Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1

Я мудрствовал все дальше и дальше, и мне наконец стало надоедать. Мне казалось длинно и хотелось скорей закончить конец.

В конце я поставил: «С тех пор мы стали хорошо жить», – и потом подношу ему и говорю:

– Лев Николаевич, посмотрите, что, не довольно мне писать? Лев Николаевич посмотрел и сказал:

– Хорошо, очень, очень хорошо! – свернул мое писание, прибрал к себе.

– Вот я тебе его напечатаю.

Я в душе не верил этому. Но вскоре я свой рассказ прочел напечатанным, – «Солдаткино житье», как назвал мой рассказ Лев Николаевич [284] .

284

Толстой в статье «Кому у кого учиться писать…», противопоставляя свое писательское влияние литературной интуиции В. С. Морозова, пишет: «Я чувствовал, что с этого дня для него раскрылся новый мир наслаждений и страданий, – мир искусства; мне казалось, что я подсмотрел то, что никто никогда не имеет права видеть – зарождение таинственного цветка поэзии… Радостно мне было потому, что вдруг, совершенно неожиданно, открылся мне тот философский камень, которого я тщетно искал два года – искусство учить выражению мыслей; страшно потому, что это искусство вызывало новые требования, целый мир желаний, несоответственный среде, в которой жили ученики»… (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 8. C. 305–306). С толстовской тенденцией в оценке рассказа «Солдаткино житье» считались и учителя Яснополянской школы. Н. П. Петерсон писал Сергеенко 17 мая 1908 г.: «Тогда, в 1862 году никто не допускал и не позволял себе говорить, что рассказ написан не самим Морозовым. И Лев Николаевич, разбирая этот рассказ в журнале «Ясная Поляна», разбирал его как произведение именно Морозова» (Рукописный отдел Государственного музея Л. Н. Толстого (Москва)).

Я радовался на свой написанный и отпечатанный рассказ. Меня повысили, я как бы выдавался первым учеником Яснополянской школы. Приезжали некоторые посетители, любители школ и близко знакомые Льва Николаевича, отдавали мне должное, как маленькому писаке, мне сыпались одобрения, и я с гордостью в душе торжествовал. Лев Николаевич относился ко мне не так, как к школьнику рассеянному, а серьезно, как к старшему ученику. Он никогда не хвалил меня и не возвышал ни за какие подвиги, но я, как воришка, приладился к его характеру. И хотя он относился в школе, в играх, в беседах, в гулянье со всеми нами одинаково, но я мог читать в нем, что Лев Николаевич любит меня. Я, как прикомандированный к нему, часто оставался в доме Льва Николаевича ночевать, и спал с ним вместе, в его спальне, на полу.

Он любил пение и играть на фортепиано. А я обладал хорошим голосом. И мы с ним пели его любимую песню:

С тобой вдвоемСколь счастлив я,Поешь ты лучше соловья,И ключ по камушкам течет,К уединенью нас влечет… [285]

В школе нас учили церковному пению. Несколько раз мы ездили в церковь петь хором вместе со Львом Николаевичем. Иногда хор собирался человек в 20–25. Лев Николаевич пел басом. Голос у него был хороший, сильный. Отправлялись мы в церковь так: собирались у школы утром, к школе подавали катки, и мы вместе со Львом Николаевичем насаживались в эти катки, и нас отвозили в церковь. Я пел альтом, и пел хорошо. За такое альтовое пение я получал от него награду – ставленный балл 5+. Иногда он эту пятерку всю обставлял кругом крестами,

285

«Ключ» – романс XVIII в., любимый Толстым. См. также воспоминания В. С. Морозова в наст. томе.

Романс «Ключ» поет молодежь Ростовых в романе «Война и мир» (Т. 1. Ч. I. Гл. XVII).

+ + +

вот так: + 5 + Выше жаловать меня было нечем.

+ + +

Баллы нам ставили не за одно пение. Помнится, сам Лев Николаевич ставил баллы нам очень редко, и то как бы в шутку, и, кажется, только за одно пение. Другие же учителя ставили по всем предметам. Больше же всех ставил баллов сердитый учитель Владимир Александрович. В начале учения мы совсем даже не понимали, что такое «баллы». Помнится, их ставили в середине учения. В конце же учения их опять не было.

Гулянье на масленицу

Подходила масленица. Лев Николаевич сказал:

– Давайте мы устроим гулянье на масленицу, созовем учеников из всех деревень к нам сюда на блины.

– А разве всех накормишь? – сказали мы. – Не напечешься блинов, народу соберется полк полком. Из одной ведь нашей школы сколько!

– А мы позовем четырех баб. В две печки поджаривай да и ладно.

– Скажи только, чтобы насушили дрок побольше, чтобы был пыл, – посоветовали мы.

– А масла-то мало ли пойдет, – сказал я.

– Приготовим и масла.

– Хорошо будет! – предвидя радость, сказал Макаров.

И вот Лев Николаевич объявил учителям своих школ, чтобы они приезжали на масленицу со всеми своими учениками на блины.

Наступила масленица. Съехались ученики со всех школ. Приехали на подводах со стариками и старухами. Пришли и мы. Около школы народу пушкой не прошибешь. Вышел Лев Николаевич, со всеми здравствуется и говорит:

– Очень рад, что вы приехали к нам на блины.

Блины жарились, масло коровье растоплено. Лев Николаевич вошел в кухню и поблагодарил баб за блины.

Лев Николаевич распорядился прежде накормить старух и стариков, а после учеников, потому что всем сразу некуда было поместиться. Уселись рядом, началось угощение. Лев Николаевич ходил возле столов, угощал, подставлял сам масло, подавал сметану и творог, просил есть без стеснения, мазать блины пожирней, творог и сметану не жалеть. Кончилась одна застольщина, пошла другая, сели ученики. Лев Николаевич стал обходить и этих гостей, спрашивал каждого: «Ты из какой школы, а ты из какой?»

Всех благодарил, что приехали на блины.

– Ешьте смелей, не стесняйтесь.

Лев Николаевич обратился к бабам и сказал:

– Арина, Степанида, кормите досыта, чтобы всем вдоволь было.

– Всего много, ваше сиятельство, – сказала раскрасневшаяся от печки Арина, – блинов много и масла пропасть.

– Вот это хорошо, ну а я пойду других кормить.

Лев Николаевич вышел из этого дома и пошел в тот дом, где он жил. Мы отправились с ним. В этом доме были написаны на какой-то ленте буквы: «Гуляем, ребята! Масленица!»

Начали и нас угощать, блины хорошие с маслом и с сметаной, ешь хоть в примочку. Лев Николаевич тоже ел и подхваливал блины:

– Ай-да блины! ай-да вытуленки!

Алексей Степанович не успевал ходить с тарелками за блинами. Наелись на славу. Мы поблагодарили Льва Николаевича за блины и стали расходиться. К дому собралась целая толпа школьников, старух и стариков из других деревень отблагодарить Льва Николаевича. А Лев Николаевич их тоже благодарил за то, что приехали. Все разъехались и долго помнили широкую масленицу, какую устроил им Лев Николаевич.

Женитьба. Годы работы над «Войной и миром» и «Анной Карениной»

С. А. Толстая Женитьба Л. Н. Толстого

Поездка в Ивицы и Ясную Поляну

В начале августа 1862 года мы, три сестры, были страшно обрадованы известием, что моя мать с маленьким братом Володей и нами, тремя девочками, собирается ехать на лошадях в ходивших в то время анненских каретах [286] к отцу своему, нашему деду, Александру Михайловичу Исленьеву.

286

См. далее главку «Поездка в анненской карете».

Дедушка Исленьев (описанный Львом Николаевичем в «Детстве» в лице «папа») жил в то время в имении своем Ивицы, Одоевского уезда, единственном, оставшемся от большого состояния, и то купленном на имя его второй жены, мачехи моей матери, Софии Александровны, рожденной Ждановой. Эта Жданова описана у Льва Николаевича в «Детстве» под именем «La belle Flamande» [287] .

Все три дочери моего деда от второго брака были тогда молодые девушки [288] , и со второй из них я была очень дружна.

287

Прекрасная фламандка (франц.).

288

Аглая, Ольга, Наталья.