Кузьма Минин на фоне Смутного времени

Значительный вклад в прославление героев Смутного времени внесли и Академия наук, и питомцы Московского университета, и литераторы, и представители духовенства, и отдельные чиновники. То были сливки формировавшейся в эпоху Просвещения разночинской интеллигенции России. Причем на деяния Кузьмы Минина чаще всего обращали взор просвещенные выходцы из народной среды (М. В. Ломоносов, Н. С. Ильинский и др.), которым его героический образ явно импонировал. Откликнувшись на призыв Российской академии, академик Василий Севергин опубликовал в 1807 г. «Похвальное слово князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и купцу Нижегородскому Козьме Минину, прозванием Сухорукому», сравнив тандем Минин — Пожарский с руководителями Троице-Сергиевой лавры периода Смуты — архимандритом Дионисием и келарем Авраамием Палицыным. «Сколь велико было пожертвование Минина, столь благородно было чувствование Пожарского», — отмечал Севергин, называя их подвиг «преславным и незабвенным»^{656}.

В 1808 г. московский архивист А. Ф. Малиновский создал «Программу для наружных барельефов, статуй и бюстов к воздвигаемому в Кремле зданию Мастерской — Оружейной палаты». Один из барельефов предполагалось посвятить Кузьме Минину, образ которого трактовался так: «Нижегородский купец, достойный сподвижник князя Пожарского, убедивший сограждан пожертвовать для избавления Отечества не только всем имением, но и свободою жен и детей своих. Бескорыстное и смелое предприятие сего выборного человека от всея земли получило успех вожделеннейший; имя его сделалось незабвенным, и из века в век прославляется. Вид его означает бдительную заботливость; стар, но бодр. Одежда на нем приличная званию думного дворянина: нижняя терлик, а верхняя опашень. В правой руке держит мешок с деньгами, а при подножии еще несколько мешков, так же золотые и серебряные сосуды, драгоценные повязки, жемчужные ожерелья и свиток с приложением печатей и с следующим начертанием: Приговор нижегородских граждан 1611 года»^{657}. Проект этот, однако, осуществить не удалось.

Уже после Отечественной войны 1812 года на могиле Кузьмы Минина появились чугунные доски, на которых по инициативе нижегородского епископа Моисея среди прочего был отлит и следующий текст:

«А избавление от поляков, бывшее в 1612 году, по освобождении Москвы содействием приснопамятного сына Отечества Козмы Минина, чрез собранныя полчища в странах Нижняго сего Новаграда и руководимый к сокрушению врага пламенноносным Пожарским, уже известно Россиянину всякому.

И сие последнее избавление России от нашествия Галлов в 1812 году совершилося по занятии уже врагами древния столицы Москвы, остановленными на пути своих богопротивных движений и вспять обращенными при виде конечно новоявленных ополчений, сосредотачиваемых в сем же богоспасаемом граде Нижнем.

Знаменася на нас свет лица Твоего Господи, по имени Твоем возрадуемся во веки. Сия сказательная доска при гробе Козмы Минина устроена 1815 года»^{658}.

Поэт, эссеист и историк-дилетант Н. Д. Иванчин-Писарев (1790–1849) написал в 1819 г. «Эпитафию Минину, похороненному в Нижегородском соборном храме»:

Россия! Минин здесь почил!.. Когда стенала ты, как бедная вдовица, Он меч Пожарскому к спасению изострил: И отданы тебе честь, слава и столица. Благоговей! Здесь Петр бессмертный твой Склонился до земли великою главой!^{659}

Руководитель Южного общества декабристов П. И. Пестель предлагал в конституционном проекте «Русская правда» (1825 г.) перенести столицу Российского государства в Нижний Новгород отчасти и потому, «что освобождение России от ига иноплеменного чрез Минина и Пожарского из сего города изошло»^{660}. Вспоминая об обстановке и общественных настроениях в декабре 1825 г. в Москве, где распространялись слухи о передвижении к Первопрестольной с целью провозглашения конституции с Украины 2-й армии и с Кавказа корпуса генерала А. П. Ермолова, общественный деятель и публицист Александр Иванович Кошелев (1806–1883), тогда 19-летний молодой человек, писал: «…Москва, или, вернее сказать, мы ожидали всякий день с юга новых Мининых и Пожарских»^{661}.

В славный перечень настоящих героев Смутного времени входят патриарх Гермоген, воеводы князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, Прокопий Ляпунов, Дмитрий Жеребцов, князь Дмитрий Михайлович Пожарский, Михаил Борисович Шеин, «выборный человек» Кузьма Минин, крестьянин Иван Сусанин, протопоп Аммос Иванович из Великого Новгорода, служилый татарский князь-новокрещенец Михаил Конаев и десятки других менее известных россиян — защитников Москвы, Великого Новгорода, Корелы, Пскова, Тихвина, Троице-Сергиева монастыря. К героическим деятелям периода Смуты в исторической и художественной литературе XVIII в. относили порой и князя Д. Т. Трубецкого, одного из руководителей Первого земского ополчения и претендента на царский престол, однако его поведение в 1611–1613 гг. не отличалось бескомпромиссностью, когда доходило до борьбы с иноземными интервентами и их русскими пособниками.

Но чаще всего в печатных изданиях XVIII — начала XIX в. упоминаются руководители Второго земского ополчения Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, представитель посадского люда и князь из Рюриковичей, чьи имена к началу XIX в. стали символами служения Отечеству. Этот тандем наилучшим образом соответствовал патриотическим устремлениям русского общества имперской эпохи и влиял на формирование историко-культурной идентичности. И нет ничего удивительного в том, что последовали предложения об установке скульптурного монумента Минину и Пожарскому в Нижнем Новгороде, который, однако, волей императора Александра I появился не на месте формирования Второго (Нижегородского) земского ополчения, а в Москве.

Глава 7 Монумент героям Смутного времени на Красной площади

Уже третий век как один из символов столицы стоит на Красной площади — памятник Минину и Пожарскому. Но мало кто знает, что первоначально его предлагали возвести в Нижнем Новгороде, где родился Кузьма Минин и где осенью 1611 г. началось формирование Второго земского ополчения.

В очерке «О любви к Отечеству и народной гордости» Карамзин писал: «В царствование Александра позволено желать русскому сердцу, чтобы какой-нибудь достойный монумент, сооруженный в Нижнем Новегороде, где раздался первый глас любви к Отечеству, обновил в нашей памяти славную эпоху русской истории. Такие монументы возвышают дух народа»^{662}. «В Нижнем Новгороде, — писал он в том же году в статье «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств», — глаза мои ищут статуи Минина, который, положив одну руку на сердце, указывает другою на Московскую дорогу. Мысль, что в русском отдаленном от столицы городе дети граждан будут собираться вокруг монумента славы, читать надписи и говорить о делах предков, радует мое сердце»^{663}.

В 1804 г. в Петербурге вышла первая часть «Периодического издания Вольного общества любителей словесности, наук и художеств», возникшего в 1801 г. и официально утвержденного в 1803 г. В нем приведена запись из протокола заседания Общества от 1 февраля 1803 г. На этом заседании один из его основателей, поэт и публицист Василий Васильевич Попугаев (ок. 1778 или 1779 — ок. 1816), выступил с предложением «начертать проект для сооружения памятника Пожарскому, Минину и Гермогену, взяв основание, чтобы издержки на сей памятник назначены были из добровольного пожертвования граждан»^{664}. Неясно, где Попугаев замышлял установить монумент. Впрочем, на следующем заседании общества 8 февраля один из его членов И. М. Борн, похвалив усердие Попугаева, заявил, что «обществу в настоящем положении сим предметом заняться невозможно». Карамзин и Попугаев, однако, оказались не одиноки в своем патриотическом устремлении.

В 1803 г. обрусевший грек, преподаватель 1-го Петербургского кадетского корпуса Гавриил Васильевич Гераков (1775–1838) выпустил книжку «Твердость духа некоторых россиян», в которой призвал увековечить в монументальной форме деяния трех героев Смутного времени: «Два столетия в вечности погребены, два столетия общий глас государей российских, россиян и других народов твердит: Пожарской — великий человек, Минин — великий человек, Гермоген — великий человек, они заслуживают монументы в память себе; но только что твердят все, а мы памятники ищем воздвигнутые им — с соболезнованием не находим»^{665}.

Таким образом, идея витала в воздухе, и в 1804 г. скульптор-монументалист Иван Петрович Мартос (1853–1835) по собственной инициативе приступил к работе над эскизами скульптурного монумента Минину и Пожарскому. В том же 1804 г. «эскиз из алебастра монумента Минину и Пожарскому, избавителям Москвы» был представлен на выставке в Академии художеств. Мартос так обосновывал свой выбор персонажей памятника: «…Кто из прославленных героев древности превзошел мужеством и подвигами Минина и Пожарского? Петр Великий посетил могилу Минина и воздал должное праху сего великого мужа, назвав его освободителем Руси. В то злосчастное время, когда вероломные поляки вторглись в пределы российского государства и даже завладели самым Кремлем… тогда Козьма Минин возымел великое намерение спасти Отечество на самом краю гибели. Он преодолел все препятствия, пожертвовал всем своим достоянием на общее благо, могучим призывом своего сердца поднял упавший дух своих сограждан… Быстро стали стекаться пожертвования… Тогда снова подняла свою главу поникшая Русь, сыны ее проснулись после долгого оцепенения, со всех сторон стали собираться воины, чтобы пасть славною смертью за Отечество, и во главе этого бесстрашного воинства Минин поставил Пожарского»^{666}.