Кузьма Минин на фоне Смутного времени

«Россияне желали видеть памятник Минину и Пожарскому, — заявил Гераков в 1804 г. в новой своей книжке «Твердость духа русских», — и модель оного уже готова, сделанная рукою русского скульптора Ивана Петровича Мартоса, где изображены они совокупно стремящимися на избавление Москвы… Теперь остается сынам Отечества поддержать столь важное предприятие художника, дабы оный памятник был воздвигнут на площади московской, в благословенные времена Александра Первого. Сей памятник будет превосходить Геркулеса Фарнезского…»^{667}.

В 1807 г. мастерскую Мартоса посетил доктор философии и свободных искусств Николай Федорович Кошанский, чуть позже ставший одним из лицейских наставников А. С. Пушкина. Ознакомившись с первым эскизом памятника, он опубликовал в издаваемом им «Журнале изящных искусств» статью под названием «Памятник Пожарскому и Минину, назначенный в Москве» и сам эскиз памятника^{668}. В этом первом проекте монумента Мартос изобразил фигуры Минина (справа) и Пожарского (слева) стоящими в полный рост и держащими в правой руке короткий меч, который их объединял. На пьедестале памятника проектировался барельеф с изображением сцены сбора средств на создание Второго ополчения. Сохранились два варианта этого проекта^{669}.

Поскольку инициаторами сооружения памятника в общественных кругах считали Н. М. Карамзина и В. В. Попугаева, Гераков, будучи человеком честолюбивым, переиздавая в 1813 г. книжку «Твердость духа русских», решил публично утвердить пальму первенства за собой: «Академии художеств ваятель адъюнкт-ректор Мартос, воспламененный, конечно, и прежде моей книжкой любовию к Отечеству и к великим сынам его, сделал модель монумента Пожарского и Минина и удостоил меня видеть оную, говоря, что он был возбужден моими строками к сему приятному труду…»^{670}.

Гераков продолжал отстаивать свое первенство в инициативе установки памятника Минину и Пожарскому и позже, в «Путевых записках», впервые опубликованных в 1828 г. Вот что писал он о пребывании в Нижнем Новгороде в июне 1820 г.: «Остановились на Покровской улице, недалеко от губернатора, в доме купца Булошникова. Перед окнами, как меня уверяли, та площадь, где в 1612 г. Кузьма Минин Сухорукой уговорил сограждан ополчиться против поляков, стать в ряды, — под знамена Д. Пожарского. Смотря из окна на площадь, где довольно людей гуляло, предался думе о минувших временах, воспоминал свою юность, когда и ночи просиживал над книгами, чтоб отыскать, вырыть, так сказать, полезное и передать современникам; слабым пером начертал дела Д. Пожарского и Минина, достиг своей цели, возбудив нашего русского Фидиаса Мартоса, приняться за резец, и мы увидели, по воле государя императора, по желанию русских, памятник, воздвигнутый в Москве, сим великим мужам. Душа моя торжествует!»^{671}. 14 июня, посетив Спасо-Преображенский собор Нижегородского кремля, Гераков сделал следующую запись: «До обеда, вместе с Смирновым (нижегородским полицмейстером. — В. П.) были в соборе — хорош; поклонились гробнице бессмертного Минина; не быв сентиментальным, подвиги Минина приказали слезам выкатиться из глаз моих — и се жертва великому человеку»^{672}.

Однако вернемся к вариантам памятника. Довольно странно, что, когда идея его установки уже обретала реальные черты, предшественник славянофильства С. Н. Глинка поместил в своем журнале «Русский вестник» в начале 1808 г. «Письмо к знаменитому художнику о памятнике Пожарского и Минина», полученное якобы из Харьковской губернии. Укрывшись за псевдонимом «Любитель художеств», автор «Письма» предлагал исключить Минина из скульптурной композиции, изобразив одного лишь Пожарского либо вместе с ним келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына^{673}. Впрочем, это мнение не было принято во внимание.

2 апреля 1808 г. нижегородский губернатор Андрей Максимович Руновский направил министру внутренних дел Алексею Борисовичу Куракину прошение об установке памятника героям Смутного времени в Нижнем Новгороде. Куракин, получив, очевидно, одобрение императора, сразу же обратился в Академию художеств. И уже 2 мая 1808 г. последовало распоряжение президента Академии художеств А. С. Строганова создать несколько проектов «для монумента, коим дворянство и граждане Нижегородской губернии желают ознаменовать подвиги гражданина Козьмы Минина и боярина князя Пожарского и представить в непродолжительном времени». Такое поручение получили скульпторы В. И. Демут-Малиновский, И. П. Мартос, И. П. Прокофьев, С. С. Пименов-старший, архитекторы А. Н. Воронихин, А. Д. Захаров, братья Александр и Андрей Михайловы, Ж. Ф. Тома де Томон, художник Ф. Ф. Щедрин. 30 мая 1808 г. восемь из десяти участников конкурса представили Строганову эскизы монумента^{674}.

21 ноября 1808 г. Александр I после ознакомления с докладом и предложениями Куракина остановил свой выбор на проекте Мартоса, так как «гений Мартоса всех щасливее, и по изящнейшему произведению своему всех превосходнее, изобразил памятник Спасителям России» ^{675} .

При этом сардинский посланник в России Жозеф де Местр в пространном донесении королю Сардинии в 1808 г. извещал: «Его Императорское величество счел уместным повелеть, чтобы был воздвигнут памятник, бронзовый или мраморный, в честь князя Пожарского и некоего мясника, по имени Минина, которые в первых годах семнадцатого столетия спасли чудесным образом Россию от ига иноплеменников. Планы для этого памятника находятся во множестве у княжны Куракиной, жены князя Алексея, министра внутренних дел. В одно прекрасное утро княгиня, у которой я накануне ужинал, прислала мне огромный сверток этих планов, испрашивая мое мнение запиской. Я тотчас догадался, откуда это поручение и кому доставится мой ответ, но не показал виду. При внимательном рассмотрении планов я послал княгине ответ, в сущности подкрепленный весьма серьезными доводами, но по форме написанный для дамы. Вскоре после этого был обед на пятьдесят кувертов у графа Строганова в день его именин. Старый граф, председатель Академии художеств, сказал нам после обеда: «Господа, Его Императорское Величество счел уместным воздвигнуть памятник. Ему представили множество проектов: вот тот, который он предпочел и только что прислал мне для исполнения». Итак, Его Величество да ведает de perpetuam rei memoriam [1] , что его министр решил выбор памятника гг. Пожарскому и Минину, мужьям знаменитым, имена которых я узнал лишь в нынешнем году» ^{676} . Жозеф де Местр, кажется, сильно преувеличил свою роль в выборе мартосовского варианта монумента ^{677} .

1

В вечную память события (лат.).

Как бы то ни было, на заседании Академии художеств 18 февраля 1809 г. А. С. Строганов обнародовал документы (императорские рескрипты на его имя и имя Куракина, отношение и доклад министра внутренних дел), касавшиеся «предполагаемого к сооружению в Нижнем Новегороде памятника гражданину Козьме Минину и князю Пожарскому»^{678}.

Общенародная подписка на создание монумента началась 1 января 1809 г. во всех губерниях Российской империи, куда Министерство внутренних дел разослало гравированный рисунок с изображением утвержденного проекта Мартоса. Организация сбора средств была возложена на министра внутренних дел Куракина. В 1810 г. эта обязанность перешла к новому министру внутренних дел О. П. Козодавлеву. Сам Александр I выделил 20 тысяч рублей. Сумма пожертвования княгини А. М. Прозоровской составила 5 тысяч рублей, старообрядца И. Алексеева — тысячу рублей. Разные суммы (1,2, 3,10,40, 50, 100, 500 рублей) жертвовали военные, горные мастера, казаки, купцы, помещики, священники, чиновники, студенты, государственные и экономические крестьяне, рабочие мануфактур. Причем не только русские, но и представители других национальностей (армяне, башкиры, греки, грузины, немцы, татары, якуты). Столичные коммерсанты выделили по 50 (коммерции советники Иван Кусов, Яков Молво, Иван Паской, Андрей Северин и др.) и даже по 100 рублей (Александр Раль, Николай Щербаков). По инициативе московского городского головы купца Алексея Алексеевича Куманина 20 тысяч рублей внесло Городское общество Москвы. Жертвовали даже крепостные: от 50 копеек до одного рубля серебром, а кое-кто из «капиталистых» крестьян (например, Борис Иванов, Максим Михайлов и др.) дали по 50 рублей^{679}.

В конце 1811 г., когда сбор средств в основном уже завершился, в петербургских верхах возобладало мнение о целесообразности установки монумента Мартоса не в Нижнем Новгороде, а в Москве. Окончательное решение об этом после доклада Осипа Козодавлева принял 21 октября 1811 г. император, повелевший ускорить работу над проектом памятника, идея которого была очень созвучна борьбе России с наполеоновской Францией, стремившейся к гегемонии в Европе.

Первоначально на все работы по изготовлению модели и отливке памятника было ассигновано 150 тысяч рублей. Из них 60 тысяч предполагалось выделить для оплаты труда литейщика, но затем общую сумму увеличили на 20 457 рублей. Таким образом, изготовление памятника обошлось в 170 457 рублей, а с учетом 35 тысяч рублей, затраченных на его перевозку, весь проект обошелся в 205 457 рублей.

Уменьшенную модель памятника Мартос создал в середине 1812 г. А в начале 1815 г. большая модель монумента была выставлена скульптором для публичного обозрения в Академии художеств. Воспитанный на образцах эстетики классицизма, он смог, однако, передать в фигурах героев русские образы. На щите Пожарского изображен Спас. Античная туника Минина очень похожа на русскую рубаху. На постаменте памятника скульптор разместил два барельефа: «Нижегородские граждане» и «Изгнание поляков». На первом барельефе среди других фигур можно увидеть Мартоса с двумя сыновьями. Один из них, Алексей, стал участником Отечественной войны 1812 года; другой, Никита, проживавший во Франции в качестве пенсионера Академии художеств, был убит французскими солдатами в 1813 году. Считается, что любимый ученик Мартоса — С. И. Гальберг, лепивший эти изображения, намеренно придал им соответствующие черты.

Отливку памятника в бронзе поручили самому искусному литейщику Академии художеств Василию Петровичу Екимову. Она началась 5 августа 1816 г. на литейном дворе в Санкт-Петербурге при скоплении большого числа зрителей. Сначала по гипсовым моделям фигуры Минина и Пожарского изготовили из воска. Затем для создания прочной огнеупорной корки их 45 раз покрыли при помощи тонкой кисточки специальной мастикой (толченым кирпичом, разведенным на пиве) и всякий раз после такой операции просушивали. Следующая стадия подготовительных работ заключалась в покрытии фигур глиной и скреплении снаружи толстыми железными обручами. Под ними устроили 16 печей, огонь которых выжигал и вытапливал воск. Мастер разместил в форме сложную сеть каналов для равномерной заливки расплавленного металла и выхода образующихся при отливке газов. При создании памятника применялись новые не только для России, но и для Европы технологии. Фигуры отливались по восковой модели за один прием^{680}. На памятник ушло больше металла (около 20 тонн), чем на знаменитого Медного всадника. Несмотря на огромную массу, он не имел внутреннего каркаса. В качестве материала для пьедестала первоначально предполагалось использовать сибирский мрамор, но затем Мартос решил заменить его на более прочный и твердый карельский гранит, добытый в Выборгской губернии. Общая высота памятника (вместе с постаментом весом до 112 тонн) составила 8,8–8,9 метра.