Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

– Пустиииите!
– заорал потерявший надежду вырваться бандит и заплакал.

У него началась самая настоящая истерика. Он рыдал, визжал, пытался укусить сам себя, бил себя по лицу свободной рукой. Я перехватил его руку и сказал ему:

– Все, хватит! Кончай концерт. Или говори, где его семья, или мы тебя опозорим на всю жизнь. Ну?!

Я опять дернул его за штаны. И только теперь заметил, что этот бандит и громила обмочился от страха, как маленький ребенок. Я понял, что мы на верном пути, и тряхнул его, как мешок, не давая прийти в себя и осмыслить происходящее.

– Отпустите! Все скажу, - почти шепотом произнес он, стихая.

Мы с Димкой переглянулись и отпустили его. Заур попал ладонью в лужу, брезгливо одернул её и только сейчас осмыслил, какой с ним произошел конфуз. И опять взвыл. Но истерики на этот раз не было, он сдержался. Отполз в сторону и сел, прислонившись к стене. Голову опустил вниз так, что мы не видели его лица.

– Говори, Заур, - почти ласково попросил я его.
– Говори, нам некогда. Мы не можем ждать. Ну?

– Да говори ты, сука!
– взревел, не выдержав, Димка, бросаясь к нему.

Заур закрыл голову руками, съежился. Я успел перехватить Димку. Не поднимая лица, Заур заговорил.

Да собственно, говорить ему пришлось совсем немного. Он назвал адрес, сказал сколько человек охраняют пленных, как сменяются и во сколько. Главное, что мы узнали и что успокоило Димку, это то, что и жену и сына его не обижают. Крест приказал их даже пальцем не трогать, пока мы не вернем деньги. Ну а уж потом... Что происходило бы потом, мы и сами догадывались, иначе сразу же отвезли бы эти гребаные деньги.

Мы заперли Заура в камере и вышли. С напряженно-испуганным лицом нас встретил Манхэттен:

– Что с ним?
– он кивнул на двери.

– А чего с ним будет?
– пожал плечами Димка.
– Штаны ему только сменить не мешало бы, а так все в порядке.

– Вы его сильно избили?
– спросил Манхэттен, не решаясь спросить о главном, что его интересовало.

– Да мы его даже пальцем не тронули, - похлопал я Алика по плечу.
– Он просто отзывчивый малый, сам нам все рассказал.

– Иди ты!
– обиделся Манхэттен.

– Не веришь? Спроси у Димки. Правда ведь, Дима? Скажи ты ему, а то он мне не верит.

– Точно, Манхэттен, - подтвердил Димка.
– Заур сам все рассказал. Мы его даже не били, хотя и стоило бы этому щенку кости переломать за все его художества.

– И что теперь будем делать?
– спросил сразу же повеселевший Манхэттен.

– Будем выручать Аню с Виталькой.

– А может, все же отдадим деньги?
– неуверенным тоном процедил Манхэттен, почесав в затылке.

– Тогда они нас тут же на месте прикончат, - пояснил я.
– Это как дважды два.

– А если сделать, как мы планировали? Отдать сначала половину, а вторую, когда будут передавать нам пленников?

– Тогда у нас самих ещё останутся какие-то шансы, но Димкины родные непременно погибнут. Их убьют первыми.

– Рискованно отбивать.

– Не более рискованно, чем все наши предыдущие подвиги. Если ты боишься, то можешь остаться здесь, или взять свою часть денег, ты их заслужил, и мотать подальше.

– За кого ты меня держишь?
– надулся Манхэттен.

– Тогда не скули, а собирайся. Да проверь хорошенько оружие. Можешь пойти в дальний конец, поупражняться в стрельбе, да и пистолет пристрелять.

– А снаружи не услышат?

– Здесь можно хоть из пушки палить - не услышат.

– Тогда пойду, постреляю.

– Иди, иди, - поддержал меня и Димка.
– Только от стены подальше держись, смотри, как бы рикошетом не зацепило.

– Ладно, постараюсь.

– Не "постараюсь", а делай, как говорят. Иди, а вещи мы сами соберем, и остальное оружие проверим.

Манхэттен отправился в конец бомбоубежища, зажигая на ходу свет по всей длине коридора, уходившего вглубь, в темноту, Мы с Димкой стали снаряжать оружие, набивать магазины и рожки. Время у нас ещё было. Работали молча, споро, деловито. Оружие Димка знал и любил, сразу было видно. Да и я не все ещё позабыл, хотя и служил давно. Пригодилась все же нам обоим армейская выучка.

Вдали, в конце коридора, раздались глухие выстрелы. В двери камеры застучался Заур.

– Не долби!
– крикнул ему, подойдя к дверям, Димка.
– Это не тебя спасать пришли. Это мы бандитов расстреливаем.

Скоро твоя очередь подойдет. Подожди.

– Чего ты его пугаешь?
– спросил я.

– Его не пугать, а пристрелить надо, - зло бросил Дима.

– С ума сошел?!

– Это не я с ума сошел, это он с ума сошел, - ответил Дима, и в чем-то он был прав.

Мы помолчали, работая в тишине, прерываемой выстрелами усердного Манхэттена.

– Он там дырку в стене не продолбит?
– спросил я.

– Пускай долбит. Боеприпасов хватает. Хотя бы оружия перестанет бояться, особой точности от него и не требуется. Главное, чтобы он нас с тобой не пристрелил.

– А мне почему-то вспомнился городишко, в котором мы жили. Эх, славно там было бы, если бы не эти кровавые уроды. Надо же, такие полицаи уцелели до нашего времени!

– А я корреспондента вспоминаю, - отозвался Димка.
– Я вот тогда даже стихи его записал. Душевные. И конец вроде как про нас.

– Это какие стихи?

– А вот, сейчас найду.

Димка порылся в кармане, достал аккуратно сложенный листок бумаги. Развернул и прочитал:

Их, мертвых, снова смерть настигла

За новостройками страны,

И сколько там их вновь погибло,

После законченной войны?

– А, это морехода стихи, - вспомнил и я.
– Только там у него про разрушенное кладбище. А при чем тут мы?

– А при том, - вздохнул Димка.
– Что война вон когда кончилась, я уже в Афгане повоевать успел, только-только оклемался. А теперь опять погибать. Все погибаем и погибаем. То с кем-то воюем, то за что-то, то друг с другом...

Он со злостью сплюнул в сторону и с треском вставил обойму в пистолет.