КЖД III

Он хотел назвать её сукой, но снова удивился том, что не чувствует к ней ненависти.

— Набери воды из кадки, заодно проверь достаточно ли она горячая, чтобы мне стало хорошо чуть позже. Ну? Чего молчишь? Горячая?

Дрова догорели быстро, вода ещё нагревалась на углях, но уже не так бодро. Кальдур окунул в воду руку, и тут же вытащил назад.

— Да, госпожа. Едва рука терпит.

— Хорошо, теперь возьми со скамейки мыло и брось его в таз. И раздевайся.

Кальдур машинально взял мыло, бросил его в таз и замер, смотря на неё непонимающим взглядом. Она закатила глаза.

— Глупый. Ты будешь мыться первым, чтобы потом мочь мне. Ты не будешь делать это грязным. Ты должен стать чистым.

Кальдур не смог удержать утомлённый вздох, пожал плечами, и попытался зайти за ширму из красного бархата, которая должна была закрывать вход.

— Нет, — остановила она. — Тебя должно быть видно. Раздевайся здесь. Медленно. Я хочу смотреть.

Кальдур снова выдохнул, сделал паузу, медленно втянул воздух, дышал, как учили. Стянул с себя рубаху, скрутил ей в комок, положил на скамейку. Расстегнул застёжку на портках, спустил их до пола, вышел из них, и проделал с ними то же самое, что и с рубашкой. Остался в повязке.

— Полностью, — донёсся ласковый и опасный голос. — Не прикрывайся. Нечего стесняться меня. Расслабься, расправь плечи, встань ровно.

Кальдур выполнил требование, неуклюже выпрямился, отвёл руки в стороны, надеясь, что в полутьме не видно его шрамов. Мерроу хищно разглядывала его, переводя взгляд то вниз, то вверх.

— Всё-таки не такой самоуверенный. Застеснялся и раскраснелся, как маленькая девочка. Хоть тебе и нечего стесняться. Есть на что посмотреть. Откуда у тебя шрамы? Они от плуга? Мотыги? Или косы?

— Мой дядя… — Кальдур запнулся. — Был… строгим человеком. И воспитывал меня… соответственно.

Когда эти лживые и мерзкие слова срывались с его губ, он говорил твёрдо, потому что вспоминал всё плохое, что с ним было в Драконьем Чертоге и потом, на службе. Так его слова, то как он говорил, то как он двигал телом и смотрел, делалось правдивым.

На какое-то мгновение взгляд Мерроу стал печальным, и она опустила голову.

— Понимаю, — сказала она тихо и тут же вернулась к обычному тону. — Ты достаточно чист. Теперь я приму ванну.

Она поднялась с постели подошла к нему, шлепая босыми ступнями по камню, остановилась, развернулась к нему спиной, подняла руки вверх и застыла. Он сглотнул, шумно втянул воздух и стянул с неё рубашку вверх.

— Я не разрешала смотреть на меня, — сказала она тихо, и Кальдур зажмурился. — И закрывать глаза тоже.

Кальдур отвёл глаза в сторону, она взяла его за руку и пошла вперёд, опираясь на него, она забралась в воду и легла.

— Ах, как приятно. Ты можешь смотреть. И принести мне полотенце, скрути его и положи мне под шею.

Кальдур подчинился.

— Теперь мыло. Нет, не то, которым мылся ты. Вон то, которое пахнет цветами. Зажми его в руку, погрузи в воду и води туда-сюда, пока вода не станет мыльной.

Он сделал, что просит, сел на колено около бортика, окунул руку в воду и стал водить туда-сюда.

— Сколько у тебя было женщин? — она провела рукой по его волосам и не сводила пристального взгляда.

— Ни одной… госпожа.

Она удивилась ответу, нахмурилась, но поняла, что он не обманывает.

— Очень необычно. Крепкий юноша с красивыми волосами и чертами лица, приятными руками и голосом, такой спокойный и бесстрашный… и никто не раздвинул перед тобой ножки?

— Нет… госпожа.

Её глаза заблестели, она снова откинулась назад.

— Мир такой несправедливый. А ты ещё упираешься, что его не нужно сжечь. Хм. Может быть тебе нравятся мальчики?.. И поэтому пёс тебя не тронул... Можешь сказать мне, даже если стесняешься, я не осуждаю это, и в моём отряд есть пара таких.

— Нет, госпожа, я не испытываю к мужчинам… такого.

— Я подкалываю тебя, щеночек. Я уже заметила, что тебе нравлюсь. И ты хочешь сказать, что никогда не трогал девушку и не целовал её?

— Трогал, госпожа. И целовал.

— И как тебе, понравилось?

— Да, госпожа.

Она вдруг взяла его за запястье, остановила, и поднялась в полный рост, увлекая его за собой, повернулась к нему спиной.

— Ну? Чего застыл? Намыливай. Я хочу пахнуть цветами.

Пользуясь тем, что она не видит, Кальдур позволил себе целую череду гримас: сомнение, удивление, усталость, нервозность. Поднял руки, осторожно опустил ей на плечи и начал наносить мыло.

— Смелее. И энергичнее. Я давно не принимала ванну. Поработай и вехоткой тоже. И волосы. Но осторожно, если я не смогу потом расчесать их — ты пострадаешь.

Он попробовал кончиками пальцев её шрамы, убедился в том, что его глаза не обманывают, и постарался не обращать ни них больше внимания, чтобы Мерроу не заподозрила ничего лишнего. Закончив с верхней половиной, Кальдур не хотя спустился к её талии, всячески задерживаясь там, чтобы не спускаться ниже.

— Можно, — сказала и насмешливо хмыкнула.

Кальдур как мог быстро спустился к её ногам, закончил, и она повернулась к нему лицом. Он отвёл глаза.

— Я не запрещала смотреть. Продолжай работу. И смотри.

Он осторожно протёр её грудь, стараясь больше времени разглядывать редкие шрамы, которые вряд ли были получены в бою. Она снова уселась в кадку и с блаженной улыбкой откинулась назад.

— Все мы в чём-то невинны, да, щеночек?

— Да, госпожа.

— Хм. И что же мне с тобой сделать? Пальцы у тебя не такие больше, как у крестьян, и ладонь не лопатой. Более мягкая и аккуратная. И мозоли с неё уже сошли. Красивая рука.

Она сцепила свои пальцы с ладонью Кальдура, подняла из воды и оценила к смотрится. Затем увлекла его руку под воду и зажала у себя между ног.

***

После того, как она вылезла из воды, и Кальдур обтёр её, она надела чистую белую рубашку, доходящую ей до середины бедра. Кальдур тоже хотел одеться, но она отрицательно покачала головой, позволив ему натянуть только повязку.

— Ты будешь греть меня ночью. Тут всегда сквозняк и прохлада, даже когда жарко.

Кальдур пожал плечами, позволил увлечь себя огромную и мягкую кровать. Мерроу упала на подушку и натянула такое же огромное одеяло, до подбородка. Она была расслаблена в достаточной мере, чтобы Кальдур позволил себе вытянуть руки, сомкнуть их за головой, посмотреть на каменный потолок и предаться мыслям.