистолетом.

– Ах ты, гад! – вскричал в сердцах Ванюша, по известной российской традиции обвиняя в собственных бедах не виноватого, а ближнего. – Верни всё сейчас же на место, или я не знаю что сделаю!

Низкорослый сосед, впрочем, не обиделся, продолжая ласково улыбаться Ивану.

– Вспомоществование к отпуску опять задержат? – спросил хрипловатым басом кто-то из чудно одетых мужиков.

– Если вообще дадут, – откликнулся язвительный тенор.

– Ну… как же оно: «не дадут»? – засомневался бас. – Я же тогда… это… осерчаю. Начальству доверяться перестану.

– И что до того начальству? Приказ, что ли, громить пойдёшь?

– Не… Я что, зверь, что ли?.. Нешто я не понимаю: власть, она мудрая, просто ей со своей вертикали меня и не видать. Однако же огорчусь сильно.

– Ну и чем дело кончилось? – беседовала другая пара.

– Чем-чем? Мы победили, понятное дело.

– Крепко победили-то?

– Да как всегда – на всю катушку. Вот только своих положили неслабое количество, а кто из наших уцелел – тем бока здорово намяли, два города потом пришлось басурманам в качестве этих… репараций и контрибуций отдать…

– Но победили?

– Конечно. Как всегда. Нешто мы можем не победить?!

– Потому нас все так и не любят. Завидуют, черти заморские.

– Это да. Только спина, зараза, здорово болит. И жопа ноет.

– Припарки попробуй…

– А сколько ж детей у него народилось?

– У Тугарина, что ли?

– У него, злодея.

– Тройня. И все мальчики.

– Ох, ё-о-о…

– Слушай, парень, – обратился Иван, боевой задор которого как-то сразу пропал, к единственно сколько-нибудь близкому здесь человеку, – где это мы, а?

– Не уверен на сто процентов, – рассудительно сказал взлохмаченный, – но похоже то ли на сказку, то ли на былину.

– И какого же... нас сюда занесло?!

– Боюсь утверждать наверняка, но…

– Да начхать! – перебил Ваня, однако, вопреки обещанию, не чихнул, а смачно сплюнул. – Эй, мужики, пиво в данной забегаловке имеется?!

– Не знаю, – грустно ответил знакомым хриплым басом бородатый широкогрудый мужик с синяком под левым глазом. – Не в курсах я. А спросить не у кого, заведение открывается только с одиннадцати. Однако тут всегда отличная медовуха.

– И бражка! – добавил кто-то.

– «Государево зелено вино», – прочёл смуглый худощавый парень строку из «Перечня блюд и напитков», небрежно прибитого возле входа.

– И бражка.

– «Наливки разные».

– И бражка.

– «Квас ядрёный пяти сортов с бесплатными сушками. Самогон наилучший. Виски басурманские». И… что-то вроде забыл, а на бумаге здесь пятно.

Повисла неловкая пауза. Народ мучительно размышлял.

– А, да – бражка.

– Мне бы лучше всё-таки пивка, – с противными даже самому себе заискивающими интонациями сказал Иван. – Ничего особенного, «Будвайзер» там или «Хейнекен» отлично подойдёт. Может, где-нибудь отыщется, а? Не подскажете?

Ой, зря он это произнёс. Окружающие как-то сразу начали перешёптываться, неприязненно глядя на Ивана с кудрявым.

– Робяты, поберегись, не наши это молодчики, – просипел престарелый богатырь с длинной неопрятной бородой. – Зуб даю: лазутчики ляшские.

Зубов у него, кстати, имелось всего два, да и те особой ценности не представляли ввиду явной гнилости.

– Али татарские, – задумчиво произнесли из толпы, которую поспешно образовала ранее вольно бродившая публика. – У низенького, гляди, нос с горбинкой, волосы кудрявые, рожа умная. Точно, лазутчик басурманский, наши такими не бывают. Наверняка татарин. Али немчура?

– А у другого русская морда вроде, – засомневался молодец с синяком.

– Стало быть, подкупленный, – уверенно констатировал старец. – Должно этот, с царём-батюшкой не согласный. Дьяк на площади вчерась баял, что они поголовно у басурман на содержании. На площади секретный камень, баял, стоит, изнутри хитро выдолбленный, в нём шпионы немецкие для вон эдаких деньги оставляют, притом не наши даже денежки, а свои, бесовские, на которые всё, что хочешь, купить можно. Ничего-ничего, – добавил пенсионер, – скоро, их переловят, а кто помогать в этом деле царёвым людям станет – награда обещана. Грамотку дадут; может, и деньгами добавят. А нечего народ русский доверчивый зря словами заморскими баламутить! Бей их, робяты!

– Не, пожалуй, что и не татарин, – продолжал рассуждать кто-то. – Азият, точно, азият. Хотя глаза не косые. Нет, всё же не азият. Должно, англичанин.

Между тем богатыри угрожающе отступали от Ивана и кучерявого. В тылах вскипело некое шевеление, и вперёд, преодолевая сопротивление и игнорируя протесты, вытолкнули мощного румяного мужика лет двадцати пяти, облачённого в начищенные доспехи и отчаянно скрипящие сапоги, с увесистой палицей, свисавшей с кушака справа. Могучий живот молодца плавно и красиво переходил в головогрудь. Оказавшись на авансцене, герой шумно высморкался в ладонь, после чего скромно затих. Крики «Ну, этот им покажет!», «Ух!» и «Приложи им, Илюша!» на ситуации отражались слабо, разве что поощряемый массами начинал в ответ вяло скрестись о фронтальную часть толпы, стремясь вновь слиться с народом.

Окружающие переминались с ноги на ногу, что-то неразборчиво бормоча. Наконец Илья, отчаявшись прорваться в тыл, воскликнул срывающимся тенором:

– Соратники! Да нас же много, а ворогов всего двое. Проявим отвагу молодецкую, напряжём силушку могутную! Пусть изопьёт земля родная крови басурманской! А ну-ка вызовем стражу царскую да и поразим злодеев!

Воодушевлённые герои русские отбросили сомнения и смело ринулись – кто вперёд, кто за подмогой, но…

* * *

…На плакате, который единственным светлым пятном выделялся на фоне угольно-чёрной стены, почти одетая блондинка томно возлежала на руках парочки мускулистых субъектов, с двух сторон вонзивших клыки в её неестественно белую шейку. Полоски ткани, драпирующие культуристов, лишь подчёркивали сексуальное напряжение сцены. Пейзаж довершали яркие мазки крови, прихотливо покрывавшие пейзаж. По диагонали поверх туловищ багровели буквы: «Бар «Лазоревый труп» ждёт именно тебя!».

Под афишей громоздилось… нет, грубо… парило… ну, это уж перебор… вот!.. занимало подобающее лишь ему место во вселенной хромированное, никелированное, включающее в свой состав стальные и стеклянные панели чудо дизайна. В центр сего мощного испражнения передовой конструкторской мысли невесть как затесалась кляксоподобная подушка. Видимо, шедевр изначально задумывался как диван, но творца повело. На подушке скорчился, безуспешно пытаясь одновременно принять расслабленную и притом величественную позу и избегнуть близких контактов неприятного рода с холодным металлом, голый по пояс мачо. Щёки, шея и мощная грудь мужика были припорошены – нет, скорее вовсе заметены – трёхдневной – по моде – щетиной. Прямые волосы – слишком уж чёрные, чтобы можно было поверить, что это их натуральный цвет – стекали с накачанных плеч на мускулистую спину и, похоже, в расправленном виде достигали коленей. Хозяин волосни явно не особенно часто утруждал себя её мытьём, и правильно: незачем разрушать цельный типаж. Пёстрые штаны столь тесно облегали ляжки детины, что выглядели нарисованными на оных. Хотя и казалось странным: как можно изобразить на ногах толстые штаны оленьей кожи да ещё и отчётливо проступающие под ними боксеры? А достоинство? В смысле – не то, которое так именовали полвека назад, а то, что имеют в виду, произнося данное слово в наши дни. Если оно просто раскрашено, то должно, наверное, смотреться как-то иначе? И, кстати, какой нормальный гомо сапиенс носит оленьи штаны? Жарко же должно быть чертовски и вообще неудобно. Впрочем, это был не совсем гомо: торчащие изо рта дюймовые клыки не оставляли сомнений в его роде занятий и видовой принадлежности.