Курортная зона

– Я вообще о вечной женственности пишу. С тех пор, как с женой развелся.
– Он гордо оглядел присутствующих.
– Но она до сих пор меня вдохновляет... муза моя.

– Какой идиот окно открыл?
– говорит Марк номер один, в упор глядя на Ленку.
– У меня воспаление среднего уха.

* * *

Ждешь чего-то, ждешь, а получается все совсем не так, как представляешь. И кажется - чего ты хотел, на что надеялся? Вот на это? И дядя Муся квартиру продал, и новым жильцам пора въезжать - а ему все хуже и хуже... И сын Боря, вместо того чтобы срочно вылететь сюда, все ссылается на какую-то работу... И ветер по ночам хлопает оконной рамой, и пусто за окном, и в небе пусто, и в море...

* * *

– А нас Танечка Неизвестная на свадьбу приглашает, - говорит мадам Погориллер.

Надо же!
– думает Ленка.

– Всех, кто с ней выступал, приглашает. Хорошее выступление было, правда? Рядом со мной человек так даже прослезился.

Ленка знала этого человека - пожилой сумасшедший, он слезился каждый раз, когда слышал стихи о любви и разбитом сердце, даже самые плохонькие; а Рондо со своим высоким стилем и широким поэтическим размахом произвел на него особенно ударное действие.

Прощай, моя последняя нота,

золотисто-лиловое "ля".

Ты уходишь, как уходит пехота,

по заснеженным окопам пыля.

Ленка тоже считала, что строчка с окончанием на "ля" - смелая находка, потому что даже поэту-романтику известно, какая именно рифма приходит в голову в первую очередь девяноста девяти процентам слушателей.

– А за кого она замуж выходит?
– интересуется Ленка.

– Она не сказала. Говорит, это сюрприз.

Надо же!
– опять думает Ленка.

– Так она нас ждет завтра вечером. Петра Великого, 9. Мы там все и соберемся у дома - в семь, скажем.

Она пожимает плечами.

– А еще говорила, в Лузановке живет...

– Врала, как пить дать, - авторитетно объясняет Ленка.
– Для романтики врала. Поэт должен быть изгоем... И, помолчав, добавила.

– А меж евреев, так и гоем...

– Ты мне голову не морочь, - устало говорит мадам Погориллер.

– Ты мне лучше скажи, и что мы ей подарим?

– Ну что дарят на свадьбу... рюмки. Поэтессе можно и стаканы.

– Тогда сдавай в расчете на сервиз, - уверенно говорит мадам Погориллер.

– На столовый?
– пугается Ленка.

– Ну, - мадам Погориллер быстро подсчитывает в уме их общие возможности, - на чайный. Или нет... на чашки с блюдцами! Вроде вот этих И почем ваши чашки?
– спрашивает она у лоточницы.

– По восемь, - тут же отвечает та, - но если будете брать, то по семь.

– Ну?
– хищно поворачивается к Ленке мадам Погориллер.

Ленка некоторое время размышляет над этим странным соотношением абстрактной и конкретной цены, потом неохотно вынимает из кошелька купюру.

– Это уже похоже на правду, - соглашается она.

* * *

У дяди Муси ее встречает медсестра. Лицо у нее озабоченное.

– Проходи, - говорит она, - только тихо. Он спит, кажется.

– Ну как он?
– шепотом спрашивает Ленка.

Медсестра пожимает плечами.

На столике у кровати лежат пустые ампулы, использованный одноразовый шприц и рецепт с двумя печатями. Дядя Муся не спит.

– А, Леночка, - слабым голосом говорит он, - хорошо, что ты пришла. А то мне что-то нехорошо.

– Ничего, дядя Муся, - бодро говорит Ленка, - ничего! Еще пара недель, и вы в Америке. А там знаете, какая медицина...

– Америка...
– тихо шепчет дядя Муся, и отголосок былого вожделения растворяется в душной комнате вместе со вздохом.
– Зачем, все в порядке. Я уже там побывал.

В комнате тихо.

– Я уже был в Америке, разве ты не знаешь?
– удивляется он.
– Повидал своих - Борю, Левочку... Он так вырос. Они там хорошо живут... Мы так хорошо посидели, поговорили. Они мне так обрадовались... Только вот знаешь, что обидно, Леночка, - он недоуменно смотрит на нее.
– Джерри меня не узнал.
– Медсестра качает головой.
– Всего пару лет прошло, - удивляется дядя Муся, - а он меня уже забыл.

– Все, - медсестра машет рукой, и говорит Ленке - уже в коридоре: - Не сегодня, так завтра. С ним есть кому сидеть-то?

– Вечером придут, - устало говорит Ленка, - а пока я посижу.

– Расскажите мне еще про Америку, дядя Муся, - просит она.

* * *

У дома с табличкой "П. Великого, 9" с букетом в руках стоит Марк Рондо. Рядом с ним Марк Полонский - без букета, но в галстуке.

– А, Леночка, - Рондо, изысканно склонившись, целует ей ручку, - вы прекрасно выглядите, вечная женственность...

Это не комплимент, думает Ленка, это хуже.

– И не удивительно, что вы так плохо выглядите, Лена, - подхватывает Полонский.
– Такое психическое напряжение даром не проходит. Я же говорил, что этот вечер в Доме ученых обречен на провал. Та еще публика!

– Замечательно все прошло, да?!
– Из-за угла выплывает мадам Погориллер, легко пронося в пухлой руке не очень большую коробку.
– Вас так хорошо принимали!

– Принимали, - бормочет Марк Полонский, - они примут! Они меня уже в Союз писателей принимали!

– Ну-ну!
– басит мадам Погориллер.
– Это же совсем разные люди! В Союзе писателей - писатели. А у нас - ученые. Это же культурная публика.

– Бандиты в Союзе писателей, - горько говорит Полонский.

– Ладно, - Ленке надоедает торчать у подъезда, тем более, что сверху, с дерева, на нее сыплются белые пяденицы.
– Пошли. Хоть повеселимся.

Танечка Неизвестная в белом платье. Разрумянилась, глаза горят.

– Проходите!
– говорит она трепетным голосом.
– Проходите! К столу!

В прохладной квартире совершенно тихо. Ни смеха, ни возбужденных голосов.

– А где все?
– интересуется Рондо.

– Подойдут. Они еще подойдут.

Стол действительно шикарный - все что положено. Брынза с Привоза. Молодая зелень. Шампанское. Глаза у гостей оживляются, они рассаживаются по местам. Один Марк ловко вскрывает шампанское и разливает его по бокалам.

– Ну что, - говорит он, - за здоровье молодых!

– А где жених-то?
– интересуется другой Марк.