Кутузов
Шрифт:
– Наполеон с главными силами следует к Боровску по Новой Калужской дороге... Французы уже пятый день, как выступили из Москвы... В Москве нет неприятеля, кроме больных...
Когда Бологовский закончил подробный рассказ, Кутузов захлипал от слез и, обратясь к образу Спасителя, прерывающимся голосом воскликнул:
– Боже! Создатель мой! Наконец ты внял молитве нашей! С сей минуты Россия спасена!..
Он тут же приказал Коновницыну:
– Петр Петрович, пишите! Дохтурову употребить все способы для скорейшего перехода к Малоярославцу и прикрытия Боровской дороги до прибытия туда главной армии... Записали, голубчик? Ему же тотчас отправить четыре казачьих полка усиленным маршем
Он послал за князем Кудашевым, накануне доставившим в Тарутино пленных и трофеи.
– Николай! – приказал Михаил Илларионович зятю. – Обратишься для поисков на Старую Калужскую дорогу. Своими «мелкими шалостями» французы могут вселить ужас в мирных калужских жителей...
Кутузов отдавал повеления с такой легкостью, словно разбирал изящную шахматную задачку по учебнику Франсуа-Андре Филидора. Все, о чем он думал и что решил долгими бессонными ночами, когда армия отдыхала и приводила себя в порядок, теперь воплощалось в искусные перемещения отрядов, полков, корпусов.
На другой день Милорадович донес, что французский авангард тянется к Новой Калужской дороге. Теперь уже было бесспорно стремление Наполеона обойти Тарутинский лагерь и через Боровск и Малоярославец достигнуть Калуги. Приходилось спешить, а так как уже поздно было преградить путь французам в Боровске, Кутузов решил вести армию прямо на Малоярославец, соединиться там с Дохтуровым и Платовым и дать Бонапарту отпор.
Одновременно граф Михаил Андреевич послал своего адъютанта с казачьей партией к Москве. На руинах взорванного маршалом Мортье Кремля, где посреди обгорелых остовов горделиво возвышался Иван Великий, русские убедились окончательно, что первопрестольная покинута французами. Так было восстановлено прямое сообщение со столицей.
11 октября, после полудня, через Леташевку и Спасское армия двинулась из Тарутинского лагеря.
Всю длинную темную ночь солдаты промаршировали в грустном раздумье: направление движений показывало им, что они опять отступают. Но ближе к рассвету впереди справа послышался гул выстрелов. Гром орудий становился внятнее с каждым новым шагом, вселяя в войска неизъяснимую радость. Воины поняли, что приближаются к полю сражения.
С восходом солнца открылся и Малоярославец – небольшой древний город на правом высоком берегу реки Лужи, – окутанный серо-желтым пороховым дымом, сквозь который прорывалось пламя пожарищ. Генерал Ермолов, на которого Дохтуров возложил защиту Малоярославца, четырежды отбрасывал солдат вице-короля Евгения и четыре раза вынужден был отходить под натиском превосходящих сил. Он уже отправил к главнокомандующему графа Орлова-Денисова с убедительной просьбой спешить на помощь и, не получив ответа, послал с повторным письмом волонтера – принца германской крови.
У Кутузова был свой резон. Рассчитав все, он повелел армии расположиться на высотах, в пяти верстах от Малоярославца. Солдаты составили ружья в козлы и отдыхали в виду французов. Сам главнокомандующий спокойно сидел посреди колонн на скамейке. Волонтера он отправил обратно с лаконичной запиской: «Не уступать неприятелю...» Фельдмаршал понимал, что самое страшное теперь для Наполеона – убедиться в появлении главных русских сил там, где их не ожидали: вблизи Новой Калужской дороги. Вся стратегия Бонапарта рушилась, терялась надежда пробиться к Смоленску через плодородные, не опустошенные
войной губернии.Казалось, Кутузов ни о чем не думал и толковал с генералами о посторонних предметах, лишь изредка поглядывая на часы. Появился новый нарочный с донесением, что неприятель весьма усилился и нет возможности удерживаться.
– Неправда! – ласково, но непреклонно возразил Кутузов и оставил посланного при себе.
Марш к Малоярославцу продолжил только корпус Раевского. После его атаки Малоярославец – уже в шестой раз – остался за русскими, кроме домов на самом берегу Лужи. Вице-король Евгений тоже усилил сражавшихся дивизией Пино; вслед за ней к переправе подходила итальянская гвардия и две дивизии из корпуса Даву. Они оттеснили Раевского и Дохтурова к Калужской заставе.
Пока на улицах города кипело неравное сражение, главные силы русских выстроились на Новой Калужской дороге.
С левого берега Лужи непрерывно гремели батареи; одна из них, поставленная Наполеоном, действовала по его личному распоряжению. Кутузов, под неприятельскими ядрами, обозревал происходящее; вокруг свистели даже пули. Его тщетно упрашивали удалиться из-под выстрелов. Но фельдмаршал отказался даже от обеда, который был приготовлен для него в одной из изб.
– Нет! – отвечал он на просьбы. – Я ни на шаг не отойду от тех, с кем должен умереть за Отечество!..
Как отмечал историк, «дело шло об обороте всего похода, а потому ни в одном из сражений Отечественной войны князь Кутузов не оставался так долго под выстрелами неприятельскими...»
Главнокомандующий волновался и за Милорадовича, который с корпусами князя Долгорукова, графа Остермана-Толстого и кавалерией авангарда, ставшего теперь арьергардом, находился все еще позади. Но вот в пыльном облаке, поднявшемся над Тарутинской дорогой, Кутузов угадал приближение последних русских сил. Появился Милорадович, как всегда щеголеватый, в высокой шляпе с развевающимся султаном, на резвом, под золоченой попоною аргамаке, блистающий орденскими звездами и крестами, крупным бриллиантом на эфесе золоченой шпаги.
Фельдмаршал, не ожидавший его так скоро, просиял, обнял и поцеловал со словами:
– Ты ходишь скорее, чем летают ангелы!..
День уже склонялся к вечеру, когда по обеим сторонам Лужи выстроились две армии. Кутузов был готов к решительному сражению; Наполеон, напротив, находился в угнетенном состоянии – он колебался и не знал, что предпринять. Словно чувствуя это, русский главнокомандующий желал показать нравственно потрясенному противнику свою неодолимую настойчивость. Он позвал Коновницына:
– Ты знаешь, как я тебя берегу и всегда упрашиваю не кидаться в огонь... Но теперь прошу тебя очистить город!..
Коновницын повел за собой пехотную дивизию князя Шаховского и, подкрепив сражающиеся полки, начал теснить французов. Вслед за ним двинулся корпус Бороздина, которому Кутузов поручил сменить уставшие войска и остаться в Малоярославце. Даже вечерний мрак не прекратил перестрелки, длившейся вокруг обгорелых труб, посреди дыма и пламени, пожиравшего последние уцелевшие дома. В одиннадцатом часу пополудни побоище затихло; часть города осталась у русских, другая – у французов.
Ночь наступила теплая. Светлейший князь имел твердое намерение не уклоняться от сражения, а потому не трогал войска с места, где они простояли весь день. Сам он расположился на биваках в ружейном выстреле от Малоярославца, собирался бодрствовать до утра и говорил генералам:
– Завтра, полагаю, должно быть генеральное сражение. Без него я ни под каким видом Бонапарта в Калугу не пущу...
Однако Наполеон теперь страшился нового Бородина, которое могло для его «Великой армии» стать только могилой...