Купериада

– И что, не пошло дело-то?

– Как не пойти? Хорошо было совсем пошло. Изголодался народ православный по настоящей, значит, прессе. А то на рынке семянки уж не сказать во что заворачивать начали. Только я, понятное дело, с первой же прибыли того... Ну, фуршет, ясно дело, Куршевель, девки… Загудел, одним словом. Русский же я мужик, батюшка, не немец какой. Само собой, доход тю-тю, аж опохмелиться не на что. А Кузька, вот энтот гад, ничего знать не хочет. Или деньги, говорит, или лавку отдай за долги. По миру, стало быть, пустить хочет. Укороти его, батюшка, не дай превратить меня в несознательный деклассированный элемент! Я же в случае таком вовсе сопьюсь. Детки по миру пойдут, а жена по рукам. Она уж и грозилась.

– А ты что на это скажешь, Кузьма… э-э-э?.. – перевёл самодержец взгляд на второго мужика.

– Чубасов Кузьма Парфёнов сын, ваше величество. Дык… всё правда. Этот архаровец прибыль пропил-проел, возвращать нечего. Имеем, таким образом, неквалифицированный менеджмент. Следовательно, пусть продаёт предприятие. Долги возвращать надо!

Его величество задумалось. Мысли волнами пробегали по челу, завершаясь рефлекторными подёргиваниями левого уха. Наконец решение, похоже, было найдено.

– Ты патриот? – последовал неожиданный вопрос кредитору.

– Да, конечно. Но при чём…

– Истинные сыны Отечества должны быть готовы на жертвы во благо Родины?

– Конечно, однако…

– Тогда должен понять. Объявляю своё решение. Обязательства Прокопия Голоштанова перед Кузьмой Чубасовым волею Верховного главнокомандующего… то есть моей… признать аннулированными. Для тупых объясняю: долг простить. Ибо в противном случае голоса враждебные забугорные обвинят нас в покушении на свободу слова окаянную, будь она неладна, а нам то обидно будет. Означенному же Кузьме о своих претензиях забыть и боле не беспокоить ими наш слух. А теперь идите себе, идите!

А к ногам царя – понятное дело, фигурально выражаясь, – припала фигуристая баба лет примерно тридцати в изумрудном сарафане, белой рубахе, багряном платке и жёлтых узорчатых сапожках.

– Царь-батюшка, – возопила женщина, – свет ты наш в окошке! Защитник Отчизны, хранитель старины и провозвестник инноваций!

– Ну хорошо, хорошо, ладно. Для того я волей Божьей и поставлен.

– Попечитель малых и убогих!

– Заканчивай.

– Покровитель прав и свобод! Гроза врагов!

– Хватит, я сказал. Свои заслуги я и сам знаю. О деле давай.

– Так я ж к нему и веду. Слыхала я, сокол ты наш ясный, что супружница твоя закрыла свои серы оченьки…

– Верно, случилось такое несчастье. Неприятность ну просто государственного масштаба. Однако же, как видишь, я на боевом посту.

– Вот и я о них, батюшка, о масштабе и о посте. Не по масштабу тебе, коршун ты наш чернокрылый, пост соблюдать, да и бобылём блудить ни к чему. Не по чину. У тебя, стало быть, бычок… то есть ты сам, не обессудь, надёжа-государь… у нас ярочка. Поскольку и я, значит, тоже освободилась в прошлом году от алкаша своего и теперича, стало быть, снова женщина одинокая, беззащитная. Всякая зверь обидеть может. Один ты у меня, стало быть, на данный период защита и опора. Причём я, не соврать, в самом соку, да и ты ещё ничего себе пока, чего ж мешкать-то? Когда все вокруг всё одно спят и видят обмануть тебя, ваше величество, и поживиться за твой счёт, неужто ты откажешь в том же самом одинокой вдовице?! А лучше меня всё одно не найти, тебе всякий мужик подтвердит. Нечего и тянуть-то со свадьбой нам с тобой, двум горемыкам. Давай на сретенье и сыграем. У меня уж и список гостей заготовлен. В смысле – с моей стороны. На трёх листах, дьячком нашим Ерёмкой писанный.

Царь побелел, потом побагровел, вскочил, затопал ногами и, брызжа слюной, заорал:

– Кто?! Пустил?! Сюда?! Эту?! Сумасшедшую?! Вывести, сей момент вывести!

– Ваше величество, подумаешь ещё, может? – отбиваясь от стражников, причитала вдовушка. – Ой, да не лапайте вы, чай, они не резиновые. Не тискай, кому говорю?!..

Пока претендентку на трон с трудом выводили, царь стоял торчком, нервно шевеля пальцами и постепенно возвращая свой естественный цвет. Видимо, находясь на возвышении да ещё и в вертикальном положении, самодержец углядел нечто особенное, потому что резво соскочил на пол и кинулся, расталкивая встречных, в недра вереницы просителей. И Лёва вдруг понял, что венценосец пробивается именно к ним с Ваней.

– Разойдись! – пугал он. – Разорю! Запорю! Казню! Как врага народа, мать твою и всю фамилию!..

Добравшись до наших скитальцев, он пронзительно уставился на Ивана.

– Кто такой?

– Чужестранцы мы, – выдавил из себя несколько напуганный Иван.

– Путешественники, – уточнил Куперовский.

– А как звать тебя, добрый молодец?

Ваня, который был скорее раздобревший, чем добрый, чуя неладное, с трудом пробормотал:

– Иван я, ваше это… величество. Да, Иван. Но мы ничего не нарушали. А что во дворец без спросу явились – так это случайно. Все заходили, и мы зашли. По ошибке.

– Точно, он и есть! – воскликнул царь. – Иван-царевич, сынок мой ненаглядный, десять лет тому цыганским табором украденный. Я ж чую – родное лицо. Буквально моё, как две капли. А посетители почему не радуются?! А ну радоваться! Всем выглядеть счастливыми, кому говорят?! Царь сына отыскал, не хухры-мухры.

Вокруг разом прибавилось оптимизма. Между тем хранители богопомазанника потихоньку, но настойчиво оттирали Лёву от его спутника.

– Ну что, чадо блудное, желаешь быть наследником трона могучего, едрить его, государства?! Нас все и так уж опасаются, теперь вдвойне бояться станут.

– Не желаю править! – вывернулся из державных объятий Иван. – Я пива хочу, а более – ничего.

– А надо, – вздохнул царь. – Долг требует. Родина зовёт. Держите его пока что. Я ему самолично позже мозги на место поставлю. И второго приберите, на всякий случай. Нечего ему про царского сыночка ложные измышления распространять, будто он с ним тесно знаком! Будем считать – превентивное задержание.

Широко, но нехорошо улыбаясь, стражники подступили к Ване и Лёве.

– Опричники! – жалко взвизгнул Иванушка, вспомнив обидное словечко из школьного курса истории, и изготовился покориться судьбе, но тут…

* * *

…И затейливой вязью на листочке было начертано: «Дёрни за верёвочку, милый, дверь-то и откроется». Ваня, который и в реальной жизни был мужчиной недоверчивым, а в экстремальных условиях это его качество многократно усилилось, с сомнением покрутил головой. Ему здесь не нравилось. Впрочем, ему нигде не нравилось. Даже дома, на диване. Сочетание воблы, пива и футбола представлялось ему достаточно комфортным, однако этим всё и ограничивалось. Остальную действительность, включая Алёнушку, он лишь терпел. По необходимости.

Гораздо более позитивный, к тому же подкупленный ласковым тоном объявления Куперовский дёрнул-таки за бечёвку, и дверь, естественно, отворилась.

Навстречу визитёрам из глубокого кресла поднялся – нет, скорее, взметнулся – довольно странный типчик. Фигура его включала в качестве составных частей трапециевидный торс, расширяющийся, к счастью для его обладателя, именно кверху и затейливо украшенный мышцами; стройные – пожалуй, даже слишком стройные для мужчины – ноги; весьма мускулистые руки, заканчивающиеся неожиданно изящными ухоженными кистями с длинными пальцами, ногти на которых были безупречно наманикюрены; долихоцефалическую голову с несколько избыточной челюстью и приятными, но незапоминающимися чертами лица. Однако облачена эта фигура была уж очень специфически. Наряд состоял из распахнутой чёрной жилетки блестящей искусственной кожи, белых полупрозрачных плавок в голубой цветочек, выпячивающих именно то, что они и призваны были выпячивать, и сетчатых чулок с резинками. Белокурые волнистые волосы своеобразного господина были заплетены в косу, которая стекала до узкой талии; на голове наблюдались в массовом количестве заколки – преимущественно в виде медвежат и зайчиков.