Лабиринт памяти

Нет, он не должен отступаться. Он перестанет себя уважать, если отступится.

— Нам уже пора, Грейнджер, — холодно отозвался Драко, невероятным усилием воли заставив себя отвернуться. — Отправление через несколько минут.

Он двинулся по направлению ко входу в вагон, но остановился, не услышав её шагов.

— Ты не поняла меня? — раздражённо кинул он, развернувшись в пол-оборота.

— Нет, похоже, это ты меня не понял, — отзеркалив его выражение лица, скривилась Гермиона, но, до того как она смогла что-то возразить, он грубо схватил её за запястье и силой втащил в тамбур, после чего прижал её руки к своей груди.

— Послушай меня внимательно, Грейнджер, — нетерпеливо начал он. — Ты не читала мой дневник и понятия не имеешь, что значили для меня те отношения. Я уверен, что в последние месяцы, которые мы проводили с тобой в Хогвартсе, мне меньше всего на свете хотелось забыть об этом. Но что насчёт тебя? Я понятия не имею, что ты испытывала тогда, но если учесть, что твоя дражайшая подруга наложила на нас Обливиэйт по чьей-то просьбе, то мне несложно сложить два и два и получить вполне очевидный ответ, кто стоит за всем этим дерьмом.

Она уставилась на него, широко раскрыв глаза, в которых явно читались страх и боль, и Драко отпустил её руки, сделав шаг назад. Какое-то время они оба молчали, прежде чем Гермиона наконец выдала:

— Ты не можешь быть уверен наверняка, Драко. Вряд ли я могла бы поступить так, если, по твоим словам… Если мы оба…

Она запнулась, а её щёки окрасил лёгкий румянец.

— Не могу. Но и быть с тобой, живя с мыслью, что, возможно, когда-то ты, наплевав на всё, без моего ведома решила за нас двоих, что делать с той грёбаной связью, тоже не в моих силах. Именно поэтому, Грейнджер, — он мягко коснулся её щеки, невесело усмехнувшись, — я обязан выяснить правду. А ты обязана мне в этом помочь, хочешь ты того или нет.

С этими словами он резко развернулся и зашагал в сторону купе, мрачно отметив про себя, что Грейнджер нетвёрдой походкой последовала за ним.

Пейзажи сменяли друг друга, но за мокрым от дождя стеклом было сложно что-то разглядеть, хотя Драко при всём желании не сумел бы этого сделать. Он уже порядка нескольких часов усиленно делал вид, что глядит в окно, хотя на самом деле краем глаза наблюдал за Грейнджер, знакомилась с записями в его дневнике. По её лицу можно было легко определить, о каких именно событиях она читала в тот или иной момент, ведь её живая мимика тут же отражала все испытываемые ею эмоции. В эти минуты Драко невольно любовался ею, всматриваясь в её черты и коря себя, что не способен отвести от неё взгляда. И если исключить этот факт — находиться с ней в одном купе поначалу было вполне сносно. Во всяком случае, ему удавалось держать себя в руках.

Но всё изменилось в миг, когда он понял: Грейнджер перешла к самой насыщенной на события части дневника, в которой были моменты, что вызывали волнение и неловкость даже у самого Драко. Он видел, как немного покраснели щёки Грейнджер, а пальцы впились в обложку дневника. Она едва заметно напряглась, выпрямившись в спине, и в это мгновение взгляд Малфоя скользнул по её стройному телу, скрытому строгим коричневым платьем, которое, впрочем, достаточно облегало её, чтобы продемонстрировать, насколько хорошо была сложена Грейнджер. И вот, встречайте, снова они! Непрошеные мысли и откровенные воспоминания о близости с Гермионой, которые молниеносно завладели разумом Драко. Он не заметил, как перестал делать вид, что смотрит в окно, а вместо этого откровенно уставился на Грейнджер, снедаемый внезапно проснувшимся влечением. Её грудь вздымалась чаще обычного под эластичной тканью платья, сияющий взгляд был прикован к страницам дневника, а влажные губы были слегка приоткрыты, словно она в любое время готова была издать стон. Драко сильнее сжал челюсть, уговаривая себя успокоиться, но беспощадное воображение рисовало, как легко ему будет притянуть её за запястье, смять её рот в поцелуе, а затем задрать подол платья, обнажив манящие бедра. Будто в довершение этих мыслей Гермиона сменила позу, на секунду чуть раздвинув ноги, прежде чем скрестила их вновь. Но этого было достаточно, чтобы Драко заметил: на ней чёрное бельё.

Твою мать.

Казалось, напряжение затопило стены маленького купе, и Малфою стало почти невыносимо дышать от сводящей с ума жажды. Ведь он был уверен: Грейнджер сейчас читает о том, что он с радостью воплотил бы в это самое мгновение, и, судя по её плотно сжатым бёдрам и неспокойному дыханию, она бы сама от этого вряд ли отказалась. Драко помнил, в каком он был шоке, прочитав, что за вещи они вытворяли в стенах школы. Тогда, всего несколько дней назад, ему явно было не до похоти, но теперь, когда она была так близко, а их колени едва не соприкасались, желание затопило его вместе с оглушающей правдой: он так часто обладал ею в прошлом, наслаждался её телом, бесстыдно ласкал его, и, вполне возможно, этого больше никогда не повторится. Поэтому в этот момент Драко многое отдал бы за возможность хотя бы вспомнить всё это, а лучше… Лучше претворить в жизнь.

Малфой понял, что зашёл в своих фантазиях слишком далеко, лишь когда напряжение в брюках стало настолько сильным, что причиняло вполне ощутимый дискомфорт. Чертыхнувшись про себя, он вновь перевёл глаза на лицо Грейнджер и с удивлением обнаружил, что она пристально смотрит на него странным взглядом. На секунду опешив, Драко постарался сделать вид, будто он не пялился на неё последние пятнадцать минут с опаляющим желанием овладеть прямо здесь.

— В чём дело? — придав интонации нарочитую небрежность, бросил он и отвёл взгляд к окну, мысленно ругая себя, что умудрился так легко попасться.

— Думаю, это я должна у тебя спросить. Ты слишком долго смотрел на мои ноги, — услышал он её звенящий от напряжения голос.

— У тебя чулок сполз, Грейнджер. Я хотел тебе об этом сказать, но ты была слишком увлечена чтением, — постарался перевести тему Драко, чувствуя на себе её пламенный взгляд.

— Неужели? — неверяще отозвалась она, и он обернулся, вмиг осознав, что это было ошибкой.

Их взгляды столкнулись, и напряжение, что чувствовал Драко в стенах этого купе, казалось, увеличилось в бесчисленное количество раз. Глаза Грейнджер были темны, зрачки расширены до предела, а губы всё так же слегка приоткрыты, и это сводило Драко с ума.

Нет, он не должен поддаваться. Во что бы то ни стало не должен.

— Так удивительно читать обо всех этих вещах, Малфой, — внезапно начала Гермиона дрогнувшим тоном. — Читать и предполагать, что такого может уже никогда не быть, что до секунды, когда, вероятно, всё будет потеряно, осталось всего пару часов. Ты думал об этом, Драко? О том, что, возможно, эта поездка — последнее, что нам осталось?

Её слова оглушили его. Ведь она права: в худшем случае сегодня поздно вечером всё закончится, и он никогда не сможет быть рядом с ней, докопавшись до ошибок прошлого. Велика ли вероятность, что всё обернётся иначе? Что, когда шторм утихнет, настанет покой? Насколько реально, что он сумеет жить без неё, если узнает о её поступке? А вдруг он сам виновен во всём, и тогда ей будет сложно его простить?

Вопросы мучили его, разрывали изнутри, и это осознание, что всё действительно совсем скоро может закончиться, убивало. Конечно, он помнил все доводы, благодаря которым столько времени оставался хладнокровным по отношению к Грейнджер, но сейчас ни один из них не способен был пересилить его стремления прикоснуться к ней. В последний раз.

— Ты нужен мне, Драко, — немного сдвинулась к нему Гермиона, и он увидел отчаяние, смешанное с желанием, в её взгляде. Что-то внутри слабо запротестовало, и он попытался ухватиться за это.

— Нет, Грейнджер, — выдавил он, ощущая, как тело болезненно напряглось от нечеловеческой борьбы с собой.

— А я нужна тебе. Наверное, в последний раз.

Последние слова она уже прошептала в самые губы, и это стало последней каплей.

Он услышал её лихорадочный вздох, когда, резко встав, подался вперёд и притянул её за талию так сильно, что ей наверняка было больно. Их губы встретились, и это было похоже на безумие, они были похожи на безумцев. Руки беспорядочно блуждали по телам друг друга, языки неистово сталкивались, и всё пространство как будто вдруг сузилось до них двоих, вынуждая только сильнее вжиматься, острее чувствовать, болезненно наслаждаться и не отрываться. Драко задыхался от этой близости, был уверен, что не должен сдаваться, но сдавался до конца, предпочитая опять упасть, но быть с ней. Внезапно поезд вошёл в крутой поворот, и ноги Драко подкосились, отчего он рухнул на сиденье, увлекая за собой Гермиону. Теперь она оказалась на его коленях, а когда они возобновили прервавшийся было поцелуй, заёрзала, следуя инстинктам тела.