Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
Письмо из Лендетгиза К. И. получил и ожидает визита редакторши, которая едет в Москву.
_____________________
Теперь насчет сверхрадости… Да для меня это тоже огромная сверхрадость и постоянная злая тревога. Но вот в чем дело: известно ли Вам, что у сверхрадости скоро день рождения — полстолетия? Хотите ли Вы ее поздравить? Если да —пришлю Вам адрес (в книжке неверный, старый). Напишите мне!
Я перечла «По ком звонит Колокол» Хемингуэя — страшная и гениальная вещь… А прочли ли Вы Белова в № 8 «Нового Мира»? Что думаете вообще и о последней главе в частности? [402]
402
Речь идет о «Плотницких рассказах» Василия Белова, напечатанных не в восьмом, а в седьмом номере «Нового мира» (с. 7–56).
Дорогой Алексей Иванович!
Вот, наконец, посылаю Вам:
1) дату — 11 декабря.
2) адрес — Рязань, 12.
Проезд Яблочкова 11, кв. 1 [403] .
3) Свою статью в «Лит. Газету», которой Вы интересовались [404] .
4) Две фотографии Александра Исаевича — одну Вам, а другую для Александры Иосифовны.
403
День рождения А. И. Солженицына (в 1968 г. читатели отмечали его пятидесятилетие) и его домашний адрес.
404
Об этой статье см. письмо 282 и примеч. к нему.
Вы его видели не таким, а веселым — когда-нибудь и веселого пришлю. (У меня есть, дам переснять.)
Вот, кажется, все. Спешу. Пожалуйста, хорошим людям давайте адрес и дату. Читателям, любящим, — молодым, старым — побольше бы! Не непременно литераторам, лишь бы хорошим людям.
По почте ни адреса, ни даты не хотела [405] .
405
Письмо послано с оказией.
Дорогая Лидочка!
Вы спрашиваете, как мне понравился последний рассказ Белова. Почему-то не хочется об этом говорить. Это — верный слепок с сегодняшней деревни (и не только деревни). Все знакомо: типы, ситуация.
Но на меня рассказ произвел впечатление гнетущее. Такого осадка не оставляют и не могут оставить ни «Записки из Мертвого дома», ни «Иван Денисович», ни «Иван Африканыч» того же Белова. Здесь (т. е. в «Плотницких рассказах») слишком густо то, что я называю «передвижничеством» (а его вообще много в современной прозе), и это передвижничество побеждает, затирает искусство чистое в лучшем значении этого затрепанного и обесславленного слова.
Дорогой Алексей Иванович.
Посылаю Элико и Вам небольшой приветственный автограф. А текст пусть читают все, кто читать умеет [406] .
Будьте здоровы и веселы. Недавно писала Вам.
Дорогая Лидочка!
Я никому не писал это время. И больше всего меня угнетало, что я не пишу Вам.
406
К записке Л. К. приложена машинописная копия письма Солженицына в редакцию «Литературной газеты»: «Я знаю, — пишет Солженицын, — что Ваша газета не напечатает единой моей строки, не придав ей исказительного или порочного смысла. Но у меня нет другого выхода ответить моим многочисленным поздравителям иначе, как посредством Вас:
„Читателей и писателей, приславших поздравления и пожелания к моему 50-летию, я с волнением благодарю. Я обещаю им никогда не изменить истине. Моя единственная мечта — оказаться достойным надежд читающей России. Солженицын. Рязань, 12 декабря 1968 г.“».
На копии автограф: «Элико Семеновне и Алексею Ивановичу Пантелеевым с благодарностью и дружеским расположением. А. Солженицын».
Что случилось? Болею.
Немалую роль сыграл один мой опрометчивый шаг. Я включил в свое собрание сочинений недописанную (а следовательно, и несуществующую) повесть. Сделал я это в иные времена, полтора года назад, да и тогда делать этого не следовало. Потому что писалось без радости, чем дальше, тем хуже, труднее, а последние 2 месяца и в состоянии настоящего гнета. Наконец у меня хватило ума спохватиться и — пока не поздно — самому отказаться от 4-го тома.
Сразу полегчало. Но мрак не рассеялся.
Тут и еще одно. Я ведь 22
года подряд из ночи в ночь принимаю снотворное. Отравляю себя.Вчера, бессонной ночью я стал считать, много ли осталось людей, которых я люблю, мысли о которых меня согревают. Очень немного. Среди них — Вы, Лидочка.
Спасибо Вам за бесценные письма.
Милый, дорогой Алексей Иванович. Я получила Ваше горькое письмо.
Может быть, Вам станет легче, если я скажу Вам, что понимаю в нем каждую строчку, каждую буквочку. Понимаю, что значит «сам отказался от четвертого тома». Понимаю, каково это перенести: не окончить начатую и уже начавшую жить в тебе вещь. Понимаю — 22 года снотворных. Понимаю — расшатанные нервы, а помощи ждать неоткуда, потому что врачей-невропатологов интеллигентных — нет.
_____________________
Ах, я понимаю, что если бы можно было вынуть из души несколько заноз — из памяти, из сознания — то и седуксена не надо. Но их-то и не вынешь и с ними в памяти и в сознании нам предстоит жить и работать. Они мешают. Но я надеюсь на Ваши могучие душевные силы. И на комаровские сосны. И снег.
PS. Мне внезапно прислали сверку ахматовской книги (Лениздат) [407] . Я сидела над ней 2 недели, снова, с помощью друзей, выверяя все. Насколько я поняла, печатать эту книгу не собираются, но мне приятно сознавать, что мною она приведена в должный вид и снова проверена.
407
Л. К. по договору с Лениздатом готовила к печати отдел стихотворений и поэм в сборнике Анны Ахматовой. Сборник вышел в 1978 г., имя Л. К. как составителя и комментатора было снято редакцией.
Работать было трудно: со зрением у меня беда (не знаю, на сколько его еще хватит), а все мои дорогие помощники как раз в это время болели гриппом.
Но — сделали мы все.
Вчера — 11-го — в Ленинграде состоялся суд [408] . У меня еще нет сведений о нем. Но решение меня не беспокоит. (Мало ли что решит очередная Савельева [409] .) Важно, чтобы общественное мнение высказалось, чтобы вслух было рассказано, какжила А. А. И как лжет, изворачивается и торгует И. Пунина. А об этом расскажут — Жирмунский и Глен, Герштейн и Найман. И оно будет зафиксировано — для будущих биографов.
408
Суд разбирал судьбу ахматовского архива. Об этом см. также примеч. 1 к письму 248 /В файле — примечание № 344 — прим. верст./.
409
Е. А. Савельева — судья, приговорившая Иосифа Бродского к ссылке и принудительному труду.
Вот, сижу, жду известий.
А вообще я сейчас живу в пятидесятых годах — переписываю свои тогдашние записи об А. А.
Дорогая Лидочка!
Я выполз, выкарабкался из-под той страшной глыбы, из того гнета, который лежал на мне весь декабрь и январь. Вот как мы стали ранимы, как мало надо, чтобы впасть в такое состояние, и как много значат наша воля, наше решение, наш суд над самим собой.
410
Письмо послано с оказией. Оригинал находится в РНБ.
Отказавшись от мысли дописывать полу (четверть) правдивую повесть, я сразу почувствовал облегчение…
Тут немалую роль сыграли, сами не ведая того, Вы и то веселое лицо, за которое я очень-очень Вам благодарен.
В ужас, в уныние прихожу, когда вспомню, сколько лет ушло даром, сколько сделал полу- и четвертьправдивого, а то и просто лживого. Не утешает и то, что — не я один.
Вероятно, выйдет мое собрание. Это даст возможность какое-то время работать, чувствовать себя свободным. А вообще — не только не радуюсь, а, бывает — стыжусь. В самом деле, разве не стыдно выходить, когда лежат под спудом книги А. И.? [411]
411
Речь идет об А. И. Солженицыне, который к этому времени был полностью запрещен к изданию в СССР.