Кыся в Америке (Кыся - 3)
Шрифт:
В идеально сшитом смокинге этот растленный убийца, вонючий и трусливый базарный торгаш в прошлом, ныне владелец фантастически дорогого пятизвездочного отеля для Собак и Котов очень богатых иностранцев, наезжающих в Санкт-Петербург, наихитрющая и, к сожалению, очень неглупая и проворотистая сволочь, выплеснутая "наверх", вероятно, даже в Думу, мутной волной "обновления власти", сейчас стояла в двух шагах от меня и, трусливо оглядываясь по сторонам, шепотом говорила очень полному молодому человеку с почти интеллигентным лицом и тоже в смокинге:
– Если сейчас эти американские мудозвоны подпишут нам те семьдесят пять миллионов долларов,
– Понял, Иван Афанасьевич. Вы все хорошо помните, что должны сказать на банкете?
– Шо я, недоношенный? Или меня по пьянке делали?!.. Обижаешь, Вася!
И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ В МОЛОДОМ И ПУХЛОМ ЧЕЛОВЕКЕ Я УЗНАЛ ПРЕОБРАЖЕННОГО ВАСЬКУ, БЫВШЕГО ТУПОГО И НЕПОВОРОТЛИВОГО ПОМОЩНИКА ПИЛИПЕНКО, ЧЬИ РУКИ БЫЛИ ПО ЛОКОТЬ В КРОВИ СОТЕН СОБАК, КОШЕК И КОТОВ...
Ах, недаром меня что-то тревожило!.. Ведь чувствовал я что-то должно было произойти, кого-то я должен был встретить... Печенками чуял, кончиком хвоста, усами, топорщащимся загривком... Но чтобы это был ПИЛИПЕНКО?!! Или ВАСЬКА?!..
А может, мне все это снится?.. Может, я вот сейчас открою глаза - и никакого Пилипенко, никакого Васьки в Вашингтоне... Только Сокс и Ларри Браун. А больше никого. И все это мне пригрезилось на нервной почве, от усталости...
– Ты чего, Кыся?!..– искренне встревожился Сокс.– Что с тобой?
– Тебе нехорошо, Мартын?– спросил Ларри.
– Нет, нет, ребята... Все в полном порядке! Только не торопитесь. Пусть вот эти двое у второй колонны сначала пройдут, - я показал на Пилипенко и Ваську.– Не хочу, чтобы они меня видели.
– Ты знаешь их?– тут же спросил меня Ларри Браун.
– Когда-то встречались...
– Секунду, парни!– и Ларри Браун наклонился к лацкану своего смокинга и тихо проговорил в шов: - Вторая колонна. Двое. Одному - невысокому - около пятидесяти, второму - толстому, молодому - лет тридцать. Информацию срочно!
Ларри присел на корточки, вынул из уха маленькую штучку на проводе, и мы все трое немедленно услышали:
– Старший - Депутат Государственной Думы России от Санкт-Петербурга, глава "Движения защиты прав домашних Животные", видный деятель России по охране Животного мира, Молодой - депутат Русской Думы от Вологодской области, генеральный директор филиала этого "Движения" в Вологде. Подробности?
– Не нужны, - сказал Ларри и отключился от этой замечательной службы информации.– Ты, наверное, ошибся, Мартын. Или видел их когда-нибудь по телевизору.
Сокс подождал, когда Ларри поднимется во весь рост, и тихо спросил меня так, чтобы Ларри не слышал:
– Кто это, Кыся?– и показал на Пилипенко.
– Это самый плохой и страшный Человек на свете, - так же тихо ответил я ему.
– Хочешь, я его сейчас обоссу? Мне за это ничего не будет! тут же великодушно предложил Сокс.
– Нет, Сокс. Не нужно. Я что-нибудь сам придумаю. У меня с ним старые счеты...
И тут Ларри сказал:
– Все, ребятки, все! Они уже в Банкетном зале... Валите, пареньки, прямо туда, к креслу Президента. Иди, Мартын. Сокс знает, он покажет куда...
– А ты?– спросил я, испугавшись теперь остаться без такой верной охраны, как Ларри Браун.
– Там и без меня хватит, Кыся, - ласково сказал Ларри.– Я вас
здесь подожду.И мы с Соксом по стеночке, по стеночке проскочили в Банкетный зал к Президентскому креслу.
Ах, как прекрасен был этот Банкетный зал!
И если бы не присутствие в нем Пилипенко и Васьки, я восхитился бы этим залом еще сильнее. И уж наверняка гораздо подробнее смог бы рассказать про круглые столы, накрытые очень красивыми красными скатертями с широкими золотыми полосами... И низкий, плотный, с удивительным вкусом подобранный букет разноцветных роз на каждом столе в короткой красивой вазе... И по четыре длинные свечи в очень высоких подсвечниках - чтобы пламя от свечей не слепило бы сидящих за столом...
Как успел сообщить мне Сокс, за столами сидели по десять Человек. Четверо русских и пятеро американцев. И один синхронный переводчик.
В каждом столе были встроены микрофоны. Человек, который захочет выступить и сказать что-то Людям, мог не напрягать голос. А может быть, и не только для этого...
И, конечно, если бы не Пилипенко и Васька, я смог бы по достоинству оценить и замечательное красное вечернее платье Хиллари, и прелестную мордочку Челси.
Но вообще, оглядев всех Женщин, сидящих в Банкетном зале Белого Дома, я все равно продолжал бы утверждать, что, если бы Рут Истлейк была бы сейчас здесь - даже в своих обычных джинсах и кофте с широкими рукавами, - она была бы самой КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНОЙ в этом зале!
Честно говоря, все это я увидел потом. А сейчас я торчал под столом между ног Президента и его дочери Челси, а Соксу подставили такой специальный высокий стульчик типа нашего детского, в котором маленький ребенок мог бы сидеть за одним столом со взрослыми.
Когда Билли предложил мне занять место на этом стульчике рядом с Соксом, я отказался, сказав, что мне отсюда пока что удобнее будет подсказывать ему, правду говорит Человек или нет. И Президент со мной согласился.
На самом же деле до поры до времени я не хотел "светиться" перед Пилипенко и Васькой. Что могло бы произойти, если бы они сейчас увидели меня, я даже себе не представлял - ни логическими раскладами, ни Котово-интуитивными...
Я знал одно: мне нужно было дождаться выступления Пилипенко!
Поэтому я не очень-то вслушивался в приветственную речь Клинтона. Он произносил ее не за столом, а встав за маленькую синюю трибунку с какой-то странной красивой картинкой. Сокс мне потом объяснил, что это был герб Соединенных Штатов Америки. Ну, как у нас раньше глобус с кривым ножом и молотком в веночке из засохшей перепеленутой травы со звездочкой наверху...
Трибунка стояла точненько под портретом Президента Авраама Линкольна. Мне последнее время сильно везет на имена с двумя "А" - ААрон Маймонидес. АврААм Линкольн.
Про Линкольна мне рассказывал все тот же Сокс. Сокс вообще был буквально набит кучей сведений и подробностей о вещах, с которыми мне никогда не приходилось сталкиваться. И я ему был очень признателен. Не только за объяснения. Еще и за то, что Сокс рассказывал мне все это без пижонства, ничем не подчеркивая своего превосходства и исключительности. А такое дорогого стоит!
И я ему простил его чуточку преувеличенное внимание к чужим миллионам.
Наверное, Президент говорил не слишком официальную речь, потому что за столами то и дело вспыхивал смех, звучали веселые аплодисменты и не было той подозрительной чопорности, которая всегда сопровождает выступление нашего Президента.