Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
— Я… я нашёл улики… доказательства… у Игоря. В нашем гараже. В его старом шкафу, за инструментами.
Я слушал, не перебивая. Гараж мы, конечно, обыскивали, но не настолько тщательно, чтобы каждый сантиметр под микроскопом исследовать, могли что-то и пропустить.
— И какие это улики? — побарабанил я пальцами по столешнице.
— Нашёл… его тетрадь. Серую, затертую. Там… там были схемы. Маршруты. Даты. Кто куда шёл, кто куда ездил. Как дежурные графики. А рядом — списки. Фамилии. Это… фамилии тех, кто исчез.
Он замолчал, осипнув. Кажется, у него больше не было сил, и
— Откуда вы знаете, какие там должны быть фамилии? Где видели список пропавших? — нахмурился я.
— Город у нас не такой большой… здесь все всё знают, Андрей Григорьевич. Я прочитал тетрадь, и у меня оборвалось что-то внутри. Будто сломали меня… Будто вырвали у меня сына. Да… Игорь теперь мне не сын. После такого я не могу считать его своим. Наш род старый. И всегда был почитаем. Конечно, в нынешних реалиях родословная ничего не значит, но я всегда чтил традиции предков. И…. Что об этом сейчас говорить? Вы все равно не поймете….
Всё это говорил уже как будто и не он — будто кто-то за Лазовского совершенно мёртвым голосом произносил ненужные ему самому слова.
— Ну почему же… Если Игорь — убийца, он опозорил семью. Все ясно и понятно…
Я медленно выдохнул.
— Где сейчас тетрадь?
— Здесь, — сказал Лазовский и, дрожащими руками расстегнув портфель, извлёк потрёпанную тетрадь.
Он положил её на стол, как святотатец кладёт краденую святыню. Я взглянул на неё, потом на Лазовского. Он сидел, потерянный, опустив плечи, словно вынули у него хребет.
— Это моя кровь, — выдохнул он. — Мой сын. Но жить с этим я не могу. Таить, хранить… охранять? Лучше сказать всё. Даже если самому страшно.
Я полистал тетрадь, и брови поползли вверх, а волоски на затылке шевельнулись, как у охотничьего пса на холке в предвкушении добычи.
Все сходится, это действительно что-то вроде дневника убийцы. Даже рисунки есть, где начертано вырезанное человеческое сердце.
В кабинете как будто стало ещё темнее — или в этой тетради жила сплошная тьма.
— Где сейчас ваш сын?
— У него тренировка в ДЮСШ…
Я взял Погодина, и мы направились прямиком в боксерский зал ДЮСШ. Вошли внутрь через небольшую оградку, а дальше через деревянную дверь.
Гулкие стены, чугунные батареи, деревянные лавки по периметру. В воздухе запах вонючих кед, как и положено в советском спортзале. Кожаные мешки, тяжёлые, вмятые от ударов, качались на потемневших цепях.
В зале мельтешили подростки лет четырнадцати-пятнадцати — занимались боксом: лапы, работа с тенью, у двоих шел спарринг на ринге. Гул голосов, удары по мешкам, свист скакалок.
Я вошёл, а Федя остался у двери. Притаился, прикрывая выход.
— Жди здесь, — приказал я. — И поглядывай в оба. Следи и за улицей тоже.
— Думаешь, у него могут быть сообщники? — нахмурился оперативник, ощупывая полу пиджака, под которой скрывался пистолет в кобуре.
— Если и есть, то не в спортзале… Так, на всякий пожарный… Если что — стреляй.
— По ногам? — сглотнул Федя.
— Лишь бы не убить, — коротко кивнул я. — Живым нужен.
На другом конце зала, у доски с расписанием тренировок,
стоял Игорь Лазовский. Высокий, в спортивной майке, обтягивающей торс, в тёмных тренировочных штанах. Гладко причёсанные волосы отливали сталью, взгляд уверенный и холодный, как у матерого тренера. Хотя для профессионала он ещё молод.А для хладнокровного убийцы?
Я подошёл не спеша, делая вид, что заглянул по пустяку.
— Игорь Леонтьевич, — позвал я дружелюбно. — День добрый… Надо бы перекинуться словом. По делу, насчёт Гриши.
Я не стал его брать сразу — кругом ведь дети. Оружие не применишь, так что мы решили его выманить из зала, а потом уже мордой в пол. Но Игорь скользнул по мне глазами. Лёгкая дрожь прошла по губам — мгновение, которое не ускользнуло от меня. Он всё понял. И я это понял.
— Сейчас, — сказал он ровным голосом. — Только помощника позову, пусть тренировку продолжит.
— Да не стоит, — сказал я беспечно. — Дело на две минуты. Пойдёмте, выйдем в коридор. Или на крыльцо, там еще лучше. Дождик кончился, свежесть такая… у-ух…
— Нет-нет, — упрямо качнул он головой. — Нельзя тренировку прерывать. Я сейчас, позову Сашу.
Он пошёл вдоль стены, мимо боксёров, нырнул в коридор. Я шёл за ним, держа дистанцию, чувствуя, как растёт в нём напряжение.
Старался идти чуть ли не на цыпочках, чтобы шагов не слышно. Но Игорь всё-таки обернулся. Мельком и резко. Увидев меня, больше не стал играть спектакль. Метнулся к двери тренерской, обернулся, снова увидел, что я на хвосте — и в одно мгновение рванул прочь.
— Стоять! — рявкнул я и бросился вслед за ним.
Он проскочил коридор, распахнул дверь, нырнул внутрь душевой, разбежался и выбил закрашенное серой краской окно прямо телом. Средняя часть рамы вылетела вместе со стеклом, осколки звякнули, рассыпались. Он махнул сквозь проем и уже бежал по улице.
На подоконнике остались алые капли — кровь на разбитых кромках. Как зубы акулы, торчали огромные осколки стекла в раме.
Я схватил висевшее на гвозде чье-то полотенце, накинул его на раму, чтобы не порезаться, и полез наружу.
На улице Игорь был уже в отрыве — метров тридцать форы. Черт! Сразу видно — спортсмен. Я рванул за ним, но расстояние было слишком велико. Вдруг из-за угла здания наперерез беглецу вынырнул Погодин.
— Стоять, милиция! — заорал он, выдёргивая пистолет из кобуры на ходу.
Игорь, мельком глянув на него, тут же свернул, но не прочь, а в его сторону. Федя вытащил ПМ, уже поднимал руку с ним. Но тренер оказался быстрее. Одним рывком он сократил дистанцию. Кулак мелькнул в воздухе — коротко, резко, точно.
Федя не успел толком вскинуть оружие. Прямой удар в челюсть, хлёсткий, выверенный — как в учебнике по боксу. Отточенный сотнями часов в зале.
Погодин рухнул на землю, словно подрубленная сосна. Пистолет вылетел из руки и увяз в траве. Федя не отключился. Зашевелился, пытаясь подняться, но сразу осел обратно — ноги его не держали. Поплыл.
Боксер даже не оглянулся. Понёсся дальше, стремительный, как зверь на облаве. Пересёк двор, нырнул в узкий проулок, петляя к задворкам, где в двух кварталах можно было раствориться навсегда.