Куриный Бог (сборник)

— Вы мне ничего не сказали!

— Мне нужен был независимый наблюдатель.

— Сукин вы сын, — горько сказал он.

— Работа такая, — флегматично отозвался Молино.

— Но я дал приказ Захару собираться, сворачивать работу…

— Уверен, он и пальцем не пошевелил. Он наверняка решил, что вы не дошли до портала. Что эти самые высшие силы прекрасным образом с вами разделались. Потому что они, поселенцы, у этих сил под защитой. А вы — нет.

— И он или, скорее, они с Ханной дали мне наркотик?

— Ну какой наркотик, Ремус? — скучно произнес Молино. — Вы вообще когда-нибудь задумывались о том, что инспекторы — тоже люди? У них тоже есть мозг, знаете ли. Ну да, они всегда возвращаются, и в нормальном социуме им легче корректировать свое поведение, но суть дела от этого не меняется.

— Вы хотите сказать…

— Ремус, на самом деле мы очень плохо представляем себе, что конкретно происходит с человеческой психикой при переносе. Но одно известно достоверно: у подвергшихся переносу сильно повышается внушаемость. Вы никогда не задумывались, почему оперативников так быстро переводят на другую работу?

— Нет. И я не заметил за собой никаких…

— Это потому, что вы всегда были тугодумом, Ремус, — с удовольствием сказал Молино.

А ведь Молино меня терпеть не может, подумал он. И всегда терпеть не мог. И как я раньше этого не замечал? Или он скрывал это ради дела, а теперь уже нет нужды? Теперь меня спишут.

Эта мысль почему-то не особенно его расстроила. Тем более его ведь не то чтобы окончательно спишут — никто не уходит отсюда окончательно. Переведут в сектор поддержки, вот и все.

— А где мой камешек? — спросил он неожиданно для себя.

— Что?

— Ну, мой амулет? Мой фальшивый оберег. Он был у меня в кармане.

— Черт, Ремус! Вы бы видели себя, когда ввалились в ворота. Вас раздели и потащили на обработку. Какой еще камешек? И не надо так смотреть на меня, Ремус. Все хорошо. Все, правда, хорошо. Колония уцелела. Она развивается. Ну психи они, и хрен с ним. Еще пара лет, и можно будет повторить опыт.

— Людей не жалко? — спросил он.

— Жалко, — честно ответил Молино. — Потому и стараемся.

* * *

— Пять лет! — горько сказала Соня. — Пять лет ты не казал сюда носа. Прыгал по своим мирам, спасал кого-то. А я что, не человек? Меня что, не надо спасать?

— Успокойся.

— Мне плохо, ясно? И пожаловаться некому! Тебе? Да ты всегда был такой, даже когда маленький был. Отобрал у меня…

— Ты что, не можешь до сих пор простить мне это чертово мороженое?

— А я любила это мороженое! — заорала Соня. Лицо у нее пошло пятнами и стало некрасивым, но она вдруг при этом оказалась удивительно похожа на ту маленькую девочку, которую он помнил. — Я нарочно оставила себе кусочек! На дне вафельной трубочки. Потому что это самое вкусное! А ты просто проходил мимо и выхватил у меня из руки…

— Соня…

— И слопал! Слопал!

— Да я ж тебе купил другое!

— Я не хотела другое, — и она, к его ужасу, расплакалась. — Я хоте-ела это! На дне трубочки!

— Ну что ты… как маленькая!

Она и есть маленькая, подумал он. Это ее внутренний ребенок. Он так и не вырос. Сидит, перепуганный, требует мороженого. Этот ее… как его звали? Мордатый такой. Артур, что ли? Нет, Альфред. Неудивительно, что он смылся. Она не готова к взрослым отношениям. А нежности и любви жаждет, как любой маленький ребенок. Бедная, бедная моя девочка…

Он так и сказал:

— Бедная, бедная моя девочка! Ну не плачь. Давай я тебя поведу в кафе. Нет, не в кафе. В самый роскошный ресторан. Надевай свои брильянты…

— Ты что, дурак?! — сердито сказала она. — Откуда у меня брильянты?!

— Пошли, купим по дороге! Маленькое черное платье есть?

Она шмыгнула носом и улыбнулась:

— Ты псих.

— Ага, — согласился он, — псих. Имею я право на честно заработанные премиальные купить своей сестре брильянты? Я вызываю такси, ага? Иди одевайся. И чтоб по первому разряду, слышишь?

— Точно, сумасшедший, — она порывисто, как ребенок, вздохнула. — Что, правда, идем?

— Ага, правда. Мы пойдем в дорогущий ресторан, и закажем шампанское, и будем танцевать, а потом к столику подойдет красивый мужик, такой, знаешь, широкоплечий, и спросит: «Можно пригласить вашу девушку?» А я скажу: «Я не против, но учти, вообще-то это моя сестра, и если ты ее, урод, обидишь, я тебе рога обломаю». Вот.

— Мороженое купишь? — спросила она деловито.

— Пять вафельных трубочек, — сказал он. — И микстуру для горла. Чтоб два раза не вставать.

Она взвизгнула и захлопала в ладоши.

Что мне, дураку, стоило сделать это раньше? Ее же так просто порадовать. Чего я ждал? Чего от нее хотел? Чтобы она выросла? Образумилась? Это как пшеница, ее надо растить. Заботиться. Полоть сорняки. Уничтожать вредителей. Рыхлить землю. И ждать урожая… Молиться и ждать урожая.

— Сонька, — сказал он, — пока ты не пошла красоту наводить… один только вопрос. Вот помнишь, мы еще с мамой и тетей Таней на море ездили?

— Это когда ты у меня мороженое отобрал?

— Разве это тогда? Ладно, забудь про мороженое, я другое хотел спросить. Помнишь, я тебе такой камешек подарил? Я его нашел на пляже, с дырочками такой? Он называется…

— Куриный Бог. Знаю.

— Ну да. И ты продела шнурок и таскала на шее. Помнишь?

— Погоди.

Сонька убежала в спальню, он слышал, как она шуршит чем-то и грохочет. Потом вернулась — на розовой раскрытой детской ладони лежал маленький смуглый Куриный Бог, и черный вылинявший шнурок болтался, точно усики неведомого растения.