La Cumparsita… В ритме танго

У среднестатистической семьи, как правило, есть свой тайный уголок, возможно, крохотная шкатулочка с секретами, то виртуальное или реальное пространство, в котором сокрыто что-то важное для каждого из членов родственного клана. У Смирновых такое место тоже есть, и оно вполне реальное! Простое по пищевому ассортименту, включающему в себя исключительно мороженое, десерты и ароматный сортовой кофе, маленькое уютное кафе в этом же центрально-городском парке, в котором я сейчас брожу с бормочущим мне что-то в ухо Велиховым…

— Как сыновья? — уткнувшись носом в землю, задаю ему вопрос.

— Они не девочки, Серега.

Рад, что у Гришани с чувством юмора по-прежнему стабильно, а главное, задрочено нормально.

— Как у них дела, Гришок? — уточняю.

— Старший выехал отсюда. Ты не в курсе, Серый?

— Ты ж меня не уведомил официальным сообщением.

— Ну, извини. Я, видимо, забыл. Спонтанно получилось. Петька и его жена укатили за границу, как говорит моя Наталья: «Покинули наш гостеприимный отчий дом». Черепаха все еще репетирует графоманство, Серж. А я от «небанальной» красоты ею накладываемых эпитетов на простые русские словечки просто-таки дурею. Я поражаюсь тому, как у жены фантазия на это все играет. Но, если честно, так задрался слушать бабский литературный треп о том, как мы, великолепные раскачанные офисной работой мужики-золотые кошельки, эффектно, почти сутки — там по обстоятельствам, возможно, даже больше, — как секс-perpetum mobile, шпилим сногсшибательных юных дам. Двадцать четыре часа и все без остановки. Прикинь, а! Чего ей надо, а главное…

— Ох, ты ж, черт! Тихо-тихо. Вот в это, пожалуйста, не посвящай меня.

— Она ведь взрослая умная женщина, а пишет откровенную херню. Не могу… — глубоко вздыхает и шумно носом выбирает свежий воздух из окружающего нас пространства.

— Ты бы тщательнее подбирал выражения и определения, уголовный адвокат. У нее, — покашливаю, потому что так мне захотелось, а не для того, чтобы острую язвительность явить в эфир, — есть собственный успех и неизменный круг читателей. ХельСми до сих пор стенает от чувств, транслируемых тридцатью тремя кириллическими буквами, уложенными в слова, а моя Женька — желторотый новичок, девственница в современной женской прозе, недавно присоединилась к их мнительному пространству…

— Ты, блядь, сейчас серьезно? Твоя тоже там?

Что это за «твоя тоже там»? Она что, не женщина, не нежный цветок на моей не облагороженной, слегка заросшей клумбе, не эмоциональный слабый экземпляр с периодическим приходом согласно календарю собственной погоды? Да я просто в шоке был, когда увидел книгу с до боли знакомым названием. Поднял, раскрыл и даже немного с содержимым ознакомился — странички, слюнявя пальчик, полистал. Крутил-вертел, корячил корешок и, как мальчишечка, хихикал, потом, конечно же, дошел до пикантного момента и… Охренел! Я так не смогу, а она не выдержит. У нас с ней — взрослый возраст и собственные предпочтения в интим-еде. Но Евгения пищала, мол, я не имел на это никакого права, и на каком основании, вообще, я влез в ее свободное от тестостерона женское пространство. Я примирительно поднял вверх руки, утихомирился, улегся на бок и терпеливо ждал, пока жена проплачется и поругает вымышленного «принца-полукровку». А потом… Потом я показал ей сексуального героя, которого такие, как Велихова, не опишут в своих романах, потому что мы… Не распиаренная братва, а настоящие мужики того невидимого фронта, на котором обворожительные дамы постоянно погибают, дергая ногами и краснея миленьким лицом вышептывая:

«Да, Сереженька… Еще, еще, еще…».

— Им нравится, Гришаня. Смирновы все, как одна, под огромным впечатлением. Твоя Наталья оседлала нужную волну…

— Если бы ты знал, под каким впечатлением я, мой любезный, нахожусь. Короче, для давно запланированного отъезда Петра я предпочитаю несколько иную формулировку, чем та, которую двенадцатым кеглем пропечатывает моя жена…

— Чрезвычайно интересно! Ну-ка, ну-ка! — улыбаюсь, отрываюсь взглядом от земли и обращаюсь к рядом идущему Григорию своим лицом.

— Велиховы, наконец-то, сепарировались от отца с матерью! — хмыкнув, громогласно выдает.

— Ты как будто бы подался в фермеры-животноводы. Сепарация… Сметану гонишь, предприимчивый чудак?

— Очень модное слово, Серж! Прикольно же! «Сепарейшн» — это тебе не дистанцирование и даже не отдаление или разделение. А если серьезно, — протягивает пачку сигарет мне, — у них своя семья, молодая и зеленая, Смирнов. На хрена им рядом я и Ната? Справятся своими силами, а материально мы им, в случае чего, поможем. Пусть живут, как хотят, привыкают и обустраивают свой собственный уют. Наташа, конечно, по привычке не отпускает сына от груди, то позвонит им туда, то организует чаепитие по видео-конференц-связи, то меня рядом с собой посадит, чтобы я с ней вместе в радостную дудочку дудел. Я рад, рад безмерно, — чиркает зажигалкой, прикуривает сам, а после предлагает мне, — что сын нашел жену. Красивая девчонка, утонченная и оригинальная, еще рисует великолепно. Вот я и подумал: «Слава Богу, пусть живут», — Гришаня сильно затягивается никотином, а насытившись табачным ядом, зажав сигарету между указательным и средним пальцами, широко отводит руку в сторону и носом выпускает дым. — И в чем я, друг ты мой любезный, не прав?

— Прав, несомненно, — копирую тот же самый жест и улыбаюсь. — С тобой очень тяжело в дискуссию вступать. Думаю, ты и сам прекрасно это знаешь…

— Хочу верить, что все же не на постоянку оставили наши края, а так, как говорится, мир посмотреть и просто погулять. Младший здесь находится, пошел на самостоятельные хлеба. За этим фраером мы с матерью посмотрим. Пока все адекватно и даже без эксцессов. М! Это, что ли, Даша? — прищурившись, указывает куда-то вдаль. — Серж, это же твоя… Смотри-смотри!

Она, конечно! Он не ошибся и тут засранцу повезло. Племянница, не замечая нас, заходит в то кафе, в котором я ей очень строгим тоном вчера назначил встречу. Странно скрученная, как будто бы забитая чем-то или кем-то, гибкая фигурка, затянутые в черный цвет тонкие, не длинные, но очень крепенькие ножки, удлиненный пиджак того же цвета и высокий беспорядок в разлохмаченной шевелюре на аккуратной по форме и размеру, почти спичечной, голове.

— Извини меня… — негромко отвечаю, тут же замедляю шаг и даже останавливаюсь. — Гриш… — посматриваю на Дарью, открывающую входную дверь и выпускающую посетителей кафе, — я вынужден откланяться. Пора прощаться, — протягиваю руку для пожатия. — Без обид, стервец?

— С ней, что ли, встреча, Серж? — Велихов закладывает сигарету в зубы и пожимает мою руку, не глядя кивает в ту сторону, где сейчас находится Даша, и странно искривляет губы, словно выражает ненужное на сейчас сочувствие. — Что, кстати, Лешка? Здоровье больше не беспокоит?

Глубоко вздыхаю и опускаю голову — прячу взгляд, и без этого скрытый под темной оптикой, и тщательнее подбираю слова, чтобы не выдать случайным образом какую-нибудь сверхконфиденциальную информацию.

— Смирняга — черт, с ним все отлично! Накачался рецептурными барбитуратами и раздобрел лицом. Душа капроновым чулком раскрылась нараспашку — любовь, покой и долбаное взаимопонимание. Он, как сын Божий, отныне любит всех вокруг. Достает периодами, конечно же, но не надоедает. Там Ольга бережет покой и умаляет рвение престарелого козла, а он за дочек сильно переживает!

Впрочем, так же, как и я!

— Толково объяснил! Престарелого? Я представляю, в какую возрастную категорию ты нас со Зверем невзначай определил.

— Не куксись, не куксись, адвокат! — хлопаю по плечу и нервно лыблюсь. — Вы не старые, вам просто очень много лет!

— Ладно, твой прогиб засчитан, Серж, — Велихов ловким броском закидывает трехочковую сигарету в кованую урну, — жене Евгении не забудь передать мой пламенный привет! Приезжайте в гости. Надо бы собраться…

— Извини! — перебиваю Гришу, но все же что-то обещаю. — Обязательно, Велихов. Но при условии, что предоставишь контрамарку на ближайшую встречу с любвеобильным женским автором-фантастом.

Он громко хмыкает, закатывает глаза, что-то шепчет — я слышу даже мат, а затем с кривой улыбкой и многообещающими словами отходит от меня:

— Подумаем, как все это организовать. Но ничего не обещаю…

Она неважно выглядит. Племянница сильно постарела или… Серьезно заболела? Притормаживаю на входе и присматриваюсь к Даше, усаживающейся за столиком возле окна. Блуждающий взгляд по обстановке, нервная, слегка подрагивающая, словно мерцающая от электрического заряда, улыбка, суетящиеся руки по белоснежной скатерти, проглаживающие тканевые складки и переставляющие емкости для специй по всей поверхности стола.